— Скоро ты Сура не узнаешь! — опять повторил Карталон, когда мы вели слона к палаткам, в которых всю зиму хранилось слоновье снаряжение.

Через несколько часов передо мной стоял колосс, в котором я и правда не сразу узнал Сура. С боков слона свисала попона устрашающе красного цвета, грудь покрывал железный щит, усаженный острыми шипами. На голове укрепили букет страусовых перьев, таких красных, словно они были обрызганы кровью. Так Сур превратился в крепость, готовую двинуться вперед по приказу Карталона.

Изменился и голос, которым Карталон отдавал приказы Суру. Ходячая крепость повиновалась ему беспрекословно. Карталон показал Сура другим погонщикам, чтобы они тоже могли им полюбоваться, сам же расхваливал вид других слонов.

Такими я видел слонов со стены, когда они атаковали Сагунт. Теперь я рассматривал их вблизи уже безо всякого страха. Сур казался мне подавленным. Он печально уставился в пустоту.

— Может быть, ему чего-нибудь не хватает? — спросил я у Карталона.

— Чего ему может не хватать? — ответил Карталон. — Сейчас-то он намного красивее, чем обычно…

Он оборвал разговор, сердясь то ли на меня, то ли на Сура.

— Смотри не осрами меня завтра! — предупредил он Сура. — Ни на кого он не будет смотреть так внимательно, как на тебя. Для него ты самый главный — и ты это знаешь!

Сур никак не реагировал на эти слова. Вечером, когда его опять привязали к колышку — уже без красной попоны, без доспехов и перьев, — он оставался таким же замкнутым. С другими слонами творилось то же самое. Все они были такими же угрюмыми. Было ясно, что им не нравится то, что сейчас с ними делают.

По дороге в палатку Карталон молчал. Только в палатке он дал волю своему раздражению:

— Что он себе только думает? Ему кажется, что он все еще тот самый безобидный пожиратель травы, каким был раньше, а вовсе не страшный колосс, перед которым дрожат целые легионы!

Карталон был взбешен. Казалось, он хочет с кем-нибудь подраться, и всерьез, а не так, как тогда с Гизгоном. Его глаза злобно сверкали, шрам горел.

— Волчье отродье! — гневно выдохнул он. — Давить их надо! Для этого и существуют слоны — для чего же еще?

Его лицо опять приняло спокойное выражение, только глаза еще оставались злыми.

— Не так-то просто заполучить слонов и приучить их к войне, — сказал он. — В Африке много лесов и ущелий, и слоны ориентируются там лучше нас. В степи они выставляют часовых, которые зорко за всем наблюдают. Часто они обманывают нас, но иногда мы застаем их врасплох: когда ветер дует с их стороны и не приносит никаких запахов. Тогда они и попадают в расставленные ловушки. Они стоят, ничего не подозревая, как вдруг повсюду вспыхивает огонь! Это горит вовсе не степь — это факелы погонщиков! Тогда стадо впадает в панику. Вожак видит в кольце огня просвет и устремляется в него, а за ним все стадо. Но там вырыты ямы! И кто в них попадет, тот наш. Сперва слоны не верят, что мы друзья. Но голод делает их ручными. Когда они через несколько дней возьмут из наших рук пищу, то станут совсем другими. Часть нашего «я» переходит в них. Тогда мы отправляем их в Карфаген. Во внутренней стене города устроены стойла для трехсот слонов. Они поселяются в этих стойлах и становятся карфагенянами, как и ты. — Он внимательно посмотрел на меня. — О, владыка мира! — воскликнул он вдруг. — Из-за этих слонов я совсем забыл о тебе! Таким ты не можешь предстать перед его глазами.

Карталон был одет во все сине-красное, как и все погонщики, когда они сидят на готовых к бою слонах. Я же все еще был в одежде, которую носил в Сагунте. Карталон достал еще один сине-красный костюм и заставил меня надеть его, но он был мне слишком велик.

— Не беда! — рассмеялся Карталон. — Старайся быстрей подрасти…

Он повязал мне голову белым платком, таким же, как у него. Потом он отступил, рассматривая меня.

— Второй Карталон! — крикнул он восторженно. — Вот Сур-то удивится!

Я смущенно оглядел свое одеяние.

— Смотри на меня! — весело крикнул Карталон. — Тогда тебе станет ясно, как ты выглядишь!

Я еще никогда не видел Карталона таким беззаботным. Его настроение передалось и мне.

— Представляешь, — продолжал Карталон, — представляешь, как ты будешь выглядеть завтра на спине Сура? Готов поспорить, что с тобой заговорит сам Ганнибал! И еще я знаю: он примет тебя за карфагенянина! — Карталон запнулся. — Видел ли ты его когда-нибудь?

— Только его плащ, — сказал я, опустив глаза. Карталон смутился.

— Забудь об этом! — сказал он. — Ты видишь, я уже совсем позабыл, что ты из Сагунта. И ты об этом забудешь, когда узнаешь его по-настоящему…

Карталон встал задолго до рассвета. Когда он меня разбудил, было еще темно. Он уже накормил и напоил Сура. Я надел свою новую одежду погонщика. Мы быстро поели, а потом не оставалось больше ничего, кроме забот о слоне.

Задолго до обеда наемники и слоны построились на равнине перед лагерем. Целых два часа в воздухе раздавались только приказы. Потом все стихло. Сигнальщики сообщили: едет Ганнибал.

Я сидел на Суре — между Карталоном и кроваво-красным букетом перьев. Я увидел, как вдоль реки приближается облачко пыли. В середине горело пятно, как солнце в предрассветном тумане. Я разглядел всадников, они быстро приближались. Я сосчитал их — восемь, кроме Ганнибала.

Карталон шепнул мне, кто эти всадники: это братья Ганнибала — Магон и Гасдрубал, командир конного отряда Магарбал, начальник наемников Мономах, личный врач Сунхал, жрец Богуд и два наблюдателя из Карфагена — Миркан и Бармокар… Карталон еще что-то сказал, но его слова потонули в диком реве — Ганнибал въехал в середину открытого четырехугольника, образованного пешими, всадниками и слонами.

Сопровождающие немного отстали, и Ганнибал остановил свою лошадь. Лошадь под ним отливала чернотой, и алый плащ всадника еще усиливал этот блеск. Казалось, что ночь ворвалась в яркий день и ослепила его. Ганнибал поднял руку. Стало тихо.

Ганнибал начал на финикийском, потом перешел на языки наемников.[19] Солдаты отвечали ему оглушительными выкриками. Казалось, будто волшебник разговаривает с горами, и горы, по очереди просыпаясь, вторят ему раскатами грома. На любой его призыв наемники отвечали диким ревом одобрения.

Карталон восторженно орал, я тоже. Я кричал даже тогда, когда не понимал слов Ганнибала.

Закончив говорить, Ганнибал стал объезжать войско. Он начал с противоположной нам стороны. И там стояли слоны. Возле них он задерживался дольше, чем перед сотнями наемников. Беспокоясь, что я не понял финикийских слов, Карталон стал переводить мне речь Ганнибала на иберийский.

Он говорил взволнованно, дыша мне в самое ухо.

— То, что ты видишь, — начал Карталон хриплым голосом, — это лучшая армия, которую когда-либо носила на себе земля! Эта армия перемелет Рим. Рима не должно существовать, чтобы он не покорил нас, как покорил уже сотни городов. Чем был когда-то Рим? Грязной деревней! Кем были римляне? Грубыми мужиками, которые даже не знали, как держать в руках весло! Но к тому времени моря уже принадлежали Карфагену. Карфагеняне утвердились на всех побережьях. Без разрешения карфагенян римлянин не смел ополоснуться в море. И так будет опять. Барка — Молния — подарил Карфагену испытанную армию, верных слонов, готовых двинуться на врага подобно стене! Эта стена уже шагнула через море, в Иберию, чтобы основать здесь еще один город — Новый Карфаген.[20] Перед старым Карфагеном Рим уже разучился дрожать. Там сидят в красных креслах люди, которые мило беседуют с римлянами, вместо того чтобы с ними сражаться. Отныне Карфаген здесь! Карфаген — это он!

Последние слова Карталон прокричал, иначе бы я его не расслышал: в ответ на обращение Ганнибала опять раздался рев. Ганнибал приближался к нам.