Лазарь Николаевич взял кролика на руки, как ребёнка, и начал гладить. Он наблюдал за реакцией гомункула. Минуты три тот не двигался, а затем раздвинул губы и изобразил жутковатое подобие улыбки. Раздался урчащий звук.

— Талифа, — проговорил профессор отчётливо.

Гомункул перевёл взгляд на него, но лишь на несколько секунд.

— Талифа, — повторил Лазарь Николаевич.

Гомункул просунул руку между прутьями клетки и попытался дотянуться до кролика. Чёрные пальцы слегка дрожали.

Учёный позволил ему прикоснуться к мягкой шёрстке животного. Подопытный неуверенно провёл по ней сначала в одну, потом в другую сторону. Издал удовлетворённый рык.

— Талифа! — настойчиво повторил Лазарь Николаевич.

Он дал погладить кролика минут пять, а затем положил животное обратно в коробку. Подопытный издал разочарованный возглас и дёрнул прутья клетки. Не обращая на это внимания, профессор унёс коробку из зоны видимости гомункула.

Вернувшись, Лазарь Николаевич придвинул столик с полуразложившимся трупом к самой клетке.

— Талифа, — сказал он. — Талифа куми.

Гомункул взглянул на тушку и брезгливо поморщился.

Профессор сделал вид, что гладит мёртвое животное. Теперь в глазах испытуемого появился интерес. Помедлив, он просунул руку и прикоснулся к трупу указательным пальцем.

— Талифа куми! — повторил Лазарь Николаевич.

Гомункул устремил на него внимательный взгляд.

Учёный кивнул.

— Талифа куми!

Та-ли-фа… — тихо проговорил гомункул.

Вернее, проскрипел.

Лазарь Николаевич едва не подпрыгнул от радости: существо умело говорить!

Профессор начал включать приборы. Загудели генераторы тока, защёлкали реле, в воздухе быстро возникали магнитные поля. Учёный чувствовал, как волосы на голове медленно приподнимаются. Мощности нарастали, но требовалось, чтобы гомункул захотел воскресить кролика!

Подопытный тыкал пальцем в тушку и шевелил губами, словно беззвучно повторял слово «талифа».

Лазарь Николаевич опустил последний рычаг. Затем схватил гомункула за запястье и насильно прижал его руку к сетке на столике.

— Талифа куми! — проговорил он, глядя дёрнувшемуся от неожиданности существу в глаза. — Скажи это!

Талифа… куми, — проскрипел уродец в клетке.

Голос его прозвучал глухо, но это не имело значения.

— Он оживёт и будет таким же мягким, как и тот, которого ты гладил, — дрожащим от волнения голосом сказал Лазарь Николаевич, убирая пальцы с запястья гомункула. — Пусть он воскреснет!

Похоже, подопытный отлично его понял, потому что прижал ладонь к сетке и, уставившись на неё, громко повторил:

— Талифа куми!

Лаборатория наполнилась грохотом. Воздух стремительно нагревался, и в нём возникло странное, едва уловимое человеческим глазом сияние. Оно разлилось по комнате, но затем начало аккумулироваться вокруг столика, где под металлической сеткой лежал труп кролика.

На глазах у Лазаря Николаевича полуразложившаяся плоть начала восстанавливаться. При этом не наблюдалось никакого соблюдения закона о сохранении вещества: клетки появлялись из ниоткуда — возможно, из других, неведомых миров, или формировались ещё каким-то необъяснимым образом.

Вот уже исчезли трупные пятна, и кожа кролика приобрела естественный розовый оттенок. Очень быстро она начала покрываться шерстью.

Гомункул был в восторге. Его глаза горели, и он не убирал руку с сетки, продолжая повторять заклинание, видимо, полагая, что это ускорит процесс.

Лазарь Николаевич с трудом очнулся от оцепенения, в которое впал, глядя на то, как падаль вновь становится живым существом.

Когда кролик вдруг забился в судорогах, а затем поднялся на все четыре лапы, гомункул издал торжествующий возглас и попытался скинуть со стола металлическую сетку. Очевидно, он хотел забрать воскрешённого себе.

Профессор убрал сетку, и подопытный, поймав кролика за уши, втащил его в свою клетку. Уложив зверька на сгибе локтя, он принялся неуклюже, но сосредоточенно гладить его.

Лазарь Николаевич отключил приборы и сел на стул. Он чувствовал с одной стороны страшную усталость — безусловно, нервного происхождения — а с другой — восторг. Первый же эксперимент прошёл удачно! Это ли не чудо? Теперь он сможет сделать всё, что задумал — совершенно всё!

Дойдёт до самого конца.

Он постарался взять себя в руки. Опыт ещё не закончен. Надо убедиться, что «ген Иисуса» позволяет возвращать к жизни любые останки. Остались ещё две тушки. Пусть гомункул поиграет с кроликом — но не слишком долго, а то ему надоест, и исчезнет стимул воскрешать.

Лазарь Николаевич поднялся и пошёл за следующим трупом, представлявшим собой совсем разложившуюся, но ещё державшуюся на костях плоть.

В стеклянном коробе сидели три кролика. Они выглядели совершенно живыми, несмотря на то, что один из них ещё недавно представлял собой скелет.

Лазарь Николаевич торжествовал. Все, над чем он работал так долго и упорно, оказалось не зря! Гомункул получил «ген Иисуса», а значит, и он сможет. И тогда… Профессор едва не задохнулся от ликования. Ему даже пришлось на несколько мгновений остановиться и просто постоять, чтобы собраться с мыслями.

Так, что теперь? Лазарь Николаевич глубоко вздохнул и огляделся. Ах да, прежде всего, нужно избавиться от подопытного. Он своё дело сделал, и на этом роль его закончена. Содержать монстра в клетке в планы учёного не входило. Тем более что гомункул всё равно не мог прожить долго: собранный из частей разных существ, он был обречён, ибо ни сердечно-сосудистая система, ни получившийся скелет, части которого скреплялись проволокой и винтами, не были рассчитаны на долгую службу. Да и отторжение тканей должно было начаться со дня на день. Чудо, что существо вообще протянуло так долго.

Профессор подошёл к столику и ловко снарядил шприц раствором цианистого калия.

Гомункул словно почувствовал опасность. При приближении человека он отодвинулся в дальний угол и тихо заскулил.

Лазарь Николаевич нагнулся, чтобы взглянуть на него.

— Не бойся, — сказал он. — Ты же помнишь: это не больно.

Гомункул замолчал и уставился профессору в глаза. Это продолжалось секунд десять, потом существо опустило веки и замерло.

— Чёрт! — Лазарь Николаевич распрямился.

Во взгляде подопытного было что-то человеческое или ему только показалось? Этот монстр едва ли понимал, что происходит, и всё же профессор мог поклясться, что прочёл в его глазах страх — не животный, а совершенно осознанный и осмысленный. Гомункул понимал, что его хотят убить.

Лазарь Николаевич прошёлся по лаборатории, не глядя в сторону клетки. Он должен уничтожить это создание! Оно всё равно умрёт через пару дней, причём в страшных мучениях. Усыпить его сейчас значит проявить милосердие!

Но этот взгляд. Такой человеческий… В конце концов, кто такой homo sapiens? Только ли плоть? Не может ли это чудовище…

Лазарь Николаевич остановил себя. Подобные рассуждения не приведут ни к чему хорошему — только загонишь себя в угол. Пусть гомункул поживёт ещё немного. Если ему суждено погибнуть — значит, умрёт.

Профессор положил шприц на столик и накрыл белой тканью. Может, он всё-таки ещё пригодится — если муки подопытного окажутся невыносимыми. Тогда облегчить их станет долгом учёного. Но лишь тогда.

Заперев лабораторию, Лазарь Николаевич отправился в свой кабинет. Там он сел на диван и приказал себе расслабиться. Сейчас ему, как никогда прежде, требовался отдых. Его организм должен быть в отличной форме к завтрашнему дню, когда он совершит трансформацию и станет воскресителем.

А через пять дней он повторит эксперимент, который удался ему сегодня. Но только не с мёртвыми кроликами, а с женой и сыном. И они опять станут семьёй!

Пять дней…

За это время нужно организовать тайную доставку в лабораторию гробов из семейного склепа. Провести оживление на кладбище не получится: в склепе попросту не хватит места для размещения необходимого оборудования. Впрочем, операция не предполагала трудностей: в условиях осады города никого не волновало, кто чем занимается. Люди были обеспокоены исключительно собственным выживанием. Не до любопытства.