— Дожилась, — коротко резюмировала Могилева и победоносно добавила: — О чем я тебе говорила? Так жить нельзя!

Да, Наташа, ее подруга, была единственным человеком, самим фактом своего бурнокипящего существования неопровержимо доказывавшая ей: есть реальная жизнь — модные магазины и концерты, лето и весна, городские праздники и лотки с мороженым, троллейбусы и телевидение, свадьбы, скандалы, дети…

А еще Наташа напрочь отказывалась признавать, что существует другая жизнь — жизнь Иванны Карамазовой.

Жизнь, способная затмить настоящую!

— Ты, по сути, и не живешь… — продолжала распекать она ее, не обращая внимания на недоуменные взгляды покупателей в магазине.

Они удивленно косились в сторону девушек. Одну — яркую и зычную, в экстравагантной одежде, очень похожую на известную певицу Наталью Могилеву. Вторую — угасшую и потертую, будто линялая черная кошка, в безликом пальто и стоптанных ботинках.

«Интересно, — подумала молодая кассирша, с любопытством вслушиваясь в непонятный разговор и тщетно пытаясь уловить суть их ссоры, — неужели Могилева сама ходит по магазинам? И кто эта, вторая, которую она так чихвостит? Прислуга? Или, может, любовница? Уж больно она невзрачная. Вот только глаза… Глаза-то у нее совершенно желтые!»

— Сидишь безвылазно дома в своем придуманном мире… — солировала Наташа.

С мгновенной реакцией зверя, инстинктивно набрасывающегося на подвернувшуюся дичь, она вцепилась в промах Иванны, являющийся неоспоримым свидетельством ее правоты. И отстраненное, унылое безмолвие подруги разжигало ее гнев еще больше.

— Кончится тем, что ты просто сойдешь с ума! Ну как можно забыть про деньги? Ты же берешь деньги со своих клиентов…

«Клиенты…» — подцепила последнее слово Иванна. Вот в чем дело. Как ни велика вера одного человека, под напором других он может усомниться в своей правоте…

Но, за исключением Наташи, все, кто приходил к ней в дом, подтверждали ее истину. Несмотря на расхожее начало «Я, конечно, не верю в колдовство…», каждый из них шел к ведьме. Каждый, кто, переминаясь с ноги на ногу, стоял на пороге квартиры № 33, уже ощущал на своем затылке таинственное дыхание ирреального — мира приведений и проклятий, пророчеств и приворотов, сглазов и оберегов. И не важно, приходил ли он к ней, страшась этого знания, или затем, чтобы подтвердить свою веру в чародейственное и чудесное. Главное — с каждым визитом в колдовском королевстве Карамазовой становилось все больше подданных. И против них лишь один бунтарь — Наташа.

Возможно, несмотря на раздражение и дискомфорт от ее вечных упреков, ее жадного желания жить, ее твердолобого неверия в магию, она так прочно поселилась в сердце колдуньи именно потому, что была ее единственной связкой с тем миром, в который сама Иванна уже почти перестала верить.

«Забавно, — подумала ведьма. — Наташа для меня то же, что для материалиста — привидение. Ты не хочешь его признавать. А оно, заявляясь вновь и вновь, упрямо противоречит твоим представлениям о жизни».

Иванна невольно улыбнулась. Наташа осеклась на середине обличающей тирады и неуверенно растянула губы ей в ответ. Гримаска получилась чудная: верхняя половина лица возмущенная, жесткая, с насупленным гневом лбом, нижняя — размякшая и сомневающаяся: «Не перегнула ли я палку? Не обидела ли ее?»

— Проблем нет, — пошла на попятную певица. — Я тебе одолжу сколько надо…

Она сконфуженно отвернулась (задний ход и в жизни, и за рулем всегда давался ей нелегко) и, уткнувшись в лоток с глянцевыми изданиями, бросила в тележку новый «Женский журнал».

— Но ты ведь понимаешь, что я права? Если бы я не вытащила тебя сегодня в супермаркет, ты бы так и не осознала всю глубину своей проблемы!

Утром певица заявилась, как обычно, без звонка, исполненная благородных намерений и жажды немедленных свершений.

Киев цвел белой вишнево-абрикосовой весной, воздух был прозрачным, пьяным и веселым. Проснувшись, Наташа вышла на балкон, ступая босыми ногами по разогретому солнцем бетону, и вдохнула полной грудью вечное и невероятное чудо мая. Ей казалось, что каждый беленький цветочек, каждая травинка, каждый лучик пронизывает ее силой молодой возрождающейся жизни.

Зайдя на кухню, она включила телевизор.

пел с экрана ее телевизионный фантом, рассекая среди тюльпанов.

И Наташа довольно засмеялась: Могилева-экранная отражала бравурные чувства Могилевой-материальной столь точно, словно последняя стояла не у телевизора, а у волшебного говорящего зеркала.

«Волшебное…»

Безобидное слово сморщилось и почернело, как подожженный лист бумаги. Наташа вспомнила Карамазову. И ей стало жалко ее так, что защемило сердце.

Бедненькая, сидит сейчас одна в своей черной комнате, запертая от мира, как отшельник. Неужели она не понимает, что сама обделяет себя всем: радостью, солнцем, любовью, людьми? И мужчины у нее нет, и телевизор она не смотрит, и косметику не покупает… Нормально это для женщины?

Нет!!!

Какая ж трагедия заставила ее спрятаться от жизни, ограничив ее четырьмя стенами квартиры, закупорить все щели и погрузиться в мир иллюзий? Откуда к ней пришла странная, неизлечимая фантазия, будто она ведьма? Ведь это такая же паранойя, как воображать себя Наполеоном!

Но она, ее подруга, ни за что не оставит все так, как есть!

Она скажет ей правду! Заставит Иванну посмотреть на себя со стороны и понять — ее наивная вера в магию продиктована лишь страхом перед реальностью. Нежеланием жить!

Если бы предки Натальи Могилевой потрудились обзавестись гербом, на нем бы наверняка красовался девиз «Сказано — сделано!». Через час Наташа уже стояла перед обитой черной кожей дверью с золоченой табличкой:

Иванна Карамазова

Дверь открылась раньше, чем певица успела протянуть руку к звонку. В прихожей никого не было. Дверь за ее спиной закрылась сама собой, клацнув замком.

Наташа привычно нахмурила брови. Она была уверена, что Карамазова удачно замаскировала на входе какой-то хитрый механизм, и злилась, что та отказывается признаваться в использовании техники, отнекиваясь и ненавязчиво намекая на колдовские чары.

«Ерунда!»

Фыркнув, певица пошла по темному коридору, упиравшемуся в комнату, гордо именуемую кабинетом. Там Карамазова принимала своих клиентов, таких же потерянных в жизни, как она, испуганных реальными проблемами и уповающих на «последнюю соломинку» — волшебную силу магии.

«Мне ли не знать, как это происходит! Ведь был момент, когда я сама, запутавшись в надуманных страхах, кинулась за помощью к Иванне. И она помогла. Только у меня, в отличие от прочих, хватило ума проанализировать ситуацию впоследствии и понять: ничего магического в ее помощи не было. Хотя, конечно, я все равно благодарна Ванечке и теперь, в свою очередь, не брошу ее в беде. Она должна покончить с самообманом!»

— Привет, Ваня!

— Привет… — энтузиазма в голосе Карамазовой было не больше, чем у слабого эха.

Наташа остановилась на пороге, втянула чутким носом воздух, пронизанный запахами тысячи трав и пылью тысячи книг, и непроизвольно поежилась.

Все было точно так, как она и предполагала — как в гробу!

Здесь даже не пахло жизнью, никто даже не заметил весну! Тяжелые шторы зеленого бархата были плотно задернуты и не пропускали солнечный свет. В огромном, выше человеческого роста камине пылал яростный пожар. Подруга сидела развалившись в кресле у огня, подперев ленивой рукой голову в черной шапочке и медитируя на стену напротив. Огромный водолаз черным ковриком распластался у ног хозяйки.

Все это можно было охарактеризовать одним кратким словом «завис». Полный завис по жизни!