Дети вырастают и все равно уходят. Женщина может решить, что остается теперь только ждать внуков, и это означает, что она намеревается ото­брать ребенка либо у сына, либо у дочери. А если у сына, то значит — у матери этого ребенка. Велик соблазн сыграть в эту беспроигрышную ло­терею счастья еще раз, ощутить осчастливливающее золотое свечение детской привязанности. Решения могут быть и другие. Например, многие женщины, слишком много ожиданий возложившие на "счастье материн­ства", резко отдаляются от своих выросших детей, сохраняя обиду: "Ах, я вам больше не нужна, ну так вот же вам". Некоторые, в бессознательном стремлении сохранить эту связь, начинают болеть, потому что "мама бо­леет", — это серьезно, это важно. Далеко не многие способны с благодар­ностью завершить эту главу своего опыта и, оставаясь матерью своим де­тям, по-прежнему оказываясь рядом, когда это нужно, двигаться дальше. Куда, собственно?

Не столь традиционно — не веками, а всего лишь десятилетиями сложе­но — представление о том, что при известных условиях источником сча­стья может быть дело, работа. Разумеется, если она "по призванию", "лю­бимая".

Много лет назад выпивали мы университетской компанией у одной моей однокашницы. Ее матушка произнесла тост, всех подтекстов которого мы, сопливые, тогда понять не могли: "Дети, ваша жизнь сложится так уродли­во, что самым важным в ней будет работа. За то, чтобы это по крайней мере была хорошая работа". С тех пор переменилось многое — например, стало возможным представить себе такую женскую судьбу, в которой рабо­та не только не самое важное, но и вообще не играет роли. И девочки, что сидели за тем столом, решили для себя этот вопрос по-разному — разуме­ется, годы спустя, когда стало возможно выбирать свой ответ: дочь хозяй­ки, например, стала успешной и известной бизнес-леди, то есть "выполни­ла и перевыполнила" предсказание мамы. Нашлись и другие ответы, гораз­до более неожиданные, чем можно было представить тогда. Но и тогда, и даже теперь большинство женщин все-таки не мыслят себя вне профессии, без "хорошей работы". Она требует немалых жертв, но и дает немало: ощу­щение места в большом мире, признание, особое удовольствие

уметь и де­лать,

азарт, чувство общности с коллегами, право конкурировать с ними же, собственные деньги, пищу для ума, возможность самоутверждения, ува­жительную причину для дурного настроения и невнимания к близким, встречи с разными людьми (в том числе и совершенно чудовищными), по­ездки в Урюпинск или Париж — это уж как повезет...

По-настоящему увлеченные люди, будь то мужчины или женщины, часто испытывают, особенно в середине жизни и позднее, самые острые пережи­вания именно в связи с этой сферой. И — да, подумав минутку, нельзя не согласиться с Лидией Гинзбург: "Жить без профессии нельзя. Работа долж­на быть поднята если не до пафоса, то хотя бы до профессии, иначе она раздавит бездушностью. Можно халтурить попутно, но жить халтурой не­стерпимо".

Казалось бы, все к лучшему в этом лучшем из миров: еще одна область ре­ализации, еще один источник счастья. Но и тут существует свой парадокс, своя ловушка. Если работа делается просто так, если в нее не вкладывается душа, если с ней не возникают отношения страстные и напряженные, если это не дело жизни, то и о счастье говорить не приходится. А если работа становится буквально жизнью? Мы все встречали увлеченных, талантли­вых, замечательных женщин, которые действительно жили работой. Но тут неумолимо вступает в действие такая тяжелая правда, которую мы не все­гда хотим помнить: никакие отношения не длятся вечно. Так же, как и с любыми другими отношениями, — гарантий нет. Есть конкуренция, есть необходимость перестать делать то, что ты умеешь делать хорошо, и начи­нать делать то, что ты пока умеешь делать не очень хорошо, то есть риско­вать, бояться, дергаться, переживать, не спать ночами. Очень больно ощу­щать, что твой опыт и умение сейчас почему-то оказались невостребо­ванными.

И часто отношения с любимой работой, которой отдана жизнь, заканчива­ются так же, как и отношения в семье, — горечью, ощущением того, что было столько вложено, и вот я никому не нужна. И точно так же, как в личных отношениях: прекрасно, когда есть этот огонек, эта божья искра, это замечательное ощущение "могу и делаю". И очень опасно, когда ожи­дается некая "благодарность", фиксированный результат, которому ничто не может повредить и который никто не может отобрать. Почти всегда это ошибка, тяжелые и болезненные чувства за ближайшим поворотом. Даже умнейшие и талантливейшие не избегли такого печального удела. Может быть, в изначальной женской установке на приоритет отношений кроется особое коварство этой ловушки: не слишком ли мы прикипаем к делу и "команде" (ну, коллективу, какая разница)? Не слишком ли выкладываем­ся — все по той же извечной привычке "отдавать любимым все"? Не наде­емся ли тайно на похвалу, на высокую и уважительную оценку тех, кто всего лишь использует наш труд?

Работать, знать свое дело, получать за это достойные деньги, чувствовать свою успешность, свою компетентность — одна из наибольших радостей жизни. Но точно так же, как и в других значимых отношениях, синее пе­рышко и здесь не дается в руки. Более того, именно фантазия о гарантиро­ванном обладании им, похоже, и делает нас несчастливыми.

Вот и получается печальная история про "обманутых вкладчиков": кому-то или чему-то приписывается функция постоянного сохранения и умноже­ния вложений. Но если нечто можно "дать" или "не дать", если кто-то мо­жет "сделать счастливой", а кто-то — "заслуживать счастья", то выходит сущая ерунда. Кто, собственно, это решает? Муж, начальник? Экзаменаци­онная комиссия? Полный бред...

И, пожалуй, самое главное — как быть с непонятным, но засвидетельство­ванным многими фактом: острое ощущение счастья может посетить любую из нас в тяжелую и объективно неблагополучную минуту жизни. Когда все из рук вон плохо. Когда тревожно, одиноко, трудно. А может быть, не так уж и плохо, но причин для ликования вроде бы никаких. Или оно не так уж нуждается во внешних причинах? Может быть, способность испытывать счастье сродни способности испытывать искреннюю благодарность?

В зимний вечер, в снег и слякоть

Страж мой верный, ангел мой

Посылает мне троллейбус,

Самый теплый и сухой.

Ночью темной и огромной

С полки сбрасывает мне

Книжку давнюю, родную,

О неведомой стране.

В липкий, душный полдень летний

Он, погоду не кляня,

На скамейке у фонтана

Держит место для меня.

И в толпе, хоть раз в декаду,

Страж мой милый, ангел мой

Для меня организует

Восхищенный взгляд мужской.

Так чего же мне бояться?

И на что же мне роптать?

Что не можно с ним обняться?

Шкурку сжечь? Врасплох застать?

Марина Бородицкая

А СЧАСТЬЕ БЫЛО ТАК ВОЗМОЖНО...

Когда одна дверь счастья закрывается, открывается другая, но мы часто не замечаем ее, уставившись взглядом в запертую дверь.

Хелен Келлер, глухонемая американская писательница

На этом мы исчерпали "музыкальные темы", которые связываются со сча­стьем традиционно или даже не совсем традиционно. Остальные совсем ря­дом, мы все их знаем, но почему-то "женское счастье" в своем бытовом, разговорном значении их не включает. Возможно, неспроста.

На одной из женских групп молодая мама двоих симпатичных детей и жена весьма достойного мужа Ксения поставила вопрос так:

—   Все, что принято считать женским счастьем, у меня есть. Только здесь могу признаться, что отчаянно не хватает другого. Какого-то состояния души, которое мне знакомо по прошлой жизни, но уже много лет меня не посещало. Без него я превращаюсь в бы­товую технику, и это пугает.