Воздух вокруг его насеста внезапно показался невыносимо удушливым. Понимая, что нельзя выдать свое присутствие раньше времени, он боролся с искушением поглубже вздохнуть, выйти из неподвижности, действовать. Смешанные ароматы благовоний просачивались через щели в штукатурке и застаивались в спертом воздухе. Аракаси отчетливо различал звон тонкого хрусталя, когда прислужницы подали хозяину освежающий напиток; позднее Мастер уловил запах ароматического масла, а потом услышал шумные вздохи удовольствия, издаваемые мужчиной, которому явно доставляли удовольствие искусные руки опытных массажисток. А в это время собственное измученное тело Аракаси готово было изменить ему, поддавшись предательской судороге.

Терпение, беззвучно заклинал он себя.

Еще позже семенящие шаги возвестили об уходе девушки-кастелянши: как видно, тяжелая корзина с испачканными простынями и полотенцами замедляла ее поступь. Полузакрыв глаза, Аракаси пытался представить себе, как выглядит комната под ним и кто где в ней располагается.

Ритм музыки замедлился; певица закончила исполнение любовных песен, и ее голос соскользнул в томное мурлыканье. Хрустальный кувшин, в котором, видимо, содержалось вино сао, приправленное пряностями, прозвенел, когда его поставили на поднос из полированного камня. Аракаси предположил, судя по звуку, что кувшин уже почти пуст. Восковые свечи догорали; сквозь мельчайшие трещины в потолке проникали скудные лучики более теплого оттенка: лишь одна масляная лампа освещала теперь комнату внизу. Мастер услышал шелест упавшей тонкой ткани, и хозяин дома поднялся на ноги, при этом отчетливо скрипнули суставы у него в коленях. Он потянулся и глубоко вздохнул.

С момента его появления в гареме это был первый раз, когда глава Камои заговорил.

- Джейса, - произнес он и немного помедлил, прежде чем объявить следующие имена. В эту минуту у него в глазах наверняка горела похоть. - Аламена, Тори.

Он снова помолчал, жестоко затягивая напряженную паузу, пока другие, еще не названные женщины, разместившиеся у его ног, ожидали решения: будут ли они сегодня избраны или отброшены за ненадобностью. С какими чувствами они встретят предназначенный им поворот судьбы - с разочарованием или с радостью, - тщательно скрывалось.

Обехан снова вздохнул.

- Камини, - закончил он. - Остальные мои цветочки могут считать себя свободными.

Аракаси моргнул, чтобы согнать обжегшую глаза влагу... он считал, что это пот. Только не Камини! Боги сегодня не были милосердны. Он молил их о том, чтобы в течение ближайшего часа именно Камини находилась как можно дальше от опочивальни хозяина, ибо она была сестрой той девушки, которая завладела мечтами Аракаси.

Он яростно отогнал от себя видение прекрасной Камлио. Грезы наяву рождают беспечность, а беспечность - это смерть.

В комнате внизу задвинули одну из стенных перегородок и открыли другую; к шипению масляной лампы приметалось стрекотание ночных насекомых. Наверху, под самой крышей, не стало прохладней: черепичные плитки еще хранили дневной зной, хотя солнце уже давно село и в саду успела выпасть роса. Песня, которую исполняли музыкант с певицей, постепенно становилась все тише и тише. Аракаси стал слышать шелест шелковых простыней и приглушенное хихиканье девушки. Словно притаившийся хищник, он дожидался, чтобы удовлетворенные придыхания намеченной им жертвы сменились участившимися вздохами страсти, и еще дожидался момента, когда застонет девушка в пароксизме наслаждения... или того, что кажется подобием наслаждения. Аракаси запретил себе думать о девушке, с детских лет приученной лицемерить, изображая все признаки радости...

Аракаси мысленно пристыдил себя. Он слишком долго исходил потом и потерял много влаги, при этом человеком частенько овладевает головокружение и обманчивое ощущение легкости. Он заставил себя сосредоточиться: каждый мускул должен быть готов к действию. Нож у него в руке словно стал ее продолжением, когда Обехан, со всех сторон облепленный разгоряченными девушками и влажным шелком, открыл рот и сдавленным воплем возвестил миру о том, что переполнявшие его силы сладострастия и на этот раз нашли достойный выход.

В этот самый момент Мастер тайного знания сорвался с места, грянулся о потолок, проломив его своим весом, и вместе с осыпью обломков, щепок и пыли рухнул вниз. Глаза, привыкшие к темноте, позволили ему ясно разглядеть клубок сплетенных тел на циновке. Он выбрал из них верхнее и должным образом нацелил клинок.

В распоряжении Аракаси было не более секунды для молитвы о том, чтобы оправдались его расчеты: оружие и охрана Обехана могут оказаться вне пределов досягаемости своего хозяина только в одном случае - когда он, нагой, предается плотским утехам с женщиной.

Не промедлив ни мгновения, Аракаси бросился сверху на потное скопище, состоявшее из Обехана и его женщин, и вонзил бесценное стальное лезвие в плоть. Однако он сразу почувствовал, что нож отклонился в толще мускулов и уперся в кость. Нанести смертельный удар не удалось.

Обехан был весьма дородным, но жира в этом огромном теле не было нисколько. Его стон наслаждения перешел в крик боли и тревоги. Аракаси был отброшен от своей жертвы, словно рыба, выкинутая рыбаком из лодки. Его пятка угодила на женское бедро, и он упал. Главарь убийц был не только силен, но и проворен. Его рука метнулась к груде оружия, сложенного рядом с постелью. Три дротика успели вонзиться в шелковые покрывала, пока Аракаси только откатывался в сторону. Одна из девушек вскрикнула от боли и страха.

Масляная лампа погасла. Виелла упала и разбилась, и певица с визгом бросилась к выходу. Из коридора послышался топот ног; тем временем Аракаси рывком высвободился из перепутанных покрывал и оттолкнул девушку, вцепившуюся ногтями в его плечо. Второй кинжал скользнул в руку Мастера, словно был живым существом, способным дышать и готовым прийти на помощь. Резкое движение запястья - и брошенный клинок устремился к цели. На этот раз ошибки не было: нож вонзился в загривок Обехана.

Главарь убийц снова яростно взревел. Но нож перерезал артерию, и кровь хлынула фонтаном. Он поднял руку, чтобы остановить кровотечение, но едва не лишился напоследок и большого пальца, наткнувшегося на острый край клинка, торчащего из раны. На фоне светлого квадрата дверной перегородки Аракаси увидел, как дрожат мелкой дрожью плечи силача в отчаянном напряжении угасающей жизни. Обливаясь кровью, Обехан упал.

Аракаси изворачивался то туда, то сюда, разбрасывая по сторонам все, что попадалось под руку - и девушек, и покрывала. В очередной раз откатившись, он швырнул подушку в том направлении, откуда слышались приближающиеся шаги. От неожиданности вошедший часовой споткнулся и едва удержал равновесие, поскользнувшись на плитках пола. По ошибке приняв его за виновника переполоха, четверо подоспевших охранников круто обернулись и бросились к незадачливому собрату с самыми грозными намерениями. Его протесты послужили хорошей маскировкой для маневров Мастера, который перебрался вдоль стены в дальний конец помещения.

При свете звезд он видел происходящее достаточно отчетливо. Принимая все меры предосторожности, чтобы случайный отблеск стали не выдал преследователям его местонахождение, Аракаси вытащил из петли на поясе еще один нож. Бросок - и один из охранников рухнул на пол, схватившись за живот и завывая от боли. Производимый им шум отвлек внимание остальных, чем немедленно воспользовался Аракаси, который достал поочередно еще несколько ножей и прикончил остальных. Они умерли под нестихающие вопли гаремных женщин и стоны раненого часового, так и не поднявшегося с пола. Мертвый Обехан недвижно лежал среди покрывал.

Аракаси проскользнул через стенной проем и скрылся по ту сторону от рамы. Он не рискнул задерживаться, чтобы полюбопытствовать - не заметила ли его ухода какая-нибудь из девушек и не оказалась ли она достаточно сообразительной, чтобы пустить по его следу погоню. С силой, удесятеренной возбуждением и чувством опасности, он подпрыгнул и ухватился за угловую балку крыши, а потом, подтянувшись на руках, скрылся в тени под нависающим карнизом. Последний оставшийся у него нож он крепко сжимал в зубах.