Я зажала уши руками и побежала прочь от этой вакханалии вверх по лестнице, мимо веселящихся кентавров прямиком в свою комнату. Бросилась в кровать и долго задыхалась от жгучей боли где-то в сердце. Соленые, горячие слезы медленно катились из глаз, пропитывая подушку. Не знаю, сколько пробыла в трясине боли, но дверь тихонько отворилась, и в комнату вошел Гато. Я узнавала его походку, даже не видя фигуры, только он передвигался столь бесшумно. Захотела его прогнать, но для этого бы пришлось пошевелиться, а тогда боль от разбитого сердца бы меня доконала.

Молча мужчина залез ко мне в кровать, обнял, укрывая шелком своих огненных волос. В его прикосновениях не было ничего настойчивого, непристойного по отношению ко мне, поэтому я не стала его прогонять. Гато был ласков и бережен.

— Все хорошо. Все будет хорошо.

Вряд-ли он толком понимал, отчего меня бьет в ознобе, а по щекам льются слезы. Шептал что-то про то, что боль проходит, про то что, что бы я не испытывала, это временно. Не знаю, что это было, его слова или близость, но я успокоилась. А затем слова сменились на утробное урчание, словно огромный кот забрался ко мне в постель, и я уснула. Согреваемая его теплом и нежностью.

Завязал ремень штанов, поцеловал женщину, которую только что усердно имел. Изумруд, изнеможденная и довольная медленно сползала по стенке, она не заметила, что он так и не достиг разрядки. Тело невыносимо ныло, Асмодеусу требовалось как можно скорее перекинуться, чтобы сбросить скопившееся напряжение. А заодно сбросить лишние угрызения совести. Он был сам себе противен и от того, что переспал с этой женщиной.

Но если это успокоит ее и усмирит ревность по отношению к Мел, оно того стоило, решил он. Как давно это продолжалось? Последние пятнадцать, двадцать лет? Изумруд рано овдовела, а потому охотно принимала у себя Асмодеуса. Даже будучи вдовой, она не смела сходиться ни с кем из кентавров, а он был чужаком, приезжавшим от случая, к случаю на заключения разного вида контрактов. Удобный для кратковременной интрижки. Так думал мужчина, но сцена ревности, закатанная Изумруд, как только та увидела Меланию говорила об обратном. Женщина рассматривала их связь как отношения, она и пришла первой, чтобы присягнуть на верность, потому что хотела его увидеть. Вот поэтому и говорят, — не трахай кентавресс, затрахаешься. Усмехнувшись своим невеселым мыслям, он тихо шепнул ей:

— Выходим по очереди, я первый. Никто из твоих сыновей не должен знать.

Алмаз и Сапфир бы не простили мать за оскорбление памяти отца. Гранича с территорией светлых, они набрались их шовинистических взглядов. Вот только кентавры были темными и силу черпали от Темного пламени. Изумруд согласно кивнула, а затем встала и принялась судорожно поправлять одежду и спутавшиеся волосы. Веселье наверху шло полным ходом. Под шумок в Таверну прискакала пара сатиров и два гнома. Несколько ведьм висло на молодых кентаврах. В этой толчее нигде не было видно Мелании.

— Где Мелания? — обеспокоенно поинтересовался мужчина

— С Гато, — сказала Алина. Из его груди вырвалось утробное рычание.

— Ну, ну, ну. Не тебе же одному развлекаться. — Женщина поглядела на него с вызовом.

— Что ты наделала?

— Попросила принести вишневку из погреба.

Она слышала, или еще хуже видела, в ужасе подумал мужчина… Алина невозмутимо продолжала наполнять бокалы. Споить лошадь, дело не простое.

— Девочка начала в тебя влюбляться. А ты знаешь, что любовь для Темных Хранительниц кончается плохо. Так что будь добр, не лезь к ней.

Алина угрожающе посмотрела на мужчину. Любовь для Темных Хранительниц заканчивается беременностью, потому что только любя Хранительница признает мужчину как равного себе. Любовь для Темных Хранительниц кончается уязвимостью, потому что тогда она отказывается от своих остальных фаворитов. И хотя логичнее и правильнее было бы оставить Меланию с Гато, чтобы она наконец дала выход копившемуся напряжению, а заодно вырвала ростки влюбленности, Асмодеус сорвался с места, не желая оставлять свою женщину в объятьях другого.

Он отворил двери спальни как разъяренный муж, и застыл. Мелания спала, свернувшись словно защищаясь от кого-то все также в белом платье с алой окантовкой, а рядом с ней лежал огромный полуночный кот и урчал так громко, что цветные стекла в окнах мелко тряслись. Хотя девушку это ничуть не беспокоило. То, что перед ним Гато, Асмодеус не сомневался. Кот лениво открыл один зеленый глаз и с презрением уставился на мужчину. В звериной форме Гато был огромен, его золотые лапы обнимали Меланию, словно она была его любимой плюшевой игрушкой.

— Это я должен спать здесь, — сказал мужчина, он понимал как глупо звучат его слова, но ничего не мог с собой поделать. Кот никак не отреагировал, закрыв зеленый глаз с тем безразличием, которое присуще только представителям его вида. Асмодеусу ничего не оставалось как уйти, обратиться в дикого пса и бежать, бежать по лесу, спасаясь от своих мыслей и чувств.

Морра.

Я проснулась от того, что мне стало невыносимо жарко. Что за одеяло я успела вчера на себя натянуть? Скинуть эту тяжелейшую ткань не получалось, поэтому я решила избавиться от платья. Сонно задирая подол услышала:

— Это великая честь, Хранительница, я буду нежен. — Раздался вкрадчивый голос. Вскочила и обнаружила обнаженного Гато в своей кровати. Не завизжала, невзирая на то, что моя розовая часть ухнула в обморок, не попросила перевернуться на спину, как того требовала темная, воспользовавшись временной отключкой всего светлого во мне. Повернулась к нему спиной, уставилась на птичек, летающих за окном. Что сказать было непонятно, поэтому начала с очевидного:

— Спасибо тебе за вчерашнее.

— Я был более чем вознагражден за это. Вчера я смог обернуться, полностью принять форму полуночного кота. И мне кажется, теперь я смогу принять ее по своему желанию.

Мне в спину ткнулось что-то влажное. Обернулась, и не смогла подавить тихого вскрика. Это был зверь, похожий на тигра, но без полосок, а ровного золотого окраса, напомнивший оттенок волос Гато.

— Ты прекрасен, — вымолвила с восхищением, — Солнечный кот.

Не сильна в интерпретации эмоций животных, но это была улыбка. А затем, подернувшись темным с золотыми прожилками облаком, он снова стал человеком, а я смущенно отвернулась.

— Такое и возьму себе имя, Гато Солнечный кот.

Мы спустились к завтраку одновременно, я и не подумала смущаться, потому что мы просто спали. Кентавры уже были на местах, словно и не выпили вчера половину запасов таверны. Они оглядели нас, девушки с улыбками, парни, казалось, осуждающе.

— Яйца и свежий хлеб! — Вечно бодрая Алина несла широченные подносы с нехитрым завтраком. Оглядев нас, она подмигнула Гато. — Завтра День Обретения силы, нам предстоит много работы, хорошо подкрепись.

Когда тарелки были тщательно вычищены хлебом, а мужская половина населения затребовала себе добавки, в Таверну вошел Асмодеус. Когда он проходил мимо меня, то поклонился, словно я была особой королевских кровей, а затем со столь же отстраненным видом отправился к Изумруд.

— Нужно, чтобы все вышли. Есть дело, которое необходимо обсудить.

Ей достаточно было кивнуть, чтобы все кентавры, за исключением ее сыновей, покинули Таверну. Гато присел подле меня, взял за руку, всем видом демонстрируя, что он всего лишь дополнение ко мне.

— Мелания, Гато уже официально стал твоим фаворитом? Нам нужно знать, можно ли обсуждать дела темных при нем. — Поинтересовалась Изумруд. Я решила, что вопрос кроется в доверии к этому мужчине, которое он снискал прошлой ночью, утешая меня. Ответила:

— Да. Гато — официально мой фаворит.

Странный рычащий звук раздался в помещении. Источником шума оказался Асмодеус. Заметив обращенные на него взоры, он глубоко вздохнул.

— Несварение.

«Сомневаюсь, что чей то желудок может звучать настолько угрожающе»: испуганно высказалась светлая часть. «Пусть рычит, паскудный пес, раз посмел выбрать не меня»: усмехнулась темная. Едва мы оказались за круглым столом для переговоров. Дикий пес взял слово: