– Да что ты! Нет, нет. Это очень хорошо, что ты стал солдатом. После обо всем и поговорим.

– Да у меня всего два слова. Срочное дело… – И Нурым, не обращая внимания на растерянность друга, выпалил: – Мне надо узнать, где Хаким. Срочное письмо ему надо написать…

Ораз не на шутку испугался. Недобрые мысли пришли ему в голову: «Уж не попался ли этот простодушный певец на удочку полковника Аруна? Зачем ему понадобился адрес Хакима? Разве можно ему писать? Что это все значит? Почему он пришел именно ко мне?..»

– Сейчас, Нурым, сейчас. Выйдем и на улице поговорим. Здесь неудобно.

Ораз снова кинулся в другую комнату. Стало слышно, как он там с кем-то пошептался.

«Что за тайна? Еще вчера был такой простой, разговорчивый джигит, а сегодня – сплошные секреты. Может быть, он моей шинели испугался?» – недоумевал Нурым.

Вскоре Ораз вышел, но по-прежнему в одной рубахе и даже расстегнул верхнюю пуговицу, как бы готовясь к разговору здесь.

– Жаке, вы бы посидели в другой комнате с Губайеке. Этот джигит – мой нагаши, у него срочное дело, вы сами слышали… – несмело обратился он к портному.

Тот живо согласился:

– Конечно, милый, конечно. Усаживай своего жиена вот здесь и спокойно говори с ним. Эй, жена, тебе бы тоже надо выйти.

На лице женщины появилось выражение недовольства.

– Куда мне на ночь глядя тащиться? Мне надо поскорее сготовить ужин, чтобы дорогой гость поел и отдохнул… – пробурчала она, еще яростней раскатывая тесто скалкой.

– Женге, вы можете остаться. Делайте свое дело, – сказал Ораз, поняв, что женщину не выпроводишь.

«Видать, у них важный гость. Я пришел некстати. Кто этот Губайеке? «Дорогой гость», – говорит хозяйка».

Нурым обернулся к Оразу. Веселый, находчивый, умеющий поговорить и с пожилыми и с молодыми, Ораз сейчас был молчалив и серьезен. Он чуть прикрутил фитиль пятилинейной лампы, но и в сумеречной комнате Нурым хорошо видел лицо Ораза, его широковатый книзу нос, высокий лоб, смолистые густые брови, похожие на крылья птицы, живые, умные глаза, волевой подбородок и упрямый рот. Нурым с восхищением разглядывал друга: «Наш старик говаривал: «Ум тянется к красоте, умные речи льются из прекрасных уст». Видать, прав был старик». Нурым решил не только узнать адрес Хакима, но и поговорить обстоятельно о многом. Он подошел к машинке Жарке, присел на скамеечку.

– Ты как-то говорил, что в Кзыл-Уй поедешь, устроиться на работу. В каком учреждении работаешь, жиен? – спросил он.

– Я, нагаши, работаю в том учреждении, которое снабжает вас одеждой и едой, – коротко ответил Ораз. – А тебя можно поздравить?..

– Поздравления ведь не выпрашивают, дорогой жиен! – засмеялся Нурым, но, задетый за живое, сразу нахмурился. – Чтоб устроиться на работу, надо иметь знания. А у меня их нет, потому я и пошел в солдаты. Хоть ружье потаскаю, если ни на что не способен.

Ораз быстро взглянул на него, думая, что смелого джигита тяготит необразованность, он мечтает об ученье.

– Судьба одарила тебя немалыми способностями, Нурым. По-мусульмански ты грамотнее всех нас, только вот не учился в русской школе. А быть полезным народу может любой, это зависит прежде всего от тебя самого.

– Одного желания мало. Чтобы быть полезным, надо иметь ум, знания.

– Ум у тебя есть…

Нурым покачал головой.

Встреча с Мукарамой вызвала у него невеселые мысли.

«Другие джигиты в моих летах уже сотней командуют, а я так себе… пришей-пристегни. «Ум у тебя есть», – говорит Ораз. Насмехается?.. Нет, это он искренне сказал. Ораз не станет насмехаться. В ауле он меня похвалил: «Молодец! Пой песни Махамбета!» Нет, он хорошо знает, на что я способен».

Ораз чуть помедлил.

– Можно тебя называть Нурымом?

Нурым усмехнулся.

– А как же еще? Называть «Нуреке» еще рановато.

Ораз покосился на женщину, которая, кончив катать, теперь, резала тесто на длинные полосы, и заговорил тише:

– Почтительное «нагаши» более подходит к хаджи Жуке. А мы с тобой почти ровесники. Два-три года – разница небольшая… – Он кашлянул, как бы прочищая горло, и наклонился к Нурыму. – Это я не просто так говорю. Жуке – очень умный человек.

«Куда он клонит?» – мелькнуло в голове Нурыма.

– Очень умный человек Жуке. Этот человек однажды сказал, а я запомнил. Мудрые слова не забываются. «Наши предки предпочитали поднимать ханов не на дорогих белых кошмах, а на кончике копья», – говорил хаджи на одном меджлисе. Мы должны не только помнить эти слова, но и… Ты говорил о моем решении отправиться в Кзыл-Уй, чтобы устроиться на работу. Следуя мудрым словам Жуке, я приехал сюда, в город, в самую гущу казахов, чтобы хоть пером, хоть словом исполнить завет Жуке. К этому сейчас стремятся все истинные сыны народа. Твой младший брат, мой ровесник и друг Хаким…

– Где он сейчас? – прервал Нурым.

– Где? После… после… – прошептал в ответ Ораз.

Нурым задумался. «Что это значит – исполнить завет Жуке? Или он мне не доверяет?»

– Никто меня не заставлял надеть вот этот чекмень, – Нурым дернул свою гимнастерку. – Ты же сам, жиен, сказал мне: «Служи своим уменьем, пой свои песни». Вот я и приехал в ставку хана и мечтаю пойти по следам пламенного Махамбета. Думаю, что, «не разводя костра на снегу, чтобы зажарить наскоро дичь», мы ничего не добьемся.

– Как хорошо ты сказал! – Ораз с жаром обнял товарища.

Торопясь и сбиваясь, Нурым рассказал о встрече с Мамбетом, о том, как стянул с коня Нурыша, как на комиссии струсил перед Ихласом, как встретился сегодня с Мукарамой и обещал ей разузнать адрес Хакима.

– Завтра же попытаюсь помочь тебе, – обещал Ораз и стиснул плечи Нурыма. – Только смотри: никому ни слова. Врагов у тебя сейчас не меньше, чем друзей. Остерегайся.

Ораз проводил Нурыма.

У каждого свои опасения. Для главы валаята адвоката Жаханши самым опасным из всех образованных и авторитетных людей был учитель Губайдулла Алибеков.

Один из вдохновителей известной группы Мендигерея Епмагамбетова, которая на съезде интеллигентов края в Коспе открыто выступала против формы руководства автономией и налоговой политики правительства Жаханши, учитель, человек уже немолодой (ему было под пятьдесят), по-прежнему оставался в ауле и учил детей. Его младший брат, Галиаскар Алибеков, после казачьего погрома в Уральске решительно перешел на сторону Мендигерея и Абдрахмана; он тайно создавал ячейки, вооруженные отряды, собирал вокруг большевиков казахскую молодежь. Жаханша знал об этом, но, понимая, что такого известного, всеми почитаемого человека, как Губайдулла, весьма выгодно привлечь на свою сторону, глава валаята перед отъездом в Уил послал к нему своего верного помощника офицера Каржауова с наказом выведать истинные помыслы учителя.

Это было на другой день после того, как Мамбет всколыхнул всю казарму…

Утром учитель Губайдулла отправил своего сына Мерхаира к тому хутору, куда вчера направился Мамбет. Мальчик вскоре вернулся и сообщил:

– Папа, ваш батыр не ночевал на хуторе. Никто его не видел, и никто не слышал о нем.

Исчезновение буйного джигита встревожило Губайдуллу. Своевольный сын степи, он мог и сам пропасть ни за что, и навлечь погибель на своих товарищей. «Нехорошо, что я отпустил его, не указав верного пути. Он ведь спрашивал, где Галиаскар. Вот я и послал бы его туда, чтобы избавить от когтей Аруна-тюре. В городе должны знать, где он сейчас», – подумал учитель и велел сыну запрячь коней, чтобы срочно выехать в город.

Губайдулла начал одеваться, когда Мерхаир снова вошел в комнату.

– Папа, какой-то офицер просит разрешения войти.

Учитель молча кивнул. Вскоре в юрту вошел капитан Каржауов, учтиво протянул учителю обе руки и направился к почетному месту.

Губайдулла хорошо знал его и как чиновника и как человека. Когда-то Каржауов окончил шестилетнюю русскую школу, затем учительские курсы, однако учителем не стал, ушел в чиновники и сейчас возглавлял канцелярию валаята, был секретарем – помощником Жаханши. Соответственно немалому чину он пользовался недоброй славой среди населения: был беспощадно жесток. В этом году, во время сборов средств для валаята и его армии не осталось, наверное, человека в окрестностях, который не изведал бы камчи Каржауова. Хотя он и не трогал аул Губайдуллы, но в соседних аулах, Булан и Кожакелды, бесчинствовал, и учитель знал об этом. Неожиданный приезд свирепого служаки озадачил учителя. Первое, о чем он подумал: как принять нежданного гостя? Оказать ли ему все почести или держаться неприступно-холодно? О чем беседовать за дастарханом? Неудобно сказать ему в глаза о его неприглядных поступках, но делать вид, что ничего не знаешь, и обмениваться любезностями – вовсе подло. Губайдулла решил быть особенно осторожным в разговоре с этим «гостем», а при случае намеком, колкостью задеть и показать свое к нему отношение.