И много, много других воют в лесах за ними.

У меня начинают трястись руки. Застыв с луком в руках, я лихорадочно думаю, думаю… Пытаюсь решить, что делать. Внезапно сзади и чуть слева от меня раздается громкий треск, и пес, выбежавший на прогалину вторым, падает замертво. Воздух наполняет запах пороховой гари, и я, не оборачиваясь, знаю: Эдмунд прикрывает меня огнем из ружья.

— Лия! Нет времени! К реке! Быстро!

Голос Эдмунда разбивает мою хрупкую решимость. Я разворачиваю Сарджента к реке и гоню его в воду со всей скоростью, не выпуская лука из рук. Эдмунд проносится мимо меня, глубже в реку, но Сонина кобылка так и не трогается с места. Соня отчаянно пытается уговорить, заставить ее — но тщетно. Лошадь пляшет на каменистой отмели и в ответ на все Сонины приказы лишь отворачивается.

Времени на размышления нет. Совсем нет. Скача к кромке воды мимо Сони, я протягиваю руку и со всей силы хлопаю ее лошадь по крупу.

Я даже не знаю, получилось ли у меня — потому что Сарджент галопом проносится мимо нее и влетает в реку. Копыта его с плеском стучат по воде. Впрочем, я скорее ощущаю, чем слышу это, — в ушах стоит вой гончих, так близко, что чудится, дыхание их уже обдает жаром мне спину. Я гоню Сарджента вперед, молясь, чтобы он не остановился и не развернулся обратно к берегу.

Однако не этого стоит мне бояться на самом деле. Мой скакун бесстрашно готов двигаться дальше, на тот берег. Нет, главный мой враг сейчас — это страх, что внезапно захлестывает меня всю, без остатка. Он поднимается с ног, уже погрузившихся в воду, ползет вверх, затопляет грудь, в которой бешено колотится сердце — так сильно, что я уже и гончих не слышу. Дыхание становится быстрым и неглубоким, но порыва бежать спасаться не возникает. Напротив, я туго натягиваю поводья, заставив Сарджента остановиться так резко, что он едва не теряет равновесия.

Соня галопом проносится мимо нас.

Я застыла на Сардженте, а Сарджент, повинуясь мне, застыл в нескольких шагах от берега. От страха я впадаю в полнейшее оцепенение — сейчас я скорее умру от зубов гончих, чем рискну бросить вызов реке.

— Пора!

Я поворачиваюсь на голос. Рядом со мной Эдмунд. Меня одолевают противоречивые чувства: я и огорчена тем, что он не переправился через реку, и благодарна за то, что он пришел мне на выручку.

Глаза наши встречаются — на секунду, не дольше. Внимание мое отвлекает какой-то звук на берегу. Это не гончие — кто-то другой. Позади псов возникает черный конь со всадником, завернутым в плащ с накинутым на голову капюшоном. Неизвестный невозмутим, как будто гончие — всего лишь свора охотничьих псов.

Это удивительно само по себе. Всадник откидывает с лица капюшон, и я окончательно утрачиваю способность хоть как-то понимать происходящее. В голове у меня лишь вопросы.

Я пытаюсь отслеживать все сразу: гончих, которые нерешительно входят в воду, Эдмунда, который стоит рядом со мной, наотрез отказываясь следовать за Соней с Луизой, и Димитрия Маркова, спокойно восседающего на коне позади псов.

Ничто из этого не побуждает меня тронуться с места.

— Пора, Лия. — Голос Эдмунда тих, но тверд, и даже сквозь страх я отмечаю, что впервые за все эти годы он назвал меня по имени. — Они чуют ваш страх. Они идут за вами. Их слишком много — из ружья всех не уложишь, а вы слишком близко к берегу, здесь они до вас доберутся.

Слова его находят отклик в каком-то далеком уголке моего разума, но я по-прежнему не в силах пошелохнуться. Гончие осторожно заходят в воду, сперва замочив только самые кончики лап, но потом, пусть и медленно, движутся вперед, заходят по самое брюхо, и останавливаются всего в нескольких шагах от нас с Эдмундом.

И все равно я не могу пошевелиться, не могу заставить себя направить Сарджента вперед, хотя он сейчас весь напряжен и готов сорваться места и броситься вперед.

Лишь когда Димитрий медленно направляется к реке, ко мне, я стряхиваю с себя оцепенение, хотя по-прежнему не в состоянии сдвинуться с места. Смотрю на Димитрия во все глаза. И не я одна. Гончие тоже поворачиваются к нему. Внушительные белоснежные морды глядят на нового актера в нашей драме. Димитрий смотрит на них в ответ, и в этот миг я готова поклясться, что между ними происходит какая-то безмолвная беседа.

Изящный скакун Димитрия, поднимая тучи брызг, проходит по отмели мимо псов. Гончие мотают головами из стороны в сторону, переводя взгляды с меня на него, с него на меня. Злобные твари во все глаза следят за ним, но сами с места не сходят — как будто знают и почитают его. Я-то вижу, с какой тоской они поглядывают на меня, как мечтают до меня добраться, пока это еще возможно, преодолеть разделяющие нас последние несколько шагов.

Однако им не суждено утолить эту жажду. Они покорно наблюдают, как Димитрий подъезжает вплотную ко мне. Небо темнеет, близится ночь. Течение в реке усиливается, Сарджент уже с трудом противостоит ему. Димитрий берет поводья из моих заледеневших рук и заглядывает мне в глаза. У меня возникает чувство, будто мы знаем друг друга всю жизнь.

— Все хорошо. Доверься мне — и я переправлю тебя на ту сторону.

Голос его мягок и нежен, словно нас связывает что-то очень личное — хотя на самом-то деле после мимолетной встречи в Обществе мы не виделись ни разу.

— Я… мне страшно. — Слова сами собой слетают с моих уст, я и опомниться не успеваю. Остается надеяться лишь на то, что я произнесла их совсем тихо. Что за шумом воды Димитрий не услышал, как я признаюсь в собственной трусости.

Он кивает.

— Я знаю. — Его горящий взор устремлен мне в глаза. И во взгляде этом я читаю обещание. — Но рядом со мной с тобой ничего не случится.

Я сглатываю. Мы даже толком не знаем друг друга, но я уверена: он скорее умрет, чем допустит, чтобы со мной случилось что-то плохое. Я молча киваю и хватаюсь за луку седла.

Димитрий берется за мой лук.

— Позволь, помогу.

Я сама удивляюсь, что все еще крепко держу лук. Наверное, это уже вошло у меня в привычку. Димитрию с трудом удается высвободить лук из моих занемевших пальцев, но через несколько секунд он уже бережно вешает его мне за спину.

— Ну вот. А теперь держись покрепче. — Он прижимает мою озябшую руку к седлу и держит ее, пока мои пальцы, словно сами по себе, не вцепляются в кожу.

Сейчас я совсем не возражаю против того, что со мной обращаются, как с малым ребенком.

Димитрий встречается глазами с Эдмундом, и тот кивает, словно предлагая нам двигаться вперед, раньше него. Марков качает головой.

— Езжайте впереди, иначе я не смогу защитить вас. — Эдмунд на миг задумывается, а Димитрий добавляет: — Даю вам слово: с Лией ничего не случится.

Услышав, как он называет меня по имени, Эдмунд кивает и направляет своего скакуна глубже в реку. Димитрий же берет поводья Сарджента и притягивает моего коня ближе к своему.

— Держись. — Это последнее, что он говорит мне перед тем, как последовать за Эдмундом.

Сперва Сарджент слушается неохотно, но сильные руки Димитрия тянут его все дальше, течение становится все сильнее, противостоять ему все трудней — и вот конь уже сам охотно шагает вперед. Я чувствую, с каким трепетом и как осторожно ступает он по каменистому руслу, выбирая места, чтобы не упасть.

Я изо всех сил цепляюсь за седло. Пальцы сводит судорогой, но я почти не замечаю этого. Я стараюсь смотреть только на спину едущего впереди нас Эдмунда, однако, бросив взор чуть дальше, замечаю Соню с Луизой: они сидят в седлах на дальнем берегу реки. На сердце у меня становится легче. Они сумели, они переправились!

Если сумели они, то сумею и я!

Однако надежда живет во мне недолго. Внезапно Сарджент оступается, скользит и судорожно пытается устоять на скользком дне. Я начинаю соскальзывать с него, отчаянно цепляюсь за седло, вода захлестывает меня по бедра, а паника — с головой. Меня даже не столько пугает сама вода, сколько ее шум: безумный рев, лихорадочный гром бьющегося о камни течения угрожает лишить меня последних крох самообладания. Все это напоминает мне о гибели моего брата и о том, как я чуть не погибла сама, пытаясь спасти Генри.