Прежде чем уйти, они натерли воском башмаки, потом открыли дверь в курятнике, а также дверь в стойло коровы, бросив там сено на пол. Руби предполагала, что Уолдо будет мычать, так как у нее ко времени их возвращения наполнится вымя. Они дали парню еды и одеяла и велели поспать на сеновале до наступления темноты, чтобы идти в безопасности. Когда они уходили, ведя под уздцы лошадь, парень все еще сидел на крыльце между самшитовыми кустами; он помахал им на прощание рукой, словно хозяин, провожающий гостей.
Ближе к вечеру в лесу густо посыпал снег. Ада и Руби шли в слабом свете дня под пихтами. Они были лишь смутными темными фигурами, двигающимися через местность, где отсутствовали все краски, кроме различных оттенков черного. Ближайшие деревья еще были похожи на настоящие, но те, что стояли поодаль, выглядели лишь набросками деревьев, словно кто-то быстро очертил их контуры. Аде казалось, что вокруг нет никакого ландшафта, что она бредет в каком-то облаке и может видеть только то, что находится на расстоянии вытянутой руки. Все покрывал белый саван, за которым ничего нельзя было разглядеть. Это беспокоило Ралфа, он шел, крутя головой налево и направо, и прядал ушами, стараясь уловить звуки опасности.
Они долго поднимались вверх под густым пологом темных тсуг. Потом они пересекли низкий хребет и спустились в речную долину. Знакомая Аде местность давно осталась позади. По толстому пласту упавших иголок идти было мягко; снег, сухой, как просеянная мука, падал сквозь вершины деревьев и кружился по земле, наметая арки и завитки. Казалось, ему не хотелось ложиться на землю.
Через некоторое время они пересекли темный ручей, осторожно ступая по сухим спинам выступающих со дна валунов. Ручей обрастал тонкой корочкой светлого льда вокруг камней, вдоль берегов и возле упавших деревьев и комков мха; там, где вода покрылась льдом, течение замедлялось, но на середине оно по-прежнему было быстрым.
Там, где вода текла медленнее, было мелко, и потому ручей замерзал быстрее. Монро бы прочитал поучительную лекцию, увязывая это явление с другими, подумала Ада. Он бы сказал, что можно уподобить части этого ручья человеческой жизни, что Господь намеренно сотворил его, чтобы он служил символом. Все деяния Божии не что иное, как аналогия. Каждый яркий образ в видимом мире только тень божественного замысла, а земля и небеса, низкое и высокое, необыкновенно гармонируют по своей форме и значению, потому что они фактически подобны.
У Монро была книга, в которой можно найти все эти символы. Роза, с ее колючками и бутонами, — символ трудного и опасного пути к духовному пробуждению. Младенец, приходящий с плачем в мир боли и крови, — символ нашей несчастной земной жизни, снедаемой жестокостью. Ворона, с ее чернотой, воровской природой и стремлением пировать на падали, — символ темных сил, которые только и ждут, чтобы овладеть человеческой душой.
Так что Ада вполне естественно подумала, что поток и лед могут символизировать человеческое существование. Или, возможно, предупреждение ему. Но она отказывалась верить, что книга могла бы сказать, как это может быть истолковано или как применять это толкование. Что бы книга ни говорила, все равно в ее толковании будет отсутствовать нечто существенное, так что она так же бесполезна, как дверная петля без штырей.
На противоположном берегу ручья конь остановился и встряхнулся, так что котелки забренчали в мешках у него на спине, потом он вытянул шею и сделал мягкий и долгий выдох в этот мир в надежде на какое-нибудь товарищеское дыхание в ответ. Ада приложила ладонь к его бархатистым губам. Он высунул язык, и она взяла его пальцами и покачала тихонько; затем они пошли дальше.
Некоторое время они держались берега ручья, пока он стекал с горы, но дальше тропа повернула вверх, став плохо различимым ответвлением, и вошла в лиственный лес, где на дубах еще висели сморщенные остатки листвы. Это были старые, изнуренные дубы с вкраплениями омелы в ветвях. Снег повалил сильнее и теперь сквозь ветви падал на землю; тропа превратилась в слабо видимую стежку в лесу, которую легко потерять в наступающей темноте. Она стала не больше тропки, проложенной дикими свиньями, стала похожа на покинутую индейскую тропу, по которой давно никто не ходил, ведущую в поселения, которые больше не существуют.
Ада и Руби шли по ней, пока не наступила ночь, а снег все падал и падал. Облака скрывали луну плотной пеленой, тем не менее на снегу, в тех местах, где он собирался под черными стволами деревьев, было светло.
Укрытие — вот о чем думала Ада и, подходя к каждому каменистому выступу, говорила: «В этом месте мы могли бы переночевать». Но Руби заявила, что она знает лучшее место или, по крайней мере, ей кажется, что оно должно быть где-то поблизости, и они двигались дальше.
Со временем они подошли к какому-то нагромождению больших плоских камней. Руби озиралась вокруг, пока не нашла то, что искала: три камня, которые были свалены друг на друга, так что получился навес вроде случайно образовавшегося дольмена с плоскими боковыми стенами и плотно прилегающей крышей, наклоненной назад под углом, так что дождевая вода скатывалась с нее. Между камней образовалось помещение размером не больше голубятни, но вполне достаточное, чтобы сидеть и перемещаться по нему. Аде это сооружение напомнило символ числа «пи». Внутри пол устилали сухие листья. В двадцати ярдах из камня бил родник. Вокруг стояли каштаны и дубы, которых никогда не рубили со дня их появления. Лучшего места для привала нельзя было найти. Руби сказала, что, хотя уже несколько лет она не приходила сюда, здесь ничего не изменилось, все осталось совершенно таким же, как во времена ее детства; тут она провела не одну ночь, когда в одиночестве бродила по лесу в поисках еды.
Руби и Ада собрали охапки самых сухих веток, которые смогли найти, и через полчаса у них уже горел костер у входа в убежище. На огне стоял котелок с водой. Когда вода закипела, они, сидя на подстилке, съели несколько сухих лепешек, запивая их кипятком, и немного сушеных яблок. Кружочки от яблок были такие маленькие, что вряд ли могли утолить голод, но их резкий вкус собрал вместе все лучшие свойства миновавшего теплого времени года.
Они мало говорили во время еды, только Ада сказала, что парень из Джорджии не очень похож на других мужчин. Руби ответила, что она находит его не намного лучше большинства мужчин, чье главное свойство состоит в том, чтобы извлекать выгоду даже тогда, когда кто-то поставит ногу на его спину во время пробуждения.
Когда они поели, Руби смела листья с пола ладонью, копнула землю и потерла ее пальцами, потом протянула ладонь к огню, чтобы увидела Ада. Частички древесного угля и осколки кремня. Остатки древнего огня и наконечников стрел растрескались и превратились в труху. Мельчайшие чешуйки давно умершей надежды.
Никто из них ничего не сказал, но Ада порылась в этих осколках и нашла почти целый наконечник и почувствовала успокоение оттого, что люди в какие-то туманные давние времена делали то же, что и они, — обнаружили убежище в камнях, ели и спали.
Снег падал с тихим свистом, сильно похолодало, но огонь скоро нагрел камни, и, когда Ада и руби завернулись в одеяла, зарылись в сухие листья и насыпали еще листьев поверх, им стало тепло, как будто они лежали дома в кровати. Как дома, подумала Ада. Заброшенная тропа через горы и реки. Ни души вокруг. Каменное убежище, теплое, сухое и необычное, словно жилище эльфов. Хотя кто-то другой мог увидеть в этом сооружении из камней просто голую нору, оно так подходило к ее нынешним нуждам, что она могла бы просто приехать сюда и жить здесь.
Костер отбрасывал причудливые тени на наклонный камень крыши, и Ада обнаружила, что если смотреть на огонь достаточно долго, то будут формироваться очертания разных зверей. Птица. Медведь. Змея. Лисица. Или, может быть, волк. Огонь, похоже, только и делал, что воспроизводил образы животных.
Эти картины навеяли Аде воспоминание о песне, которую пел Стоброд. Она накрепко врезалась ей в память. Ада запомнила эту песню, потому что она была необычайно лирична, а пение Стоброда — настолько выразительным, что Ада могла предположить, что в песне нашли выход его самые глубокие переживания. Песня рассказывала о воображаемом поведении того, кто ее пел, что он сделал бы или какую имел бы силу, став каким-нибудь созданием животного мира. Ящерицей в ручье — чтобы слышать пение своей любимой. Птицей с мощными крыльями — чтобы вернуться к любимой, плачущей и стонущей, пока он умирает. Кротом в земле — чтобы рыть основание горы.
