Оттянув тетиву лука, я на миг задерживаю ее, а потом отпускаю стрелу в полет. Стрела мчится, рассекая воздух, и с громким треском вонзается в самую середину мишени за тридцать шагов от нас.

— В яблочко! — восклицает Соня. — Ты попала в яблочко! И с такого расстояния!

Я гляжу на нее и расплываюсь в улыбке, вспоминая то время, когда не могла попасть в цель с десяти шагов, даже с помощью мистера Фланнагана, ирландца, которого мы наняли обучать нас основам стрельбы из лука. Теперь же я стою тут в мужских брюках и стреляю с такой легкостью, точно сроду умела, а в жилах моих равно смешиваются возбуждение и уверенность в себе.

И все же я не могу от всей души наслаждаться своей ловкостью. Ведь я стремлюсь победить сестру — и когда настанет время выпускать стрелы, не в нее ли они полетят? Наверное, после событий минувшего года следует радоваться ее поражению, но во всем, что касается Элис, простых и однозначных эмоций у меня и быть не может. В сердце моем смешались гнев и печаль, горечь и сожаление.

— Попробуй ты.

Я улыбаюсь и бодрым голосом предлагаю Соне занять исходную позицию напротив мишени, хотя мы обе знаем: Соня вряд ли попадет в цель. Ее дар — разговаривать с умершими и странствовать по Равнинам. А стрельба из лука, как выяснилось, к ее сильным сторонам не относится.

Моя подруга выразительно возводит глаза к небу и вскидывает лук к тонкому плечику. Даже этот мимолетный жест заставляет меня улыбнуться — еще совсем недавно Соня относилась к делу так серьезно, что ей было вообще не до шуток.

Установив стрелу, она дрожащей от усилия рукой оттягивает тетиву. Стрела летит, вихляя из стороны в сторону, и приземляется в траву в нескольких шагах от мишени.

— Тьфу ты! Ладно, на сегодня с меня унижений хватит, как по-твоему? — Она даже не ждет моего ответа. — Может, перед ужином прокатимся верхом к пруду?

— Давай, — не раздумывая, отвечаю я. Я вовсе не тороплюсь сменить свободу Уитни-Гроув на тугой корсет и светский ужин, что ждет меня вечером.

Я закидываю лук за спину, прячу стрелы в колчан, и мы идем через стрельбище к лошадям. Рассаживаемся по седлам и трогаемся в сторону мерцающей вдали голубой полоски. Я провела столько часов верхом на моем верном Сардженте, что теперь езда для меня — вторая натура. Сидя в седле, я оглядываюсь вокруг. Зеленые просторы. Вокруг — ни души. Эти края настолько безлюдны и уединенны, что я вновь и вновь возношу небу хвалу за эту тихую гавань — Уитни-Гроув.

Куда ни кинешь взгляд — все поля да поля. Это дает нам с Соней уединение, необходимое для скачек в мужских бриджах и стрельбы из лука: в пределах Лондона оба этих занятия едва ли считаются подходящими для молодых девиц. Домиком в Уитни-Гроув мы пользовались лишь для того, чтобы переодеться или выпить чашечку чая после прогулки.

— Давай наперегонки! — окликает меня Соня, обернувшись через плечо. Она уже вырвалась вперед, но я ничуть не возражаю. Уступая Соне в дружеских скачках, я ощущаю, что мы с ней все еще ровня друг другу — пусть даже в таком пустяке.

Пришпорив Сарджента, я припадаю к его шее. Скакун несется стремительным галопом, и грива взлетает к моему лицу языками черного пламени. Я замираю, восхищаясь великолепной лоснящейся шкурой коня, его головокружительной скоростью. Мы довольно быстро нагоняем Соню, но я легонько натягиваю поводья и держусь за серой кобылкой моей подруги.

За незримой чертой, что обозначала наш финиш во множестве таких вот скачек, Соня придерживает поводья и, выждав, покуда лошади замедлят бег, оборачивается через плечо.

— Ну наконец-то! Я выиграла!

Она останавливается на берегу пруда. Я улыбаюсь и направляю коня вслед за ней.

— Да уж! Это было лишь вопросом времени. Из тебя вышла превосходная наездница.

Соня сияет от удовольствия. Мы спешиваемся и подводим коней к воде. Молча выжидая, пока они напьются, я про себя дивлюсь, что Соня совсем не запыхалась. Теперь трудно представить то время, когда она боялась ездить даже тихим шагом, не то что скакать галопом по холмам — как мы теперь носимся по три раза в неделю.

Напоив лошадей, мы отводим их к растущему близ воды исполинскому каштану, привязываем поводья к стволу, а сами садимся прямо на траву, откидываемся, опираясь на локти. Шерстяные бриджи чуть тянут, но я не жалуюсь — это просто роскошь по сравнению с тугим шелковым платьем, в которое мне придется облачиться через несколько часов перед светским ужином.

Порыв ветра доносит до меня тихий оклик Сони.

— Лия?

— Гм?

— Когда мы едем в Алтус?

Я оборачиваюсь к подруге.

— Понятия не имею. Наверное, когда тетя Абигайль решит, что я готова к этому путешествию, и пошлет за мной. А что?

На миг личико Сони, обычно столь ясное и безмятежное, омрачается. Я знаю: она думает об опасности, которой грозит нам поиск недостающих страниц.

— Наверное, мне просто хочется, чтобы все это наконец закончилось. Иногда… — Она отворачивается, обводя взглядом поля Уитни-Гроув. — Ну… иногда все эти наши приготовления кажутся такими бессмысленными. Мы и сейчас ничуть не ближе к страницам, чем были по приезде в Лондон.

Голос подруги непривычно нервный, и мне внезапно становится очень стыдно: уйдя с головой в собственные проблемы, в свои утраты, я ни разу даже не поинтересовалась — а как она-то справляется с грузом, что лег ей на плечи.

Взгляд мой падает на обмотанную вокруг запястья Сони полоску черного бархата. Медальон. Мой медальон. Даже сейчас, когда — ради моей же собственной безопасности — эта полоска обвивает чужую руку, я так и чувствую сухую бархатистость ткани, прохладное прикосновение к коже золотого диска. Непостижимое влечение к браслету — и бремя мое, и предмет моего вожделения. Так было с первой секунды, как медальон отыскал меня.

Взяв Соню за руку, я улыбаюсь, однако и сама чувствую, какой печальной вышла улыбка.

— Прости, если я плохо выразила свою благодарность за то, что ты разделила со мной эту ношу. Просто не знаю, что бы я делала без твоей дружбы. Правда-правда.

Она застенчиво улыбается и, выдернув руку, шутливо отмахивается от меня.

— Лия, не дури! Ты же знаешь — я для тебя на все готова. На все.

Слова ее слегка приглушают мою тревогу. Да, мне есть чего бояться, мне нельзя доверять большинству людей — но я знаю: что бы ни произошло, мы с Соней всегда останемся друзьями. И от этого как-то легче.

Толпа гостей в нашем Обществе учтива и цивилизованна, как и на любом другом светском приеме. Отличия скрываются в глубине, под поверхностью, и видны только посвященным.

Пока мы пробираемся через толпу, дневные переживания потихоньку оставляют меня. Хотя мы с Соней все еще храним пророчество в тайне, здесь я почти могу быть сама собой. Если не считать Сони, Общество стало единственным моим кругом общения, и я навеки признательна тете Вирджинии за рекомендательное письмо.

Заметив в толпе серебристо-седую голову с безукоризненной прической, я трогаю Соню за руку.

— Идем. Вон Элспет.

Заметив нас, почтенная дама меняет направление и, величаво проплыв через толпу, останавливается перед нами с приветливой улыбкой на устах.

— Лия! Милая! Как хорошо, что вы пришли! И вы, дражайшая Соня! — Элспет Шелтон нагибается и по очереди целует нас — точнее, воздух рядом с нашими лицами.

— Мы бы не пропустили этого вечера ни за что в мире! — Бледные щечки Сони заливаются слабым румянцем, красиво сочетающимся с темно-розовым цветом ее платья. После стольких лет, проведенных в заточении под надзором миссис Милберн в Нью-Йорке, Соня так и расцветает под теплыми лучами внимания со стороны тех, кто наделен тем же даром, что и она — или иными талантами в той же области.

— Уж надеюсь! — энергично подхватывает Элспет. — Просто не верится, что вы появились у наших дверей с письмом Вирджинии всего лишь восемь месяцев назад. Без вас наши встречи были бы совсем другими, хотя, скажу я вам, уж верно, Вирджиния рассчитывала, что я буду получше за вами приглядывать.