И тут Силен сказал после напряженного молчания нечто такое, что заставило меня насторожиться:

— Як нему привязан. Я знаю, что больше никогда не смогу от него освободиться.

Когда я растерянно посмотрел на него, он продолжил свою мысль:

— Он моя судьба.

— А у меня он отнял отца, и мать, и брата, и Сагунт, — сказал я. — Он отобрал у меня Карталона и Сура. Из-за него у меня никого не осталось.

— Он не может их у тебя отнять, если ты их сам не покинешь, — уверенно произнес Силен.

— Но они же мертвы, — горько возразил я. — Даже ты, ты уходишь с ним. Он убил Сура своими руками.

— Меньше всего потерян для тебя Сур, — убежденно продолжал Силен. — Он всегда будет следовать за тобой, даже если он и лежит сейчас на холме, на котором упал. Сур — твоя судьба, как моя судьба — Ганнибал.

Я хотел встать, но Силен напомнил мне, что я должен лежать. Он осмотрел мою повязку, пропитанную кровью. Он решил перебинтовать мне руку. Было больно. Он наложил на всю рану большой пластырь с лечебной мазью и опять тщательно перевязал ее.

— Рана быстро заживет, — обещал он. — Она не столь опасна, как выглядит. Теперь спи!

Рана больше не болела.

— Что ты имел в виду, говоря о Суре? — спросил я. Силен намешал мне какой-то напиток.

— Это горько, — предупредил он, подавая мне чашу. — Но ты заснешь.

Я не стал пить и повторил вопрос.

Тогда Силен отставил чашу в сторону и стал шепотом говорить о Суре. Он пробовал меня успокоить. Он опять напомнил мне обо всем, о чем мы разговаривали на реке возле слоновьего брода: о лесах под крышей мира, где родился и вырос Сур, об ущельях, переполненных жизнью, о цветах миндаля, которые крупнее бабочек, о лунных ночах, о том, как лунными ночами — под большими деревьями, на мшистых коврах — играют с кроликами яки и танцуют слоны, околдованные луной, пока они не скрываются вместе с ней в сердце джунглей — беззвучно, как уходят в небесную темноту облака…

— Перед Суром лежит большой путь — назад, к началу, откуда он пришел, через горы и льды, через реки и пустыни, через цветущие страны. Эта дорога никому не заказана, никому из тех, кто пустился в Большое Приключение. Но не беспокойся: он вернется. Нет более великих путешественников на земле, чем слоны. Они всегда в пути и всегда связаны друг с другом. Ты знаешь, что они направляют друг другу послания, и можешь быть уверен: Сур вернется, когда справится с тем, что случилось. Дай ему время, у него сейчас много дел: он должен сбросить надетые на него оковы и тот сияющий крест, который торчит из его огромного загривка. Когда он залечит все свои раны, он придет к тебе, ибо ты его погонщик. Тебя он когда-то выбрал, и ты не хотел ничего иного, как только идти вперед вместе с ним…

Кто-то окликнул Силена снаружи. Он вышел.

— Я должен спешить к Ганнибалу, — сказал он, вернувшись в палатку. — Он хочет мне диктовать. — Силен взял свои принадлежности для письма. — Осуши эту чашу, тогда ты заснешь, — сказал он, нагнувшись надо мной. — Оставайся у меня, пока рана не заживет. Это недолго!

И он пошел к Ганнибалу.

33

Теперь я был один. Я немного отпил из чаши. Лекарство было горьким, и я не стал его больше пить. Рана больше не болела. Мой взгляд остановился на кинжале, который подарил мне Карталон. Он висел на столбе палатки. Я задумался. Этим оружием Карталон нанес Суру рану, чтобы вылечить его. Я долго смотрел на этот кинжал.

Потом я встал, взял кинжал и вышел из палатки. Луны на небе не было, но звезды сияли. Ночь была темная и теплая. Я двинулся вперед не раздумывая. Когда я выходил из лагеря, меня никто не окликнул. Часовых было выставлено мало, ведь врагов больше не осталось.

Я не взял с собой ничего, кроме кинжала. Я шел налегке. Рана почти не болела, будто я вовсе и не ранен. Как только я решил идти искать Сура, все мое волнение исчезло. Я был уверен, что найду его, поэтому не очень спешил. Надо было только дойти до озера, берега которого в то утро были покрыты туманом, и взобраться на холм — слон должен быть там. Я шел, не глядя по сторонам, и двигался так половину ночи. Потом красный серп луны показался над горизонтом, и я увидел озеро. Оно поблескивало, покрытое клочьями тумана. А вон и холм. Я взобрался на него.

На холме лежал Сур. Его голова и огромное тело четко вырисовывались на фоне ночного неба. Над затылком слона сверкал маленький крест — меч Ганнибала. Рукоять сияла холодным светом. Я выронил свой кинжал.

Я взбежал на холм, чтобы схватить меч Ганнибала. Когда я протянул за ним руку, то упал и ударился головой и плечом о скалу, похожую на огромного слона… Над скалой блистали звезды.

Опять стала болеть рана. Я поднялся и быстро пошел прочь. Луна поднялась выше. Я в замешательстве смотрел сквозь туман — из него поднимались черные тени. Туман скрывал под собой болото, а не озеро. Я больше не знал, куда мне идти, и поэтому побрел наугад. Боль в руке нарастала. Мне становилось жарко, виски горели. Серп луны стал серебристо-белым. Куда бы я ни посмотрел, везде дрожали длинные тени.

Я устал, но продолжал идти. Потом я вышел на тропу и пошел по ней. И вдруг я понял, что Сур рядом.

…И тогда я услышал сзади знакомый звук его шагов. Я не смел посмотреть назад, но пошел не спеша, как я всегда ходил, когда Сур шел сзади. Когда я наконец понял, что он идет за мной, я заговорил с ним:

«Нам давно надо было бежать».

Он не согласился со мной:

«Из этого ничего бы не вышло. Ганнибал послал бы за нами Магарбала. Если бы наш побег удался, римляне все равно поймали бы нас. А что тогда? Вот теперь нам никто не помешает».

«Куда ты идешь?» — спросил я.

«Ты же знаешь, — сказал он. — Сначала мне надо снять путы с ног и вытащить из загривка блестящий крест.

Я пойду тем же путем, каким пришел — через горы и реки, через пустыни и цветущие поля, под самую крышу мира», — слово в слово подтвердил он все, что говорил Силен.

«А потом что?»

«А потом я вернусь, — услышал я его снова. — Я расскажу тебе все, только имей терпение и не убегай от меня. Мне надо привыкнуть к своему новому положению, как и тебе. Ты можешь на меня положиться. Тебе не говорили, что я шел за тобой даже тогда, когда у меня больше не было сил?»

«Да, Силен говорил, — подтвердил я, — и Ганнибал тоже. — Я запнулся и спросил: — Что ты скажешь о Ганнибале?..»

Я услышал сзади тихий стон. Все, что делал Сур, он делал тихо, его слова и шаги были едва слышны, и только тот, кто как я, его хорошо знал, мог разобрать, что он говорит.

«Что ты скажешь о Ганнибале?» — спросил я снова.

«Сначала он мне нравился. Мне нравились его глаза, его манера говорить. Мне нравилось, что он велел отвязать Бармокара и Миркана от позорных столбов, что он вернулся за Ибер, чтобы помочь слабым. Мне понравилось, что он подобрал тебя, когда ты умирал, я восхищался им, когда мы шли через перевал. Я очень любил его за многое, в особенности за то, что он оставил Арбу с малышом, иначе бы Арба тоже…»

Внезапно Сур умолк.

«А что ты скажешь о Сагунте, о тех шести тысячах, из которых он приказал выделить римлян?» — напомнил я.

«Сейчас скажу. Ты хорошо сделал, что ушел от него. Тебе уже нельзя было идти с ним дальше. И потом — он ведь обидел тебя. Он лишил тебя отца, матери и брата. Он хотел отобрать меня у тебя с самого начала, но об этом я знаю так же мало, как и ты. Очень многого я не знаю. Только когда он ослеп на один глаз, заболел и ослаб и ему стало труднее скрывать свои замыслы, я понял, что он за человек. Ганнибал хотел, чтобы я был его слоном, но ты же знаешь: я твой слон».

С Суром было легко разговаривать. Он понимал меня так же хорошо, как Силен, даже лучше.

«Что теперь будет с нами, с тобой и со мной?»

«Будет трудно, — признался Сур. — Передо мной долгий путь, но все равно этот путь ведет к тебе».

«Я тебя не понимаю, — сказал я. — Ты должен мне это объяснить. Мне это важно знать».

«Проще всего для тебя — поменьше об этом думать. Будь уверен, что я вернусь. Где бы ты ни был, я найду тебя. Не забывай, что это я нашел тебя в дымящихся развалинах, где тебя было трудно разглядеть, — помнишь?»