Так и случилось, что миссис Кэрью, которая настроилась против проповедей о любви к ближним, к величайшему своему удивлению обнаружила, что с большим вниманием слушает историю про бородавку, которая выросла на носу у одного из членов «Женской помощи».

К тому моменту, как история закончилась, лимузин свернул на Коммонуэлс-стрит, и Поллианна тут же разахалась при виде улицы и «садика, который идёт по самой середине». По её мнению он был «гораздо красивей всех этих узеньких улочек».

— Только я думаю, все хотят тут жить, — воскликнула она.

— Это невозможно, — ответила миссис Кэрью, приподнимая брови.

Поллианна решила, что она жалеет тех, кому не удалось жить на такой красивой улице, и поспешила исправить неловкость.

— Ну разумеется! — согласилась она. — Я не хотела сказать, что узкие улицы хуже, может быть, они даже лучше: можно радоваться, что не придётся далеко бежать, если вдруг надо сбегать через улицу, чтобы занять яиц или соды и…

Ох, вы живёте здесь?! — воскликнула она, так как автомобиль остановился перед внушительным домом. — Вы живёте здесь, миссис Кэрью?

— А что? — сказала та не без раздражения. — Конечно, живу.

— Ой, как вы рады, наверное! — воскликнула девочка, спрыгивая на тротуар и с любопытством оглядываясь. — Очень рады, правда?

Миссис Кэрью не ответила. Поджав губы и нахмурив брови, она вышла из лимузина.

Второй раз за эти пять минут Поллианна поспешила исправить ошибку.

— Конечно, я не имею в виду грешную, гордую радость! — воскликнула она, с тревогой заглядывая в лицо миссис Кэрью. — Может быть, вы подумали, что я её имела в виду, как тётя Полли раньше думала. Нет, нет! Я имею в виду такую радость, от которой хочется закричать, завопить, хлопнуть дверью, даже если это и неприлично, — закончила она, приплясывая на месте.

Шофёр, сдерживая смех, быстро повернулся к ним спиной и сделал вид, что занялся машиной. Миссис Кэрью, всё ещё поджав губы и нахмурив брови, молча направилась по широкой каменной лестнице.

— Пойдём, Поллианна, — отрывисто сказала она.

Пять дней спустя Делла получила письмо от сестры, которое с нетерпением вскрыла. Это было первое с тех пор, как Поллианна прибыла в Бостон.

«Дорогая сестра! — писала миссис Кэрью. — Ради Бога, почему ты хоть приблизительно не намекнула, чего ожидать от этого ребёнка, которого ты так настоятельно вручила мне? Я почти вне себя и просто не могу отослать её прочь. Трижды пробовала я это сделать, но всякий раз, прежде чем я успею раскрыть рот, она опережает меня. Эта девочка с восторгом говорит о том, как она чудесно проводит время, и как она рада быть здесь, и какая я добродетельная, позволяя ей жить со мной, пока её тётя Полли в Германии. Скажи на милость, как после таких слов я могу обернуться и сказать: «Хорошо, но езжай-ка ты домой»? А самая большая несуразность в том, что ей, видимо, никогда не приходило в голову, что она не нужна мне. Кажется, я не смогу ей об этом сказать.

Конечно, если она начнёт проповедовать, я немедленно отправлю её к тебе. Ты знаешь, я тебя предупреждала, что этого не потерплю. Раза два-три мне показалось, что она начинает, но она перескакивала на какую-нибудь смехотворную историю о своей «Женской помощи». И так всякий раз. В этом ей, конечно, повезло, если она собирается пробыть со мной дольше.

В самом деле, Делла, она просто невозможна. Прежде всего, она без ума от дома. В самый первый день она упросила меня открыть каждую комнату и не успокоилась до тех пор, пока все шторы не раздвинули, чтобы ей стали видны «все эти чудные вещи», которые, как она определила, даже лучше, чем у мистера Пендлтона. По всей вероятности, это кто-нибудь из Белдингсвилла. Во всяком случае, он не из «Женской помощи».

Потом, будто этого недостаточно, она заставила меня бегать с ней из комнаты в комнату, словно я гид или проводник. Она обнаружила белое атласное платье, которое я уже многие годы не надевала, и умолила меня надеть его. И представляешь, я его надела. Почему? Ума не приложу, только я в её руках совершенно беспомощна.

Но это ещё только начало. Затем она попросила меня показать ей всё, что у меня есть, и так неподдельно веселилась со своими историями про миссионерскую помощь, что мне пришлось смеяться, хотя я готова была расплакаться от сознания, какие жалкие вещи этот несчастный ребёнок должен был носить. Конечно же, платье повело к драгоценностям, и она наделала столько шуму из-за моих колец, когда я необдуманно открыла сейф! Знаешь, Делла, я подумала, что девочка сошла с ума. Она надела на меня все кольца, брошки, браслеты, ожерелья, какие только были, потом настояла, чтобы я приколола обе бриллиантовые диадемы (выяснив, что это за «штучки»). И вот, я сидела, обвешанная жемчугом, бриллиантами и изумрудами, словно богиня в индийском храме, а этот бесподобный ребёнок начал танцевать вокруг меня, хлопая в ладоши и распевая: «Ой, как хорошо! Ой, как прекрасно! Я бы вас подвесила на веревочку возле окна, получилась бы замечательная призма!»

Только я собиралась спросить её, что она имеет в виду, как вдруг она села прямо посреди комнаты на пол и расплакалась. Как ты думаешь, из-за чего она плакала? Она рада, что у неё есть глаза и она может видеть! Ну, что ты об этом скажешь?

Конечно, и это ещё не всё. Это ещё только начало. Поллианна пробыла здесь четыре дня, и заполнила каждую минуту полностью. Она уже зачислила в число своих друзей истопника, полицейского, разносчика газет, не говоря уже о моих слугах. Они все просто очарованы ею. Но, пожалуйста, не думай так обо мне! Я бы отправила её немедленно к тебе, если бы не чувствовала себя обязанной исполнить своё обещание. Что же до того, чтобы я забыла Джеми и мою великую скорбь — это невозможно. Она ещё больше обостряет ощущение утраты, потому что я должна заботиться о ней вместо него. Как я уже сказала, я продержу её до тех пор, пока она не начнёт читать нотации. Тогда она немедленно отправится к тебе. Но она ещё не проповедует.

«Ещё не проповедует! — рассмеялась про себя Делла, читая убористо исписанный листок. — Руфь, Руфь! И ты позволила, вернее — сама открыла каждую комнату, раздвинула все шторы, нарядилась в атлас и драгоценности, а ведь Поллианна не пробыла там ещё и недели! Но она ещё не проповедовала, о нет, не проповедовала!»

Для Поллианны Бостон был большим подарком, но и Поллианна для Бостона была настоящей жемчужиной. Познакомиться с нею было очень интересно.

Она говорила, что город ей нравится, только лучше бы он не был таким большим.

— Понимаете, — доверчиво поведала она миссис Кэрью на следующий день после прибытия, — я хочу увидеть и узнать его весь, но не смогу. Это как на обеде, когда тётя Полли приглашает гостей. Столько всего наготовлено, что только посмотреть, просто глаза разбегаются — и не знаешь, что есть.

Конечно, можно радоваться, что всего так много, — рассудительно добавила Поллианна, переведя дух. — Ведь когда чего-нибудь очень много, это приятно. Только не лекарств и не похорон, конечно! Но лучше бы тёти Поллины обеды распределили на те дни, когда нет тортов и пирогов. Вот так и Бостон. Я бы хотела захватить его домой, чтобы на следующее лето у меня было что-нибудь новое. Но это нельзя. Города не похожи на торты с глазурью, да и торт не очень хорошо хранится, то есть не очень долго. Я пробовала, но он засох, особенно глазурь. Глазурь надо есть сразу, пока она ещё свежая, вот я и хочу всё увидеть сразу, пока я здесь.

Поллианна не думала, что, осматривая мир, нужно начинать с самой отдалённой точки. Она начала знакомство с Бостоном, подробно исследуя своё непосредственное окружение — жителей улицы, на которой стоял дом.

Это занятие и школьные уроки поглотили её время и внимание на несколько дней.