Когда она закончила, он долго молчал. Тонко перезванивались бусины на слегка покачивающейся голове, свистел ветер снаружи. Холод постепенно пробирался под одежду.

— Что мне теперь делать? — не выдержала бастард. Дрозд сверкнул темными провалами глаз.

— Ждать, дитя, — если бы она видела его глаза, он, наверное, смотрел бы неодобрительно. Наверное, она казалась ему маленькой, суетливой птичкой.

— Чего ждать? — вырвалось у Иниры.

Турдус вздохнул и стены тут же вторили ему сдавленным стоном. Теперь она слышала это совершенно отчетливо и испуганно покосилась на выход, прикидывая, успеет ли выбежать, если пещера вдруг обвалится?

— Я прожил на этой земле столько лет, — медленно начал старик. Его рука тяжело опустилась на ее колено, заставляя успокоиться. Она была тяжелой. Очень тяжелой. — Что она успела от меня устать… Даже камни больше не держат меня. Они молоды и моя мудрость слишком тяжела для них… Поэтому я редко опускаюсь на землю. Я парю в небесах и многое вижу…

Он снова вздохнул, тяжко, словно увиденное совсем его не радовало. У Иниры по спине поползли мурашки, горло сдавило спазмом. Что он такое?

— Раньше таких, как ты, было еще больше, чем таких, как я. Теперь есть только я. И ты, — продолжил Турдус, перебирая узловатыми, высохшими пальцами бусины.

— Кто ты? — вырвалось у нее. — И кто — я?

Он хотел ответить, но земля внезапно ощутимо содрогнулась и старик тут же встал на ноги.

— Земля не может долго держать меня, — с сожалением в голосе пробормотал он. — Приходи завтра, дитя. Я отвечу на твои вопросы.

Он шагнул из пещеры человеком, но отталкивался от камней уже птицей. Огромные крылья хлопали на ветру, ветер задувал в пещеру, заставляя ее щуриться и закрывать глаза, а в следующую секунду Турдус пропал. Инира расстроено прислонилась лбом к холодному камню.

Биринши воспринял слова Тардуса весьма философски:

— Значит, будем ждать, — пожал он плечами и начал спускаться. Ей ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

— Мы не можем ждать, — когда они спустились достаточно, чтобы ветер уже не пытался сбросить их с горы, Инира догнала воина и удержала его за локоть. — Вы не понимаете? Я не просто так пришла сюда, за мной последуют другие! Придут за мной.

— Значит, мы встретим их, — оскалился Биринши. Белые зубы сверкнули на темном лице, придавая ему сходство с волком.

— Я не хочу вас втягивать, — Инира не давала ему отвернуться и они застыли на опушке леса у подножия горы. — Никого не хочу. Это не ваша…

— Никто не скажет, что мой народ не защитил Хозяйку земли! — отрезал Биринши. Очевидно, ее слова обидели его и дальнейший путь до каюла они преодолели в полном молчании.

Следующие три седмицы Инира провела в тревожном ожидании беды. Каждое утро, еще до того, как солнце показывалось над горами, она выходила из шатра и под присмотром всюду следовавшего за ней Биринши отправлялась к Парящему-над-горами, желая найти ответы на свои вопросы. Однако их разговоры больше походили на беседу слепого с глухим. На все попытки выяснить что-то конкретное, Турдус отвечал одно: ждать.

— Чего ждать? Как долго? — спрашивала она.

— Ждать, пока земля не заговорит, — таинственно отвечал старик.

— И что делать, когда это случится? — со страхом спрашивала Инира.

— Быть готовой… — шелестел ветер в кронах деревьев. А она смотрела вслед улетающему жаворонку, за которым, как за своим предводителем, хвостом вилась остальная стая.

Он учил ее понимать себя. Учил чувствовать мир вокруг.

— Ты должна вспомнить, как это было, — говорил старик. — Этот мир — часть тебя, ты — часть его. Твоя судьба — только часть того, чем ты владеешь.

— Я и ее-то контролировать не могу, — отвечала Инира утомленно, после очередной попытки последовать странному совету и «почувствовать мир». Обычно это выражалось в том, что она садилась перед пещерой, каждый раз опасаясь, что ветром ее сбросит вниз, закрывала глаза и прислушивалась. Но ощущала только ледяной камень, сбивающий с ног ветер и крики дроздов.

— Можешь, — улыбался Турдус. Улыбка в его исполнении была похожа на измятый лист бумаги: лицо исходило трещинами, сминалось. — Иначе тебя бы здесь не было. Ты искала меня — ты меня нашла.

В один из дней, когда бесцельное ожидание было особенно невыносимо и небеса поливали землю сплошными потоками ледяной воды, Инира потеряла терпение:

— Научи меня хоть чему-нибудь конкретному! — выкрикнула она в лицо старику. — Время уходит!

Время уходит. Пожалуй, это был девиз последних дней. Чувство ожидания, тревоги, томления снедало Иниру и она не могла бы дать этому рационального объяснения. Ее преследовали странные, пугающие сны, после которых бастард просыпалась в поту и слезах: горящий вереск, черный дым в небесах, стремительные волчьи стаи серой лавиной накрывали города и их вой еще долго стоял у нее в ушах.

— Я чувствую беду, Турдус, — заметив на лице дрозда неодобрительное выражение, Инира выскользнула из пещеры и подставила лицо ветру. — Она в самом воздухе. В ветре.

— Ты чувствуешь мир, — счастливо улыбаясь, хотя, на ее взгляд, причин к тому не было никаких, ответил он. — Он волнуется. Перемены скоро придут.

— К добру ли? — хмуро уточнила Инира, борясь со странным желанием шагнуть со скалы в пустоту.

— Это зависит от тебя, — покачал головой старик. — Все, чего касается взгляд хозяйки земли, живет вместе с ней.

— И что это должно означать? — она устала задавать вопросы, зная, что не услышит конкретных ответов. Где-то у подножия горы ждал ее Биринши. Вот еще странность — вера этого народа в Иниру. Дня не проходило, чтобы кто-нибудь не пришел в каюл за благословлением «хозяйки». Они спрашивали ее совета при постройке нового каюла, засолке мяса, спрашивали даже, куда идти охотиться. Поначалу она отказывалась отвечать, боялась — ведь абсолютно ничего не чувствовала. Биринши помогал, советовал. Пока однажды Инира не отказалась от его совета.

— Идите к морю, на запад, — если бы кто-нибудь спросил почему, она не смогла бы ответить. Просто вдруг неясные предчувствия оформились в слова. Долгие часы на голых камнях в стремлении объять необъятное внезапно дали результат. Дождавшись охотников с двумя моржовыми тушами, выброшенными на берег недавним штормом, Инира с удивлением поняла, что видела это однажды — во сне или наяву.

— Ты рождена этой землей, — терпеливо пояснил Турдус. — Ты ее часть и чувствуешь ее, как часть себя.

Может быть — это хотя бы объясняло, почему она знала, куда отправлять охотников, а они слушались ее беспрекословно. С тех пор Биринши уже не помогал ей, а сны становились все более реальными. Иногда она видела Зумрут с высоты птичьего полета, иногда — бежала по коридорам опустевшего дворца мышиными тропами, но чаще взгляд ее был прикован к восточным границам Савареши. Там, где встает солнце, поднималась тьма. Она видела ее — смотрела, как горят деревья, как стонет земля, попираемая железными сапогами тысяч солдат. Убегала все дальше вместе со стадами диких лошадей. Беда приближалась и оставляла вкус крови за зубах — по утрам она долго не могла заставить себя притронуться к еде. Вдоль границы Савареши горели сигнальные костры, чадя черным ядовитым дымом, а пограничные крепости гудели, как ульи и днем и ночью. Тревожное ожидание висело в воздухе — земля была наполнена страхом.

Случилось ли это или только предстоит? — она не знала, но с каждым днем усидеть на месте было все сложнее. Хотелось мчаться туда, бежать со всех ног, спасать… Кого? Что? Этого она тоже не знала, но, чтобы хоть как-то себя занять, упросила Биринши научить ее стрелять из лука.

Это была плохая идея. Раньше — возможно, но не теперь, когда она все острее чувствовала воздух, землю вокруг себя. Словно все это было живым и откликалось на каждое ее движение. Поэтому, едва взяв в руки женский, легкий и гибкий, лук Инира уже поняла, что ей не следует стрелять.

— Все хорошо? — внимательный Биринши тут же это заметил. Подошел ближе, но бастард упрямо кивнула. Ей до смерти надоело, что она не может контролировать ничего из того, что с ней происходит и теперь она была намерена доказать обратное.