– Потом – посмотрим. Что скажут солдаты, то и будет.

Ораз и Батырбек подали знак вошедшим джигитам, чтобы они отобрали оружие у Аблаева. Двое тут же бросились к Аруну, но между ними стала девушка.

– Мамбет-ага! Мой папа желал народу только добра. Вы один из народных батыров. Если папа был в чем-то несправедлив, то простите его… Нет безгрешного человека…

– Грехов у него чересчур много.

– Батыр, подарите мне обоих – и папу и офицера Аблаева! – взмолилась девушка.

Мамбет быстро взглянул на нее, отвернулся и пробубнил невнятно:

– Ну и красотка!

В разговор вступил Ораз.

– Маке, вы спросите тюре, куда он дел Мендигерея. Если без суда погубил невинного человека, тогда ни о какой пощаде не может быть речи.

Арун повернулся к Оразу, смотрел долго, взгляд его становился все тяжелей, все колючей.

– Вы, молодой человек… – начал было он, но потом, словно опомнившись, повернулся к Мамбету: – Мендигерей Епмагамбетов преступник, приговоренный к смертной казни. Он осужден военно-полевым судом. По этому вопросу обратитесь в Войсковое правительство.

Мамбет сдвинул брови и глухо спросил:

– А кто он такой?

– Маке, это образованный человек, заступник народа, – объяснил Ораз. – Весною правители-атаманы рубили его шашками. На прошлой неделе я видел его в здешней тюрьме, в одиночной камере.

– А, значит, и ты, голубчик, из тех же! Так-так! – произнес Арун, то ли угрожая, то ли уясняя для себя личность Ораза.

– Ты расстрелял его? – спросил Мамбет.

Арун уклонился от прямого ответа:

– Он под следствием Войскового правительства.

– Зачем ты передал его в руки Войскового правительства? – запальчиво спросил Батырбек – Мамбет правильно говорит – творили произвол! Ты, султан Арун, расстреливал и вешал лучших сынов народа! Никогда еще казах так не измывался над казахами.

Арун понял, что дело принимает дурной оборот, – он нашел хитрый ответ:

– Хорошо, братья. Коль вам понадобился Епмагамбетов, я могу его вызвать. По распоряжению Жаханши он отправлен в город Уил и сейчас находится там.

Батырбек и Ораз не разгадали сразу его коварства.

– Еще три дня тому назад он был здесь, – снова вклинился в разговор Ораз, но Мамбет не дал ему договорить:

– Чтобы за три дня, султан-тюре, доставил Епмагамбетова из Уила сюда! Не сделаешь – ответишь головой. От меня не уйдешь! Пошли, джигиты!

– Спасибо, Мамбет-ага! Офицер Аблаев выполнит ваше приказание, – сказала девушка вслед Мамбету. – Заходите к нам, ага. Гнев – враг, рассудок – друг. Уляжется ваш гнев – приходите. Для вас всегда наши двери открыты, герой-ага!

Через полчаса Аблаев помчался в Уил…

Весь день сновали по городу дружинники и даже к вечеру не все собрались в казармы. Одни возвращались со скатертями из различных учреждений, другие – с красивыми папками и портфелями под мышкой. Но никто не нарушил строгого приказа: «Не трогать вещей простого люда». Жалоб на дружинников не было.

На другой день спозаранку Мамбет выстроил десяток своих джигитов, спрыгнул с коня, вытащил из кармана большой складной нож. Схватив одной рукой хвост коня, коротко обкорнал его и обратился к джигитам:

– С этого часа, с этой минуты я навсегда отрекаюсь от Джамбейтинского правительства. Возврата нет. Отныне я большевик! Как и у них, мой конь – куцый. Приказываю всем дружинникам, начиная с правого фланга, укоротить хвосты коням! Кто не выполнит приказа, значит, остается в ханской дружине. Такой пусть убирается своей дорогой! Ну, начинайте! – закончил он и глянул на правофлангового Нурыма.

Нурым, спрыгнул на землю, взял у Мамбета нож и ловко отсек конец хвоста своему мухортому. Потом снова прыгнул в седло и стал в сторонке. Вслед за ним вышел другой джигит и повторил то же самое. Вскоре рядом с Нурымом выстроились все пятьдесят джигитов. Хвосты коней были коротко и аккуратно подстрижены. Как бы возвещая о новых порядках, Мамбет весь отряд провел по самой длинной улице.

Люди смотрели из окон и, ошеломленные зрелищем, шептали:

– Астафыралла!

– Спаси, аллах!

Дети галдели:

– Смотрите: конница бесхвостая!

– Бесхвостые болшабаи едут!

Оседлав прутья и палки, с гиканьем и свистом мальчишки бежали следом.

Говорят, порою чувство захлестывает рассудок человека. А чувство бывает разным. В отчаянии человек не страшится ни воды, ни огня. Не боится он ничего и тогда, когда окрылен великой целью, высокой мечтой. Нет, ничего подобного не испытывал офицер Аблаев в этот день. В нем все бурлило, будто неистовый ветер гнал по степи перекати-поле, – в нем клокотала месть.

– Ну, подождите! – скрипел зубами он всю дорогу.

Решительные приказы султана Аруна ему были больше по душе, чем беззубые распоряжения Жаханши. Да и вообще, какой он, Жаханша, глава правительства? Иного мерзавца бить бы надо, а Жаханша провожает его с почестями. Других бы надо в тюрьме сгноить, а он с улыбкой, с извинениями отпускает их. Какой же это порядок?! Летом приказал Каржауову проводить учителя Халена! Да еще и подарить коня и чапан! А вчера отпустил безбожницу бабу, жену лютого врага валаята Абдрахмана Айтиева, которая тайком доставляла красным пропитание, и не посчитался с его, Аблаева, авторитетом.

– Тьфу, пентюх! – возмутился Аблаев, в сердцах огрев коня камчой. – Как будто агент этих самых красных… Ну, подождите. Погодите, голубчики! Я вам еще покажу! Приведу сюда весь кадетский корпус! Попляшете!

Аблаев спешил в Уил.

– Или умри, или проучи негодяев! – приказал ему Арун. И Аблаев решил проучить. В Уиле в кадетской школе учатся триста пятьдесят человек – сплошь молодцы, отборные рубаки, воспитанные, обученные казачьими офицерами. Триста пятьдесят юнкеров! Бесстрашная, еще не битая, отважная молодежь! Он, Аблаев, бросит их против голодранцев-бунтовщиков! Надежда и опора валаята, воспитанники кадетского корпуса завтра ринутся в первый бой.

– Пусть свистят шашки над головами предателей! Никакой пощады! Только тебе доверяю я это дело, – наказывал Арун.

«Совсем распустились, сволочи! Подождите! – яростно грозился Айтгали Аблаев. – Верно говорят, что обнаглевший корсак станет рыть себе нору ухом. Один угоняет коней, другому плевать на дисциплину, третий набрасывается на офицера… А теперь, наглецы, подняли бунт в самой столице валаята! Ну, подождите!..»

Аблаев вспомнил все свои неудачи за последний год. Не слишком ли много их! Первый раз он споткнулся в ауле буяна хаджи. В Анхате он чуть было не схватил бунтовщика-студента, но в последнюю минуту тот сумел улизнуть, собака! Дальше начались сплошные неудачи. Жунусов кромешной ночью выдал обоз с оружием в руки красных. Это было самое досадное… «К счастью, мне еще удалось оправдаться перед Жаханшой и Аруном». Аблаев не знал, что в ту ночь, когда он в поселке Уленты изловил наконец Мендигерея, его жестоко отмолотил все тот же Жунусов. Поэтому к третьей своей неудаче он отнес бесчинство подонков в казарме. И тут ему вспомнилось, что один из вязавших его в казарме был… Нурым Жунусов. Ярость, бешенство охватили Аблаева.

«О Жунусовы! Или погибну, или кровавыми слезами зальетесь! Довольно, поизмывались! Один – там, другой – здесь! А старый волк-отец в ауле смуту разводит! У, проклятые головорезы! Подождите! Я вас!..»

Галопом мчался Аблаев на своей саврасой, потом натянул поводья, перевел коня на рысь, расстегнул ворот кителя, чтобы свободней дышать. Вскоре конь перешел на шаг. Аблаев расслабил мышцы, успокоился, оглядел окрестности: ехал он по хребту Булдырты. «Доберусь до Кара-Тобе, переночую там. Дальше придется ехать с проводником, плохо знаю дорогу».

В сумерках он приехал в Кара-Тобе, дал передохнуть коню, а с рассветом снова двинулся в путь. Проводника брать не стал, хозяин дома, где он ночевал, проводил его до большой дороги за аулом и сказал:

– Эта дорога приведет вас, мирза, к Жаксыбаю, а дальше будут Аккозы и Сарбие.