Тиг и Боуэн встали, заявив, что зайдут позднее, чтобы еще раз обсудить дело Армстронгов. Боуэн сказал, что пошлет наверх отца Драммонда, когда Грэм поест.

Нора захлопотала вокруг Грэма, устраивая его поудобнее и устанавливая перед ним поднос с едой, потом, с искренним беспокойством посмотрев на Эвелин, уже хотела было уйти, но оглянулась на Грэма, явно желая что-то сказать.

— Говори, — сдерживая раздражение, велел Грэм. Сейчас ему больше всего хотелось остаться наедине с Эвелин и в тишине обдумать возникшую проблему.

— Я уже извинялась перед госпожой, — потупив голову, начала Нора, — но, думаю, надо попросить прощения и у вас, лэрд. Я вела себя непростительно. Найдется ли в вашем сердце милосердие, чтобы простить глупую старую женщину? Мне стыдно, что я поощряла злобу против малышки, у которой такое стойкое доброе сердце.

Грэм улыбнулся. Его позабавило такое описание характера Эвелин, ведь оно было справедливо. Конечно, он очень сердится на Нору и других женщин, но сейчас она все делает, чтобы загладить свою вину.

— Мне не нравится, как ты и другие вели себя по отношению к моей жене, — суровым тоном заявил Грэм. — Вы причинили ей много страданий. Более того, из-за вас она даже хотела вернуться к своим родным.

Нора в расстройстве всплеснула руками.

— Я не хочу ее отпускать, — успокаиваясь, продолжил Грэм. — Она значит для меня очень много и останется здесь навсегда. Так что смотри, чтобы твое доброе отношение к ней сохранилось, более того, объясни другим, что они должны относиться к ней так же, как и ты теперь. Больше я не прощу ни одной нанесенной ей обиды.

Нора кивнула и поклонилась.

— Благодарю, лэрд. Ни вы, ни малышка не будете разочарованы.

Грэм жестом отослал ее прочь, а сам опустил взгляд на спутанные волосы Эвелин и ее умиротворенное лицо. Темные ресницы отбрасывали тень на порозовевшие щеки. Губы были слегка приоткрыты.

Грэм не сдержался и прикоснулся к ней. Дотянулся до щеки и погладил. Убрал золотистые пряди от лица и нежно провел по ним рукой.

— Я люблю тебя, Эвелин, — прошептал он, понимая, что она не может его услышать. — Я знаю, когда-нибудь ты услышишь меня и поймешь, что я тебя люблю так сильно, как мужчина способен любить женщину.

Когда Эвелин проснулась, она долго не могла разобраться, что с ней происходит, пока не поняла, что лежит в постели рядом с Грэмом и что умирает от голода. Рывком она села. Все тело запротестовало против столь резкого движения. Она повернулась к окну, подставив лицо под яркие солнечные лучи. Должно быть, уже полдень.

Повернувшись к Грэму, Эвелин собралась взглянуть на его рану, но увидела, что он не спит, а испытующе смотрит на нее. Она подняла руку к его плечу, но Грэм перехватил ее и поднес к своей груди.

— Ты… — Эвелин закашлялась и попробовала заговорить снова. Горло уже не болело, но слова звучали хрипло и вырывались с трудом. — Ты хорошо себя чувствуешь? — наконец спросила она. — Сильно болит? Позвать Найджела?

Грэм притянул ее к своей груди. Лицо Эвелин почти уткнулось в повязку.

— Сейчас важно, как ты себя чувствуешь, — заявил он. — У тебя что-нибудь болит? Усталость прошла? Может быть, стоит еще отдохнуть?

Эвелин покачала головой.

— Сколько времени я проспала?

Грэм улыбнулся:

— Два дня.

— Два дня! — воскликнула Эвелин.

Грэм усмехнулся и кивнул.

Эвелин отстранилась и всплеснула руками.

— Два дня! Какой позор! А кто за тобой ухаживал эти два дня?

Он приложил пальцы к ее губам.

— Ты была до предела измотана. У тебя столько ссадин и синяков! Я очень сержусь на тебя за то, что ты так рисковала. Ты могла погибнуть или переломать себе все кости. Теперь ты должна отдыхать и хорошо есть.

— А ты? Как твоя рана? — с тревогой спросила она. — Лихорадка прошла?

— Мое состояние значительно лучше, чем твое, — сказал Грэм. — Иди ко мне. Я хочу подержать тебя в руках.

Смущенная таким открытым проявлением чувств, Эвелин не спорила и позволила Грэму крепко обнять себя. Он притянул ее к себе и здоровой рукой так сильно прижал, что она почти задохнулась. Потом поцеловал в лоб и убрал волосы от лица. Эвелин ощутила полный покой, удовлетворенно вздохнула и уткнулась в его большое горячее тело. Как прекрасно валяться в постели среди бела дня, прячась в объятиях мужа! Эвелин почти задремала, когда он слегка отодвинул ее, чтобы она видела его губы.

— Нам нужно кое-что обсудить.

У Эвелин опустились уголки губ. Она потупила взгляд. Должно быть, Боуэн и Тиг рассказали своему лэрду о том, что она видела.

Грэм пальцами приподнял ее подбородок.

— Ты ведь понимаешь, что я должен выяснить, исходит ли нападение от твоего клана.

Эвелин неохотно кивнула.

— Я сделаю все, чтобы избежать конфликта с твоей семьей. Но ты должна понимать, что я не могу оставить эту историю без ответа.

— Я знаю, — прошептала она с болью в сердце от того, что может последовать.

— Ложись рядом. Не будем пока думать о неприятном.

Эвелин снова скользнула в объятия Грэма и прикрыла глаза, наслаждаясь его близостью. Никто не знает, что принесет завтрашний день, но сегодня она отдохнет в объятиях мужа, делая вид, что такая простая вещь, как любовь, способна перебросить мост через бездну ненависти, накопленной за десятилетия.

Перекусив вместе с Грэмом в постели, Эвелин решила встать. Есть больше не хотелось, а потому можно было заняться другими неотложными нуждами — сходить в баню, прогуляться, чтобы размять затекшие мышцы.

Эвелин как раз думала, как бы все это изложить Грэму, который настаивал, чтобы она оставалась в постели, как вдруг заметила, что муж с кем-то разговаривает, и прочла по его губам, что он велит этому человеку оставаться за дверью, пока жена лэрда не приведет себя в порядок.

Щеки Эвелин вспыхнули — человек за дверью наверняка понимает, что на ней сейчас ничего нет. Грэм похлопал ее по ягодицам и жестом показал, что надо одеться.

Она выскользнула из постели, расставшись с теплом его тела и меховых покрывал, и быстро надела простое повседневное платье. Потом взялась расчесывать спутанные кудри и хотела отойти в дальний угол, но тут в комнату вошли Боуэн и Тиг в сопровождении отца Драммонда. Священник нес свиток, перо и чернильницу. Эвелин поняла, что Грэм собирается диктовать послание к ее отцу.

Приблизившись к Грэму, она коснулась его руки:

— Я спущусь вниз и глотну свежего воздуха. Мне хочется размяться.

Грэм внимательно посмотрел на нее, вздохнул и, наконец, кивнул в знак согласия.

— Не уходи далеко. Когда я закончу с братьями и отцом Драммондом, то пошлю за тобой.

Эвелин кивнула. На душе стало тяжело. Ей не хотелось быть рядом, когда Грэм примется сочинять свое послание, ведь оно может привести к войне между двумя кланами, которые она считала своими. Но Грэму она сказала почти правду — ей действительно хотелось уйти из душной комнаты хотя бы ненадолго.

Спускаясь по лестнице, Эвелин потянулась и подвигала плечами, чтобы размять мускулы. Она поела совсем недавно, но все равно отправилась в кухню поискать хлеба или сыра, поскольку все еще была голодна.

Мэри с готовностью бросилась ей на помощь, но прежде спросила, знает ли лэрд, что его супруга спустилась вниз. Эвелин с благодарностью приняла хлеб и сыр, поболтала минуту с Мэри и вышла во внутренний двор.

Солнце уже скрылось за горизонтом, на землю быстро опускались сумерки. Все было расцвечено розово-серыми тонами. Люди разошлись по своим хижинам и готовились к ужину. Вокруг царил мир, наступило время собираться за столом, обсуждать события дня и рассказывать байки.

Факелы, освещавшие сторожевую башню, отбрасывали длинные тени на стены крепости. Эвелин прикрыла глаза и втянула душистый весенний воздух.

Она знала, что это спокойствие обманчиво. Воины Монтгомери готовятся к войне.

Земля задрожала у нее под ногами. Эвелин обернулась и успела увидеть, что к воротам крепости во весь опор скачет посыльный. Его плечи укрывал плащ цветов Монтгомери, а к гриве лошади был привязан белый флаг перемирия.