Ей слишком хотелось остаться одной и мысленно пережить каждый миг, когда Коллум касался ее, воскресить в голове каждое слово.

Они простились у лестницы, не в силах расстаться, и девушка только успела пройти треть пути, как Коллум догнал ее.

— Стойте. — Она заметила его настороженность и в миг испугалась.

— Что случилось?

— В вашей комнате кто-то есть.

Она застыла, вслушиваясь в тишину дома, — все казалось обычным. Ни единого лишнего звука…

— Я не слышу ничего постороннего…

— Тссс… — Коллум взял ее за руку и потянул за собой вверх по лестнице.

Он явственно слышал шаги в комнате наверху, мужские шаги, а кроме Маргарет Лэмб наверху никого больше быть не могло. Они прокрались по коридору, и Коллум толкнул дверь в ее комнату… Он никогда не был здесь, но по стойкому запаху роз точно знал, где Аделия обитает.

В комнате было пусто, лишь звезды глядели в окно и чуть трепетала на сквозняке ажурная занавеска.

— Здесь нет никого, тебе показалось, — сказала Аделия, как ему показалось, дрогнувшим голосом.

Сам он знал: кто-то здесь был. Кто-то, пахнущий чем-то неясным, смутно знакомым, но все-таки непонятным.

Как он мог сказать ей об этом? Как объяснить?

— Сейчас нет, но был. Можете мне поверить!

Девушка кинулась и заперла распахнутое окно. Он видел, что она перепугана… И знал, что за этим стоит что-то большее.

— Расскажите мне.

— Не понимаю, о чем ты…

— Расскажите мне, — потребовал Коллум, стиснув её плечи руками. — Я ведь вижу: вы чего-то боитесь. Я помогу…

Девушка замотала решительно головой. И он заметил в глазах ее слезы…

— Прошу вас… Аделия…

— Нет…

Едва она это сказала, как Коллум накрыл ее губы своими. Не смог устоять перед запахом роз и полынной горечью страха, перекрывшим его… Решил, что, если уступит желанию, если ее поцелует — волнение пересилит испуг, и Аделия Айфорд забудет свой страх. Если и станет дрожать, то лишь от желания… Он углубил поцелуй.

Прижал к себе хрупкое тело с выступающим животом и представил его на постели… под тканым пеонами балдахином. Мотнул головой… Картинка была слишком живой, слишком реальной. На девушке была только ночная рубашка, обшитая кружевами… И она умоляла…

О чем? «Лучше вы, лучше вы сделайте это… Умоляю, пожалуйста».

Он прижал к себе девушку крепче, впился пальцами в кожу, сам толком не понимая, что происходит. И продолжал целовать, не в силах остановиться… Он почти не дышал, только видел те кружева… те пеоны… ту комнату…

И вдруг боль пронзила губу. Он как будто очнулся… Поглядел на хозяйку с испуганными глазами, ощутил кровь на прокусанной ею губе. И его повело… Вправо-влево, словно он выпил хмельного.

— Коллум… Питер, что с вами? — воскликнула девушка. — Извини, я не хотела. Ты просто делал мне больно! — И подалась ближе. — Позволь вытереть кровь.

Кровь! И розы. И те кружева… Все смешалось в его голове. Все поплыло перед глазами…

Что-то в нем поднималось из глубины… Что-то полнилось, готовое перетечь через край… И он знал, что Аделии Айфорд видеть этого ни к чему.

Он отпрянул, слизав кровь языком, схватился за стену и кое-как вышел за дверь. Не помнил ни коридора, ни лестницы — ничего, кроме ветра, ударившего в лицо, едва он оказался на улице.

А потом это нечто, поднявшееся из глубины, поглотило его, и Питер как будто перестал существовать.

Коллум очнулся под громкое пение птиц, раздававшееся над головой. Открыл глаза и запутался взглядом в перехлестье ветвей, распростертом над ним, словно вязь такелажа. Холодные капли росы холодили все тело…

Где он?

В лесу.

Эти вопрос и ответ, слившись в сознании во едино, заставили его вскочить на ноги и осмотреться. Действительно, лес и, судя по овечьему блеянью, где-то рядом с овчарней… Хотелось бы верить, принадлежащей Айфорд-мэнору.

Но почему холод пробирает его до костей?

Коллум впервые посмотрел на себя и в то же мгновение внутренне онемел: на нем не было ни рубашки, ни бридж — ничего, если быть точным. Он стоял нагишом в незнакомом лесу, и руки его… были вымазаны — он потянул носом воздух — в крови.

Вот теперь его объял ужас… Самый что ни на есть настоящий. Скрутил так, что он почувствовал узел в груди, завязанный крепко, словно удавка.

И только мысли кружили в голове хороводом:

он был с хозяйкой…

он целовал ее…

он начал видеть картины одну страннее другой…

он почувствовал что-то внутри, рвущееся наружу…

Что было после?

Кажется, он бежал…

Кажется, боль поглотила его где-то возле конюшен…

А после?

А после была темнота.

И вот теперь он стоит нагишом с вымазанными кровью руками…

И как это все понимать?

Святые угодники, неужели он болен? Безумием, судя по виду. Но он ничуть не ощущал себя хворым, скорее полным энергии, сил… Готов был горы перевернуть.

Коллум принялся тереть руки о влажную зелень травы, тер до тех самых пор, пока не осталось и следа крови. Когда справился с этим, поспешил кромкой леса на звук овечьего блеянья и, различив знакомую постройку овчарни, выдохнул от облегчения.

Если ему повезет, там найдется хоть что-то, чтобы прикрыть его наготу и вернуться к себе.

Думать о произошедшем он будет позже…

Сейчас важно другое.

Коллум выскочил из-за деревьев и побежал напрямую к овчарне. Бежал, едва ли касаясь земли под ногами, казалось, летел над мокрой травой, ощущая себя невероятно живым…

И вдруг замер, столкнувшись у боковой двери в овчарню нос к носу с Дваном. Этот рослый детина с флегматичным лицом выдал свое удивление разве что взглядом, который прошелся по Коллуму словно овечий скребок.

Коллум прикрылся, как мог, и сказал:

— Есть что накинуть на время? После верну.

Дван многозначительно дернул усом и молча поворотил обратно в овчарню, Коллум — за ним.

Овцы, должно быть, не любили голых мужчин (решил Коллум в себе): они странно разволновались при виде него, заблеяли на разные голоса. Шарахнулись в сторону…

Мужчина увидел, как пастух сдвинул брови…

— Вот, — он снял с вбитого в стену гвоздя безразмерного кроя накидку. Что-то вроде кожаной куртки, но много длиннее… — Верни потом, — пробасил он.

И больше ни слова…

— Верну. Спасибо, дружище! — Коллум хотел бы сказать что-то еще, может быть, объяснить свой внешний вид, но фантазии неожиданно не хватило.

Будь рядом пруд, он бы сказал, что ходил искупаться… И, скажем, случайно утопил всю одежду. Или ее кто-то украл… Но пруда рядом не было, только мелкая речка, и в ней разве что прачки полоскали белье на камнях.

И Коллум, накинув накидку и подпоясав ее обрывком веревки, без объяснений пошел в сторону дома.

День только начался, вряд ли было больше шести, но во дворе мэнора одна из новых служанок уже управлялась с метлой. Девушка была бойкой и шустрой, строила Коллуму глазки наравне с Маргарет, и он не хотел бы с нею встречаться, но проскочить незамеченным вряд ли удастся. К тому же она двигалась в его направлении и вдруг… что-то подняла с земли.

Какой-то обрывок материи или…

Коллум не стал больше таиться и смело вышел вперед.

— Доброе утро, Труди, — поприветствовал девушку. И спросил: — Нашла что-то ценное?

— Да как сказать, — кокетливо пожала плечами девчонка, — обрывок одежды как будто… Сам посмотри.

Она сунула Коллуму непонятную ей находку, и у ее собеседника потемнело в глазах. Крючок на обрывке материи был точно таким, как на его рубашке из кембрика… Той самой, которую он надел вчера поутру и в которой был весь прошлый вечер.

— Смотри, вот еще один, — сказала служанка, поднимая с земли новый лоскут. — Кажется, кто-то развлекался порчей одежды.

Коллум узнал в лоскутке свои вчерашние бриджи.

— Давай помогу все собрать, — вызвался он, хватая с земли то один лоскут, то другой. И в конце: — Я снесу все на мусор. Продолжай подметать!