— Обман… сбежит… теперь или никогда… кровью…

Король остановился, и все остановились с ним. Кто-то сказал:

— Мальчик, возьми!

Я обернулся и увидел, что седобородый протягивает мне посох. Я покачал головой, повернулся к ним спиной и пошел дальше один.

Всюду стояла вода. Меж кочек блестели грязные лужи, на сжатых кулачках молодого папоротника, пробивающегося сквозь пожухлую зимнюю траву, сверкали дождевые капли. Серые камни блестели от влаги. Мне приходилось щуриться, чтобы разглядеть все как следует.

Обрушилась западная стена. Она стояла у самого обрыва, и, хотя в основном она рухнула вовнутрь, часть камней лежала у самого края утеса и на обрыве блестел мокрой глиной след от свежего оползня. В северной стене был проем там, где собирались делать вход. Я вошел через него, пробираясь через кучи щебня и инструментов, и встал в центре башни.

Земля превратилась в месиво глины, повсюду стояли лужи, сверкавшие на солнце начищенной медью. Солнце садилось, полыхая напоследок, перед закатом, и, когда я осматривал рухнувшую стену, трещины, угол падения, расположение обломков — это может о многом рассказать, — его лучи били мне прямо в глаза.

Слышался шум и говор толпы. Время от времени солнечные лучи вспыхивали на обнаженной стали. Пронзительный хриплый голос Маугана уговаривал безмолвного короля. Если я ничего не сделаю в ближайшее время, толпа скоро послушается жреца…

Король, восседающий на своем муле, мог видеть меня через проем в северной стене, но большей части толпы меня видно не было. Я взобрался — или, точнее, взошел, всем своим видом выражая достоинство, — на обломки западной стены и встал над стенами так, чтобы меня было хорошо видно всем. Мне нужно было не только произвести впечатление на короля. Отсюда были видны поросшие лесом склоны, по которым мы только что поднимались наверх, и теперь, вдали от шума толпы, мне нужно было найти вход в штольню, где я побывал столько лет назад.

До меня долетели голоса — толпа явно начинала терять терпение. Я медленно воздел руки к солнцу торжественным жестом, как делают жрецы, призывая духов. Если я изображу из себя волшебника, это остановит толпу, заставит жрецов призадуматься и даст надежду королю, а у меня будет время вспомнить. Я не мог позволить себе бродить по лесу, словно собака, вынюхивающая след, — нет, я должен был привести их прямо на место, как некогда мерлин привел меня.

И удача не покинула меня. Как только я воздел руки, солнце зашло за тучу и сразу стало темнеть.

Кроме того, теперь, когда солнце больше не слепило мне глаза, я мог разглядеть то, что внизу. Я смотрел вниз, вдоль гребня скалы, на холм, по которому взбирался тогда, чтобы уйти от толпы, окружавшей двух королей. Все густо поросло лесом — гуще, чем тогда. Здесь, под защитой холмов, уже начали раскрываться молодые листья и склоны были черны от терновника и остролиста. Я не мог признать пути, которым шел тогда, зимой. Всматриваясь в сгущающуюся тьму, я пытался восстановить впечатления мальчика, который поднимался сюда снизу…

Мы въехали сюда из открытой долины, вдоль реки, проехали через чащу, потом под тем низким гребнем — и выехали на луговину. Короли, а с ними Камлах, Диниас и все прочие остановились на том южном склоне, пониже дубовой рощицы. Костры развели вон там, коней привязали там. Был полдень, и когда я шел — вон оттуда, — я наступал на свою тень. Я уселся есть под скалой…

Вот оно! Серая скала, расколотая молодым дубком. По другую ее сторону прошли короли, направляющиеся к Королевской Башне. Серая скала у тропы, расколотая молодым дубком. И от нее — прямо через лес, вверх по склону — летел мерлин.

Я опустил руки и повернулся. Быстро темнело, небо было покрыто серыми тучами. Лесистые склоны внизу уже тонули во тьме. За спиной Вортигерна вздымалась масса облаков, окаймленная желтым, и узкий луч туманного света падал на далекие черные горы.

Люди выглядели темными силуэтами, их плащи развевались на сыром ветру. Пламя факелов рвалось и чадило.

Я медленно сошел со своего наблюдательного пункта. Оказавшись в центре башни, я остановился так, чтобы королю было меня видно, и вытянул руки ладонями вниз, как ясновидец, ищущий то, что лежит под землей. Я услышал, как по толпе пробежал шепоток, как презрительно фыркнул Мауган. Опустив руки, я подошел к ним.

— Ну?

Голос короля звучал резко и вызывающе. Он ерзал в седле.

Я не обратил на него внимания. Медленно прошел мимо мула и сквозь толпу, так, словно вокруг никого не было. Руки я держал по швам, а глаза — устремленными в землю. И видел, как они переминались с ноги на ногу в нерешительности, потом расступались, давая мне пройти.

Я пошел назад вдоль гребня, стараясь идти ровно и с достоинством — а это было не так-то просто на неровной и скользкой почве. Стражники даже не попытались остановить меня. Проходя мимо одного из факельщиков, я поднял руку, и он без единого слова последовал за мной.

Тропа, проложенная рабочими и мулами, была новой, но, как я и надеялся, она шла вдоль старой оленьей тропы, по которой поднимались тогда короли.

На полпути вниз я увидел скалу. Ошибки быть не могло. В расселине, у корней дуба, росли молодые папоротники, и под прошлогодними галлами уже набухали молодые почки.

Я, ни на миг не задумавшись, свернул с тропы и направился в чащу.

Кустарник был куда гуще, чем тогда, и, несомненно, здесь никто не ходил уже много лет, должно быть с того самого дня, как тут пробирались мы с Кердиком.

Но я помнил дорогу так отчетливо, словно сейчас был все тот же зимний полдень. Я шел быстро и даже там, где кусты были мне по плечо, старался проходить ровным шагом, не обращая внимания на ветки, раздвигая их грудью, словно воду.

На следующий день я обнаружил, что мне пришлось заплатить за свой статус волшебника множеством царапин и ссадин, не считая изодранной одежды, но, несомненно, накануне это произвело впечатление.

Я помню, как один раз, когда мой плащ за что-то зацепился, факельщик метнулся вперед, словно какой-нибудь раб, поспешно отцепил его и понес за мной.

Вот и кустарник на склоне лощины. Сверху нападало много новых камней. Они лежали меж стволов терновника, словно морская пена, запутавшаяся в водорослях, оставшихся на берегу после отлива.

Над лощиной теснились кусты: голые заросли бузины, жимолость, похожая на пряди волос, колючие плети ежевики, омела, поблескивающая в свете факелов. Я остановился.

Мул, цокая копытами по камням, подошел и остановился у меня за плечом. Голос короля произнес:

— Что это такое? Куда ты нас ведешь? Я говорю тебе, Мерлин: твое время на исходе! Если тебе нечего показать…

— Мне есть что показать вам! — Я произнес это громко, так, что все, кто столпился за спиной короля, могли меня слышать, — Я покажу тебе, король Вортигерн, и всем, у кого хватит мужества последовать за мной, волшебного зверя, что лежит под твоей крепостью и гложет ее основание. Дайте мне факел!

Факельщик передал его мне. Я даже не обернулся, чтобы взглянуть, кто последует за мной, и нырнул в чащу кустарника, раздвинув ветви, скрывавшие вход в штольню.

Вход был по-прежнему открыт и надежно укреплен: квадратная дыра и сухая штольня, ведущая в сердце холма.

Теперь мне пришлось пригнуться. Я наклонился и вошел, держа перед собой факел.

Пещера запомнилась мне огромной, и я оживал, что это окажется всего лишь детским впечатлением.

Но она была даже больше. Ее черная пустота удваивалась большим зеркалом воды, которая теперь покрывала почти весь пол, — лишь у выхода из штольни оставалась сухая полоска камня, шагов шесть в ширину.

Выступающие ребра скалы спускались к воде, навстречу своему отражению, и уходили наверх, во тьму. Откуда-то из глубины пещеры слышался шум льющейся воды, но поверхность озера была абсолютно ровной.

Раньше с потолка падали капли, оставляя на воде расходящиеся круги, теперь же все стены были одеты тонким сверкающим покрывалом влаги, которая бесшумно струилась вниз, в озеро.