Темнота сгущалась, просвета между деревьями становилось все меньше и меньше, и не знай я, что вышла из Таверны, когда солнце только встало, решила бы, что сгущается ночь. В темноте мне становится неуютно. Я люблю полумрак или солнышко, а ночь, если она ничем не освещена пугает меня. Сейчас бы пригодилось немного ведьминой травы, но такая, казалось, не растет на склонах этого странного холма. Когда тьма стала совсем непроглядной, а я могла ориентироваться в пространстве, полагаясь лишь на осязание, страх ледяной рукой сдавил горло и грудь. Стало страшно, что я потеряюсь здесь навсегда, в этом непроглядном мраке. Так страшно, что было больно дышать. Захотелось развернуться, побежать прочь, обратно, к Асмодеусу и Гато. И несколько мгновений я хотела поддаться порыву, сделав несколько неуверенных шагов вниз по склону, но смогла превозмочь себя. Они верят в меня. Асмодеус, Гато, другие. Они верят в то, что я справлюсь. Асмодеус рискнул своей жизнью, чтобы забрать меня. И снова рискнул, вступившись за меня перед Славом. Он верит в то, что я справлюсь со всеми испытаниями, верит в то, что я стану спасением земли Темных. А если верит он, то должна верить и я. Не знаю, сколько времени я продолжала бродить во тьме, с каждым шагом обретая все большую уверенность, когда услышала:

— Первый раз встречаю Хранительницу, которая черпает уверенность в других! — раздался переливающийся колокольчиками голос. Было непонятно, принадлежит от мужчине или женщине, этот голос заставил меня вздрогнуть всем телом. Тьма начала расступаться, не в одно мгновение, но словно листва над моей головой разомкнулась. Я шла на свет, который резал глаза после минут, проведенных в абсолютном мраке. Я радовалась свету несмотря на боль и дезориентацию.

— Кто ты? — мой голос звучал сдавленно, выдавая страх, который липкой паутиной опутывал меня минуту назад.

— Чаща, — ответил голос, и в нем шуршала весенняя листва и ветер, — Дух и сердце этих земель.

Деревья расступились будто сами собой. Я оказалась на поляне, в окружении вековых сосен. Передо мной было озеро, глаза могли разглядеть несколько плодовых деревьев и кустов, с которых свисала ароматная малина и ежевика. Солнце согревало так, что даже одежда показалась лишней.

— Красиво, — только и смогла вымолвить я. Алина говорила, что это место не всегда благосклонно. Но оно явно старалось мне угодить. Чувство, что мягчайшая трава под ногами, деревья и даже маленькое озеро были здесь по воле Чащи, поселилось в моем сердце.

— Мне нравится, что тебе по душе. Так давно ко мне не приходила Хранительница. — в голосе слышалось сожаление и тоска. Захотелось утешить того, кто говорил, но как утешить землю? Присела и коснулась теплой земли.

— Я здесь, — сказала вслух. — Правда я не знаю, что должна делать. Расскажешь мне?

Мне никто не говорил, что земля Темных обладает собственным разумом. Я думала, что сооружу себе шалашик и побуду наедине со своими мыслями, но, выходит, у меня здесь всегда будет присутствовать собеседник.

— Никто не знает. Но Темные Хранительницы обычно не спрашивают.

Я пожала плечами. Правило номер один — не знаешь, спроси. Так хоть ошибок не наделаешь.

— Я спрашиваю. Чаща… ты наверное знаешь, что в этом мире я совсем недавно.

— Знаю, от тебя все еще исходит дух металла, денег и смерти. Богов той земли.

Промолчала, потому что не разделяла такое категоричное суждение о Земле. Чаща, казалось, задержала дыхание, а потом решила что-то для себя одной и попросила:

— Ложись, дитя. Ложись на обогретую мной почву, дыши запахом трав и цветов. Бабочки сядут на твою голову живой короной, а я буду рассказывать тебе сказки. Ведь только из сказки можно понять мир, в котором ты очутилась.

Я выполнила все, что сказал мне голос, отложила в сторону корзинку с едой, вытянулась, занимая положение по удобней. Мягкая трава не колола, а под головой сам собой образовался небольшой холмик, идеально подходивший. Бабочки и правда стали прилетать и садиться мне на голову, но они не задерживались подолгу, поэтому моя живая корона постоянно меняла цвета.

— Я расскажу тебе сказку о первой Темной Хранительнице. Сказку, которую тебе не расскажет никто из твоих фаворитов, никто из твоих друзей и врагов, ведь стоит тебе попытаться передать или записать ее, язык твой не двинется, а рука не шелохнется. Первая Хранительница была нема от рождения, не обладала силой, но умела слушать. Она слушала пение птиц, движение ветра, она слушала журчание воды. Сидящую подолгу на берегу одной из речушек и общающуюся только с жителями леса, ее начали бояться. Жители деревни, в которой она жила, окрестили ее злой ведьмой, обвинили ее в том, что из-за ее злой воли погибли посевы, а коровы перестали давать молоко. Они пригласили колдуна, и тот подтвердил, что девушка носит в себе зло. Но он солгал из ярости, потому что влюбился в девушку с первого взгляда и просил стать его женой, но она отказала ему. Как немая нищенка могла отказать могущественному колдуну? Он предложил отдать ее на потеху кентаврам, сатирам, гномам и оборотням, чтобы те наигрались ее телом, а потом растерзали ее и оросили ее кровью поля.

Сказка была очень жестокой, но спокойный голос завораживал меня. Травы обвивали мои ноги и руки, покрывали теплым одеялом. Я не обращала на них внимания, это казалось естественно.

— Колдун раздел ее и заставил бежать от него босой по лесу. Он надеялся, что кентавров и прочих раскалит жажда погони, он хотел унизить ту, что отвергла его. Та, которой предстояло стать Хранительницей бежала прочь, звери и птицы напевали ей путь, они напевали по моей воле. Она поднялась на эту скалу, не испугалась тьмы, острых камней, что кололи ей ступни. Она нашла меня и взмолилась о помощи. Не словами, но мне не нужны слова, чтобы понять. Дать ей физическую силу или опасную магию было не в моих силах. Остановить преследовавших было не в моей власти. Но в моей власти было дать ей доступ ко всей мощи этих земель. Дать ей силу стать проводником этой живой силы, силы, что заключена в семени, которое опускают в почву. Сделать ее желанней, чем вода, необходимей воздуха. А еще в моих силах было даровать ей Желание, которое бы не позволило толпе мужчин надругавшись над ней разрушить ее тело и разум. Она вышла к преследовавшим ее, но не как жертва, а как повелительница. И они сделали с ней то, что хотели, но не обесчестили ее, а привязали себя к ней до самой своей смерти силой сильнее чем любовь. Ведь в ней, в первой Хранительнице заключалась вся магия наших земель и распробовав ее один раз, они были готовы пойти на что угодно, чтобы еще раз к ней прикоснуться. Спустя много лет, встретив равного себе, она родила от него дочь и моя милость перешла к ней, а та родила свою дочь. И так было и так есть, поэтому ты здесь, Мелания. А теперь спи. Ты будешь спать день и одну ночь, потому что в тебе еще слишком много от мира людей. Я заберу из твоей крови и волос металлы, смою искусственную краску, что покрывает твои ногти, освобожу от следов людской зависти. Спи… дитя.

Я хотела было сопротивляться, сказать, что я бодра и полна сил, но сон внезапно накрыл меня с головой.

Письмо

Прошло три дня. Все три дня стояла отличная погода, и Асмодеус обнадеживал себя тем, что и в Чаще должно быть тепло и хорошо. Но Морра сказала, что это не так. Погода в сокровенном месте зависела только от настроения духа. Когда она еще была Хранительницей, Чаща встретила ее дождем и ветром, решив проверить на ее на прочность. К Марьяне дух земли отнесся более благосклонно, но и она была должна сама добывать себе пищу.

Мужчина забрался на гору, в ожидании Мелании. Его сердце разрывалось от ощущения разлуки с ней, он беспокойно трепал ворот белой рубашки, которую с особенной тщательностью выбирал этим утром. У дикого пса было не много одежды, она казалась ему и не нужной, женщинам нравилась сила, власть и его стоящий член. Только недавно он начал задумываться о том, что Мелания не похожа на местных женщин. Что если он кажется ей неопрятным? В руках Асмодеус держал закрытую глиняную чашку, сохраняющую тепло, в которой плескался похожий на тот что пила Мелания в мире людей молочный напиток. Кофе он выменял у одного сатира, который приезжал повидать родственников на востоке. В человеческом мире Асмодеус отметил настоящее безумие вокруг этих черных зерен, его нос резкий запах раздражал, Гато так вообще скривился, учуяв расходящийся в стороны аромат, когда Асмодеус под присмотром сатира варил его, а затем к удивлению последнего вылил в него горячее молоко с медом. Чувствовал себя дикий пес по-идиотски. А вдруг ей не понравится? Думал он. А вдруг она попробует и выплюнет его старания, брезгливо скривившись. Нужно было поступить как Гато и набрать полевых цветов.