– Ваше превосходительство, эти слова не прямой ответ на мой вопрос. Вы еще не сказали мне, когда признаете народное правительство, когда подчинитесь областному Совдепу и, наконец, когда распустите ваше так называемое Войсковое правительство? – осмелел Яковлев.

Михеев в ответ громко рассмеялся. Яковлев побагровел, в нем заговорило самолюбие.

– Оренбургский Совдеп предъявил вам требование: подчиниться в течение суток! Вы должны это сделать мирным путем и немедленно. В противном случае, как только оренбургское войско прибудет, мы заставим вас силой выполнить ультиматум.

При этих словах Михеев потемнел, но стараясь скрыть свое волнение, неловко задвигался на стуле.

– Войско… В наше время всего можно ожидать: сегодня нет войска, завтра – вот оно! Но ведь мы не немцы, чтобы против нас выставлять войска? По меньшей мере это все странно. Ведь казаки – боже мой! – разве они добровольно отдадут свое оружие, господин Яковлев?! Нет. Это может решить только время. А кто же не подчинится народной власти?.. Постепенно, не спеша, как говорится, казаки и сами сложат оружие. А там уж ваше дело приучать их к мирной жизни. Кстати, господин Яковлев, ответьте, пожалуйста, на такой вопрос: оренбургский комиссар, видимо, нерусский человек? Как его фамилия?..

– Цвилинг.

– Да, да, вспомнил… Так вот что я хотел сказать: в ваших Совдепах уж очень много Бронштейнов, Цвилингов, Фрунзе, Каменских. Скажите, отчего это у вас так много жидов и немцев? Да и сами вы, кажется, мордвин?

– Ваше превосходительство, вы шовинист. Мы не делим людей на нации. Все люди равны. А вас прошу не переводить разговор на другую тему.

– Хе-хе-хе!.. Извините, пожалуйста, если мои слова вас огорчили. Вы считаете меня шовинистом? Но разве это уж так плохо? Я не вижу в этом ничего предосудительного. Но вы, кажется, не удовлетворены моими доводами, господин Яковлев?

– По существу вы мне ничего не ответили. А ваши небылицы о том, будто казаки не хотят складывать оружия, рассказывайте детям. Возможно, они поверят вам. На самом же деле Войсковое правительство противится разоружению и настраивает казаков против Совдепа. Нам известно, господин Михеев, что вы накапливаете силы, вооружаете казаков. Я еще не встречал в жизни солдат, которые отказались бы вернуться в родной дом. Казаки – тоже солдаты.

– Хе-хе-хе, господин Яковлев, теперь мне видно: вы не русский и не разбираетесь в психологии казаков. Казаки – это крестьяне. Но они не могут чувствовать себя спокойно, если рядом с плугом не воткнуты в землю сабля и ружье. Так у них спокон веку заведено. Это – традиция, и берет она начало с тех самых времен, когда казаки стали называться казаками. Изменить ее за день или за неделю абсолютно невозможно. По традиции казаки собрали Большой Круг и избрали себе начальников. А Круг созывался исключительно по воле станичных казаков. Удивительно, как вы не можете этого понять? Собственно, откуда вам, всем этим Цвилингам, знать быт и обычай русского человека, его душу – того русского, который называет себя казаком!.. Между прочим, господин Яковлев, вы большевик или меньшевик? – спросил Михеев, пристально глядя на Яковлева.

– Господин Михеев, извините, господин председатель, нет никакой надобности знать мои политические убеждения! – отрезал Яковлев, все больше и больше возмущаясь наглостью собеседника.

– Конечно, господин Яковлев, ваша воля – говорить или не говорить, каких вы придерживаетесь политических убеждений. Ведь и Керенский и Мартов – тоже социалисты. Но с ними можно вести переговоры, прийти к обоюдному согласию, а с большевиками, подчеркиваю – с убежденными большевиками, ни о чем невозможно договориться. Именно это я и имел в виду, когда спросил, к какой группе вы примыкаете.

«Что он, насмехается или выпытать что-нибудь хочет? – подумал Яковлев. – Правильно я говорил на заседании: с генералами надо разговаривать тогда, когда у нас будут вооруженные отряды. А пока – придерживаться политики: и вы хороши, но и мы не дурные… Посмотрим, товарищ Дмитриев, хватит ли у тебя геройства схватиться с казаками или нет?..» – мысленно укорил Яковлев председателя Совдепа.

– Итак, ваше превосходительство, вы не хотите по доброй воле подчиниться областному Совдепу? Хорошо. У меня больше вопросов нет, – проговорил Яковлев, вставая.

Михеев сделал вид, будто не расслышал его последних слов, и с удивлением спросил:

– Вы уходите?.. Вас отвезут на санях. Долг гостеприимства – тех, кто приезжает к нам с добрыми, мирными намерениями, встречать доброжелательно и с уважением. Вы не можете себе представить, господин Яковлев, какое огромное удовольствие доставила мне беседа с вами. Да, кстати, мы с вами могли бы хлебом-солью встретить вышедшие из Оренбурга войска. Только, к сожалению, я не знаю, роты это или полки? И когда они прибудут сюда? Вы, случаем, не знаете, господин Яковлев? – Михеев подался вперед и замер, ожидая, что ответит Яковлев.

– Господин председатель, вы, наверное, лучше меня знаете, сколько дней потребуется войску, чтобы пройти расстояние в триста километров. Судя по вашим словам, сомнительно, что вы встретите Оренбургский отряд хлебом и солью… Впрочем, это доброе намерение. Будьте здоровы!

– Всего хорошего, господин Яковлев.

Слегка кивнув головой, Яковлев вышел из кабинета.

– Полезная болтовня!.. Хотел показать свою силу… Ясно: как мы и предполагали, из Оренбурга вышли войска. Когда я в разговоре между прочим спросил: «Роты это или полки?..» – он проговорился: «Отряд!..» Отряд – это около батальона, если верить словам Яковлева. Я ему не дал окончательного отказа, но и ничего конкретного не обещал. Держал, как говорится, на длинной веревке и вдалбливал в его дубовую башку, что казаки – исконные вояки, привыкли к оружию и не сразу их можно заставить жить мирно. «Надо, – говорю ему, – действовать постепенно, полегоньку, уговорами…» – говорил Михеев, сидя в кабинете у генерала Акутина.

– Он начальник их или рядовой? – спросил Акутин. Свинцово-бледное лицо его продолжало оставаться неподвижным и непроницаемым.

– Все они там начальники, а этот, что был у меня, кажется, тоже председатель. На язык остер, в шовинизме меня обвинил. Ха-ха-ха… А при следующей встрече непременно скажет: «Почему не становитесь большевиком?» – Иронизируя, Михеев поглядывал на дверь, словно Яковлев только что вышел из кабинета.

– Я думаю, вы закончили с ним как положено?

Михеев чуть сощурил глаза, он понял, на что намекал Акутин – на арест Яковлева.

– Куда он от нас денется, господин генерал? Ведь это дело нескольких часов.

«Хитрый же ты человек, – подумал Акутин, глядя на Михеева. – Старая хитрая лисица: не даст ни захлопнуть лапу в капкан, ни следов не оставит. Но ничего, всему свой черед. Придет время, запляшете у меня, как на ежовых шкурах, босоногое мужичье, серошинельники! Дайте только поднять казачков…»

Акутин сидел молча, свинцово-бледное лицо его, казалось, стало еще бледнее.

– По-моему, надо сначала прибрать к рукам поселковых совдеповцев. Ваше мнение?.. – холодно обратился он к Михееву.

– Гм, гм, это, пожалуй, верно…

…Как ядовитая степная змея, готовясь напасть на жертву, зловеще шипит, поводя головой и угрожающе выбрасывая вперед жало, – белые генералы, притаившись, ждали удобного момента для нападения. Едва ушел Яковлев, они собрали военный совет. К атаманам казачьих станиц, расположенных восточнее города, поскакали нарочные с тайным предписанием: шестому полку Бородина совместно с дарьинскими казаками встретить Оренбургский отряд и разгромить его, не допуская до города; седьмому полку, соединившись с казачьими сотнями, движущимися со стороны Нижней Барбашевки, Бударина и Илецка, подойти к городу и быть готовыми к мятежу.

Руководство всеми операциями взял на себя генерал Акутин.

Когда Амир пришел на квартиру отца, во дворе стояла рыжая лошадь Быкова, запряженная в сани. Сам Быков сидел на санях, доверху нагруженных почерневшей кугой. Кивком головы поздоровавшись с незнакомым человеком, Амир прошел в дом.