- Узнать что? Кто я? – Я напрягся всем телом и она это почувствовала. Отстранилась.

- И это тоже. – Повернула лицо ко мне. Возраст почти украл ее красоту. Но что мне до этого. Я вытер слезы из уголков ее глаз.

- А ты знаешь?

- Да.

- Расскажи.

- Прости. Я не могу. Я только сон. Я просто твой сон.

Девочка откинула одеяло и, щурясь, смотрела на стену.

- Я люблю тебя.

- Я тоже люблю тебя.

Я открыл глаза, повернулся на бок, подняв кучу пыли, и уткнувшись в ладони, заплакал. Сон таял, уходил, стирался из памяти, оставляя лишь боль потерянной любви. И еще оставляя цель и смысл жить дальше. Спустившись вниз, я выглянул из дверей. На улице никого не было. Обогнув дом, я дворами вышел на дорогу и, не оборачиваясь, пошел к мосту.

Я пристроился в самый конец очереди. Последний подходящий к жрецу всегда на несколько мгновений был с ним дольше других. Никто не поджимал сзади, охранники расслаблялись, предвкушая возвращение к еде и теплой постели. Этот миг нужно было использовать. Стоя на коленях, я двигался вперед к жрецу вслед за остальными каторжниками. Днем пришлось поползать в грязи, в поисках камешка, но метод Сивы не подвел и на этот раз. Я медленно продвигался к камню в центре площадки, исподлобья рассматривая нового хозяина долины. На голову я намотал кусок рванины, она до времени скрывала мое лицо, а грязь, налипшая днем, довершала картину. Я смотрел, как измученные кошмарами люди унижаются в поисках спасения. Каждый каторжник, получая благословение, пытался задержать голову в руках жреца подольше. Гарантировать себе избавление от ужасной ночи. Большинство жрецов это понимали, и из жалости сжимали голову обреченных как можно сильнее, стараясь через эту боль вселить надежду. Но этот повелитель кошмаров был не таким. Он брезговал притрагиваться к немытым, покрытым язвами головам. Едва прикоснувшись кончиками пальцев, он отдергивал руки. На лице его лишь чуть прикрытом неглубоким капюшоном явственно читалось омерзение. Даже камней в руки не брал - их собирал один из охранников. Этот жрец был старым, наверно самым старым из всех виденных мной прежде. Сидеть на камне ему было некомфортно, и он в нетерпении, не переставая, ерзал, пытался усесться удобнее. Наконец подошла и моя очередь.

Охранники уже засобирались в обратный путь. Двое отошли за камень, ближе к дороге. Лишь старший охранник остался рядом, держа мешок для редония на вытянутой руке. Я подполз к ногам жреца и специально замешкался, роясь в своих лохмотьях.

- Чего медлишь, давай его сюда. – Из сморщенного старческого рта при каждом слове вылетал фонтан слюны.

- Сейчас, сейчас – Я шарил рукой по телу, наконец, извлек камешек и бросил его в мешок. – Вот. Благослови меня. Прошу.

- Поди ближе.

Я придвинулся меньше чем на шаг, в подобострастии распластавшись до самой земли. Жрец наклонился и попытался притронуться к голове. Но я его опередил. Разогнувшись, схватил за руку. Другой рукой содрал материю с головы и уставился ему в глаза.

- Ты узнаешь меня?!

Я не знал чего ждать: злобы, омерзения. Тупого непонимания - если он видел меня впервые, или ошарашенного узнавания, удивления – если встречал раньше. Все что угодно, но не такой реакции. Самой яркой эмоцией на лице жреца был ужас. Неприкрытый животный ужас.

- Ты?! Ты?! – Губы его дрожали. Из уголка рта потек слизкий ручеек, но он этого не замечал. Обессиленный от страха он дергал руку, но я не отпускал.

- Ты узнал меня? Кто я? Скажи!

- Нет! Этого не может быть!

Получив удар палкой по плечу, я отлетел на несколько шагов. Охранник был готов наброситься на меня, но жрец в приступе паники соскочил с камня и рванул по дороге, лихо перепрыгивая камни и ветки. Плюнув в меня, охранник побежал за ним.

Потирая ушибленное плечо, я поднялся с земли и побрел в один из заброшенных бараков. Я был доволен. Жрец явно знал меня, и знал хорошо. Осталось лишь вытащить из него правду. В бараке не было крыши, но это меня ничуть не смутило, я давно привык спать под открытым небом. Перед тяжелым днем нужно было выспаться и набраться сил. Я проверил, плотно ли прикручено кольцо к запястью, и провалился в сон.

Дом жреца стоял у самых гор, на половине дороги от бараков до перевала. Каменная хибара притулилась на расчищенной от камней площадке, упираясь одной стеной в бесконечную, скрывающуюся верхушкой в тумане скалу. Когда-то давно дом был то ли амбаром, то ли складом. В нем не было окон, лишь большая крепкая дверь на кожаных петлях со смотровым окошком посередине. Сейчас и дверь, и окошко были плотно закрыты. Перед домом на открытом очаге один их охранников варил завтрак в большом медном котле. Утро выдалось на удивление холодным. Я, привыкший к открытым пространствам, холода почти не замечал - лежал за камнем, свернувшись калачиком. Охраннику в отличие от меня явно было несладко. Он жался к огню, поворачивался к нему то одним, то другим боком. Иногда он вставал и смешно прыгал, охлопывая себя по рукам. Но я смотрел не на замерзшего охранника, я смотрел на огонь. Казалось с того времени, когда я в последний раз видел этого оранжевого друга, прошло несметное количество лет. Необычайной дикостью было видеть огонь здесь, в долине. Забившись в каменное убежище очага, он вел бесконечную, непримиримую войну с туманом. Выбрасывал в небо жирные языки передовых бойцов, проглатывал белую пелену. Вспыхивая морем искр, ликовал от быстрой победы, но тут же, пугаясь, командовал отступление и прятался среди камней. Красивое, незабываемое зрелище. Я лежал, повернувшись к нему, вытянув вперед грязные заскорузлые ладони. На таком расстоянии я даже не мог различить отдельных камней очага, но я все равно тянул руки. И мне остро представлялось, что я чувствую живительное тепло. Оно проникало сквозь пальцы, разогревало замерзшую густую кровь, оживляло то, что давно отмерло в душе.

Я не знал, как подобраться к жрецу. Еще вчера, засыпая, я думал: стоит прийти сюда и все само образуется. Не образовывалось. Жрец был внутри неприступной крепости, прикрытый бездумным живым щитом. Ни одного шанса, что мне дадут с ним поговорить. Кто я? Жуткий, пропахший смертью каторжник, давным-давно растерявший остатки ума. Подойди я сейчас к охраннику, и придется молиться богам, что он оставит меня в живых. Но, скорее всего, кликнет дружков, и они забьют меня до смерти забавы ради, а тело сбросят в ближайший овраг. Тупик. Время уходило как вода через изъеденные солью береговые камни. Охранник подхватил котелок с варевом и ушел в дом, плотно притворив дверь. Остался лишь я и огонь. Я смотрел на него слезящимися больными глазами, а он смеялся над моей трусостью. Он кричал: ты мерзок и жалок, ты никто, ты червь! Мне надоело ждать, мне надоело быть посмешищем огня, ветра и тумана. Как будет – так будет, терять нечего. План вырисовался неожиданно с кристальной четкостью родниковой воды. Да, наверно эти люди не заслужили смерти, но выбрали ее и получили за работу деньги. И пусть у них ножи и дубины, а у меня лишь острый, заточенная о камни деревяшка – мне не было страшно, и я им не завидовал.

Я подошел к дверям и постучал пяткой в косяк. Внутри кто-то грязно выругался. Короткий спор, шум, сопение, проклятия, тяжелые шаги. С противным деревянным скрипом открылось смотровое окошко. Маленькая, грубо обструганная дыра, размером с ладошку, в нее поместился лишь один глаз, нос и клок бороды.

- Смерти захотел, мразь?

- Мне нужно поговорить с жрецом. – Я дал этим людям последний шанс.

- У тебя есть время исчезнуть, пока я считаю до трех. Мы тут завтракаем и мне лень выходить. Но если ты не исчезнешь, я выйду, и сожру твою поганую рожу. Решай сам. Раз, два ….

- Три. – Я с размаху засадил острый сучок в мигающий, покрытый мелкими красными прожилками глаз.

Время расползлось как старая гнилая шкура в чане с соленой водой, потом что-то щелкнуло в голове, все пошло рывками. Нарастающие лавиной животные вопли. Стук закрывающегося окошка. Ругань. Истерические крики. Я пригнулся, прижался к самой к земле, крепко уперев ноги. Больше не было человека. Остался лишь доведенный до отчаяния дикий степной пес, готовый на все, готовый убивать и быть убитым. Дверь настежь распахнулась во внутрь и в проеме возник огромный бородатый быкочеловек. В руке он сжимал дубину величиной с мою ногу. Старший охранник. Не знаю, что он ожидал увидеть: спину убегающего человека, туман, пустоту, пришедших с дарами девственниц – все что угодно, но только не приготовившегося умереть дурака. Я не дал ему опомниться. Как камень, выпущенный из пращи, я взвился вверх и мертвой хваткой вцепился в заросшую мехом шею. Монстр, утробно заревев, рухнул на пол хижины, но я не ослабил хватки. Удары посыпались со всех сторон. Бык подо мной брыкался, сучил ногами, бил меня по бокам огромными кулачищами, хватался за уши, выворачивая мне голову, орал почем зря. С боку подскочил последний охранник, и молотим ногами, причем чаще попадая не по мне, а по своему огромному товарищу. Кровь толчками билась в голову, грозясь разорвать глаза и барабанные перепонки. Я заорал и вцепился зубами в мелькавшую передо мной рожу. Рот наполнился горячей кровью, соплями, потом, и это подстегнуло, придало сил. Пальцы нащупали кадык. Я сжал его, вбивая грязные обломанные ногти в кожу, и рванул со всей дури. Крушащий кости пинок только придал мне дополнительной инерции, я слетел с бьющегося в агонии тела и кубарем покатился по полу. Кое-как поднялся на колени, сгруппировался, прикрыл локтями исходящие болью ребра. Старший охранник извивался на полу, стараясь зажать разорванное горло. Остался только один.