Первая машина осторожно, на тормозах стала спускаться к воде. Матвеев, вытянув шею, наклоняясь вперед — грудью на баранку, — весь напрягшись, блуждающе глядел на воду, и Алексей с беспокойством видел: медлит!.. Мотор, туго вибрируя, гудел, машина, коснувшись колесами воды, внезапно затормозила. Орудие по инерции занесло впереди влево, к самому краю дороги, затрещали кусты. Расчет тоже, скатываясь влево, будто их всех откинуло, густо облепил орудие. Сразу всполошились голоса:

— Что там? Что?

— Почему остановились? Эй! Матвеев, очумел?..

— Орудие у обрыва! Здесь обрыв!

«Что же это он? Неужели трусит? Все испортит!» — тотчас мелькнуло в сознании Алексея, и он увидел, как Матвеев, повернув голову, в растерянности смотрит на него, беззвучно шевеля губами. В ту же минуту Алексей вскочил на подножку, рванул дверцу и, ввалившись в кабину, сел рядом, зло и непререкаемо крикнул:

— Давай вперед!.. Чего думаешь?.. Вперед, говорю!.. А ну включай первую скорость! Быстрей! Чего думаешь!..

Взревев, машина рванулась вперед и, будто обрушиваясь с обрыва, опять затормозила, осела передними колесами, под ними всплеснулась вода, тяжело заскрипел песок.

— Скорость! — закричал Алексей. — Скорость!

Матвеев суетливо и испуганно переключил скорость.

— Жми!

Раскрыв дверцу, Алексей выскочил из машины, слыша, как бешено забурлила вода, чувствуя, как орудие, скатываясь с берега, сильно толкнуло сзади машину. Сочно захрустело дно; тонко завывая, пел мотор, а возле орудия слышались обеспокоенные голоса, всплески, хлюпанье от быстрого движения ног. Темная громада машины, гудя, проползла мимо него. И, налегая на борта, на щит, на колеса, на ствол, позади двигался весь расчет; кто-то, трудно дыша, говорил:

— На колеса, ребята!

— Ну и ночка! Как на передовой! — гудел чей-то баритон, кажется, Нечаева. — Наковыряешься!

И Алексей навалился плечом на щит, рукой толкая колесо рядом с чьим-то плечом и руками, крикнул, понимая, что порыв этот ослаблять нельзя:

— Вперед!.. Навались, ребята!..

Он шел так, подталкивая орудие, несколько минут, пока не онемело плечо, пока колеса орудия не ушли под воду. А вода все подымалась и уже перехлестывала через станины, ударяла в щит, и машина, натруженно завывая, двигалась медленнее и медленнее.

«Сколько осталось до того берега? Где он?»

Вдруг тело орудия откатилось назад, непомерной тяжестью надавило на плечо. Орудие стало. Мотор приглушенно ревел. Будто буксовали колеса. Вокруг орудия бурлила вода. Люди в бессилии прислонились к щиту.

— А, черт! Завели в омут! Полные сапоги воды! Что будем делать?

— Держись, утащат омутницы! — закричал Гребнин. — Они любят таких верзил, как ты, Нечаев!

— Еще, ребята! — с тревогой командовал Дроздов. — Ну, р-раз! Еще!

— Подожди, буксует! Здесь самая глубина!

— Мотор бы не залило!

— Миша, не наступай на ноги! Зачем толкаешься? Не видишь, на одной ноге стою? — завозившись около станин, возмущенно заорал Ким Карапетянц. — Держи руками!

— Орудие засасывает!

Алексей стоял возле орудия, привалившись к щиту спиной, лихорадочно соображая: «Засасывает орудие… Машина буксует… Да, они, наверно, на середине реки… Все же Матвеев не мог проскочить… Хватит ли сейчас троса лебедки?.. Где Чернецов?»

А впереди, сквозь шелест дождя, Матвеев отчаянно кричал в раскрытую дверцу:

— Помогай, ребята! Дав-вай!.. Что же вы?.. Да что же вы делаете со мной?!

— Прекратите суматоху! — выделяя каждое слово, выговорил Алексей и, уже подходя к машине, увидев над собой белое лицо Матвеева, заговорил обозленно: — Что вы? Лучше кричите тогда: «Братцы, погибаю!» Вы шофер, черт побери, или кто?

— Да засосет же… — жалко выдавил Матвеев. — Засосет!..

— Замолчите! — с неприязнью повторил Алексей и повернулся к берегу: фонарик тусклой каплей покачивался на ветру, — видимо, ослабли батареи.

— Гребнин!

— Я курсант Гребнин!

Вблизи послышалось бурление воды, и перед Алексеем размытым в темноте силуэтом возникла невысокая фигура Гребнина.

— Иди к берегу, узнай, сколько до него. Быстро только! Луц, разматывай трос лебедки! И вслед за Гребниным! Я сейчас приду к вам. Ищите дерево со стволом покрепче. Все ясно?

— Ясно! — коротко отозвался Гребнин.

— Так точно! — ответил Луц.

Загудела лебедка, заплескался в воде трос, и две фигуры — одна низкорослая, другая худая и высокая — пропали во тьме. Вскоре донесся оттуда отдаленный и радостный голос Гребнина:

— Берег!..

— Наконец… Фу ты! — Алексей даже вытер мокрое лицо, затем спросил у Матвеева отрывисто: — Хватит троса? Да включи ты фары, что погасил! Троса хватит?

— Да кто его… должно, хватит… А фары… с ними фонарь плохо видно… — забормотал Матвеев.

— Включай! Фонарь сейчас и так найдем! Включай, говорят!

Алексей двинулся к берегу, где угасающей искрой мерцал фонарик.

За спиной вспыхнули фары, ясно выхватили угрюмые деревья, склонившие ветви к реке, — от дождя отяжелели листья; и видно было, как на том берегу две фигуры в потемневших, мокрых шинелях что-то быстро делали возле деревьев, а трос, взблескивая, колыхался над водой. Опять оттуда донесся крик Гребнина:

— Готово!

И Алексей скомандовал срывающимся голосом:

— Включай лебедку! От машины и орудия всем отойти!

Заработала лебедка. Трос натянулся. Машина, как огромная черепаха, толчками начала выползать из воды. Фары ее надвигались, ослепляя; затем передние колеса заскользили по кромке берега, подмяли под себя ее и с ревом забуксовали. Потом раздался стук колес по корневищам. И машина, подвывая мотором, натужно потянула в гору. Сзади, покачиваясь, послушно катило орудие.

— На бугор! На бугор, Матвеев! — крикнул Алексей. — Здесь не останавливаться!

Дрожа от силы мотора, машина вытянула на бугор и стала под деревьями. Расчет выходил из воды.

Алексей с видом величайшей усталости хрипло выговорил:

— Пять минут отдохнуть.

Когда вторая машина была вытащена на берег и Алексей, весь вымокший, обессиленный, подошел к своей кабине, чтобы посмотреть карту, его окликнул лейтенант Чернецов. У Алексея так дрожали от усталости ноги, что он попросил:

— Разрешите мне сесть? — и, опустившись на подножку машины, вынул карту; капли дождя косо липли к целлулоиду.

— Пожалуйста, сидите, — вполголоса ответил Чернецов и добавил: — Посмотрим карту.

Он зажег фонарик, лицо Алексея было бледно, утомлено, влажно.

— Я вас не видел, товарищ лейтенант… Где вы были? — спросил он. — Здесь?..

— Был в пяти метрах от вас. Я-то вас отлично видел. И скажу откровенно — сначала и не надеялся… — Чернецов нашел в темноте его руку, смущенно и дружески тиснул ее. — Это — все…

Спустя пять минут машины неслись по дороге к невидимой, но теперь не такой уж далекой Марьевке. В кузовах было тихо: вымокнув на дожде, усталые курсанты, должно быть, дремали, пригревшись под брезентом.

Свет фар летел во тьму, полную ветра.

Алексей расслабленно откинулся на сиденье, согреваясь, — от стучавшего мотора шло тепло, пахнувшее бензином, все тело, ноги, руки обволакивала жаркая волна, клонило ко сну. Матвеев подчеркнуто старательно крутил баранку, виновато молчал. Косясь, он ерзал, будто сиденье покалывало его, пробовал несколько раз заговорить: «Да, значит, как же это…» — но умолкал, видя, что веки Алексея смыкались и голова тряслась на спинке сиденья.

Впереди, распарывая влажную мглу, огненной нитью всплывала ракета и рассыпалась зелеными искрами в высоте.

— Ракета! — глухо сказал Матвеев, обрадованный тем, что первый увидел ее.

Алексей открыл глаза — во мгле еще мигал зыбкий свет, — перевел взгляд на часы. Три часа двадцать минут.

— Ну вот, — сказал Алексей Матвееву, точно между ними ничего не произошло, — вот теперь впереди Марьевка!

— Я враз, я теперь как на самолете, — забормотал Матвеев. — Ведь я что давеча… Думаю: захлестнет мотор, что делать? Ведь оно дело какое щекотливое… Оно если б какой танк или, скажем, подводная лодка, а то ведь дубина. Куда ее вытащить? А я и не знал, что ты злой можешь быть.