— Я хотела привлечь свое внимание.

— Молодец. Привлекла. Что дальше?

Привлекла, это мягко сказано. Вскипятила мне мозги по полной.

Она мнется, мычит, а потом, набрав полную грудь воздуха, выпаливает:

— Я испугалась, что ты больше не позвонишь и не приедешь! А мне хотелось увидеть тебя! — тут же жмурится, будто боится, что ударю, и едва различимым шёпотом добавляет. — Очень хотелось…

И что теперь? На хер тебе эта информация, Барханов?

Это же край. Тот самый случай, когда на горизонте появляется малолетняя дурочка, способная своим существованием испохабить все, к чему ты привык.

Я сам ее позвал…

Она смотрит на меня ожидая ответа, а я вместо этого наливаю еще коньяка:

— Если женщина не интересна мужчине, этого уже не исправить.

— Я тебе интересна, — кивает уверенно, — и можешь не отпираться.

Я и не думал. В знак согласия салютую стаканом и прохладно добавляю:

— И если он хочет продолжения, то будет добиваться его сам.

— Ты бы стал меня добиваться?

— Нет, — абсолютно искренне. Это все равно, что добиваться геморроя.

Она растерянно моргает, потом нахохливается, снова напоминая маленького, сердитого Ежа.

— Я так и знала!

— И все равно приехала?

— Приехала! — в темном взгляде неприкрытый вызов.

Ебанутая она все-таки.

— Тебе не хватает изящества в поступках, женской хитрости и гибкости. Ты как медведь.

— Да, я не умею флиртовать, — раздраженно разводит руками, — и когда пытаюсь это сделать, ты злишься!

— Потому что те фокусы, которые ты используешь, срабатывают только на малолетках. Можешь показать их сокурсникам, успех обеспечен.

Под ее пронзительным взглядом внезапно чувствую себя старым пердуном, решившим поучить уму разуму подрастающее поколение.

— Мне не нужны сокурсниками, — произносит упрямо и складывает руки на груди.

Я жму плечами, мол дело твое, меня это не касается.

— И что, по-твоему, мне нужно было сделать, чтобы добиться твоего расположения?

Самый очевидный ответ: не идиотничать. Но его я не озвучиваю, вместо этого лениво предлагаю:

— Заинтриговать. Распалить желание…

— С каким из этих пунктов я не справилась?

С усмешкой качаю головой и снова салютую Лере стаканом. Пять за наглость, Ёжик.

Справилась. На все сто. Интриги теперь хоть отбавляй. Только о ней и думаю днями напролет, а насчет желания… Хорошо, что футболка длинная, иначе мой стояк был бы виден за километр.

Мне никак не удается просчитать ее до конца. Она то маленькая и беззащитная, а то безрассудно смелая и непростительно честная. А еще глупая, потому что не понимает: тигра нельзя бесконечно дергать за усы.

Я пока держусь, мой внутренний стоп-кран скрипит, но справляется. Надолго ли?

Хер знает. Я просто нутром чую, что с ней будут одни проблемы. Не получится просто переспать и забыть. Затянет, потом хер выберешься. Неправильная, не подходит ни по одной позиции. Этим и цепляет. Тем, что выбивается из привычной колеи, заставляет чувствовать что-то новое.

Как наркота. Сначала интересно и в кайф, а потом ломка начинается.

— На твоем месте, я бы книги умные почитал, на тренинги походил, — подкидываю заведомо проигрышные варианты. Ей не поможет ничего. Потому что порода такая.

Наглая и громкая. Железный дровосек в юбке.

— Демид… — выдыхает она и замолкает. Ее взгляд мечется по моему лицу, губы дрожат. — Ты так и будешь полоскать мне мозги, или все-таки поцелуешь?

…Надо записать «ежи не поддаются дрессировке».

Одна обиженная фраза и вся воспитательная работа псу под хвост. Она ни черта не поняла! И не поймет.

— Мама-то ругать не будет?

Мне насрать, что там с ее мамой, просто даю последний шанс отступить.

Соплячка недовольно дует губы и чопорно выдает.

— Она думает, что я у подруги. На всю ночь.

Эти слова пульсируют сначала в висках, потом на кончике пальцев, потом в животе.

На всю ночь… Моя… И я знаю, что хочу с ней сделать, и как…

Вознесенская не замечает демонов в моих глазах, облизывает губы, и сама тянется ко мне. Неуверенно, робко касается пальцами моих скул. Я чувствую, как сворачивается кровь в жилах и тяжёлым комом падает вниз живота, в пах. Член аж ломит от желания оказаться в ней. А она дура не понимает насколько я близок к черте, прижимается ко мне так, что чувствую сквозь платье маленькие твердые, как вишенки соски

…К черту дрессировку. И стоп-кран тоже к черту. И ломку переживу.

Я отпускаю самоконтроль, и рывком притягиваю рыжую к себе. Она испуганно охает и тут же идет на попятный, пытаясь отстраниться. Тонкие руки упираются мне в грудь, но я легко сминаю жалкое сопротивление, лишая ее возможности ускользнуть.

Поздно. Раньше думать надо было. Я честно пытался держаться в рамках, пытался быть джентльменом и вправить ей мозги.

Не захотела? Ее проблемы. Я ей ничего не обещал. Ни любви, ни вечной преданности. Чистая физиология. Если ее устраивает такое отношение, что ж… не вижу смысла биться лбом в каменную стену. Пусть опыт нарабатывает. Хреновый, но зато свой.

Непослушные кудри сминаю в кулаке, вынуждая ее запрокинуть голову и подставить нежную шею. Голубая жилка в яремной впадине бешено пульсирует, попадая в унисон с моим собственным пульсом.

— Глаза открой.

Она покорно открывает. В них плещется паника, смешанная с предвкушением, черный зрачок во всю радужку, дрожащие блики от ламп и чувственная поволока.

— Только не надо меня больше проверять и воспитывать, — выдает через силу, даже сейчас умудряясь раздражать. Мне хочется взять ремень и отходить ее по круглой заднице, чтобы сидеть не могла неделю.

— Никакого воспитания, Ёжик, — большим пальцем обвожу ее губы, оттягиваю нижнюю, дурея от податливой мягкости. — Детский сад закончился.

Лерка…

Маленький, глупый Ёжик, который так отчаянно добивался моего внимания и пытался быть смелым, ровно до того момента, как мои предохранители перегорели. А после — все, нет смелости. Только испуганно распахнутые глаза и дрожь во всем теле.

Наверняка, уже пожалела, что пришла, но поздно. Не отпущу.

Она понимает это по моему взгляду, по тем электрическим разрядам, что пробегают от каждого прикосновения. Нервно хватает воздух ртом, от волнения облизывает губы.

Почему я не могу перестать смотреть на ее губы? Почему они такие? Трепетные, манящие, уверен, что сладкие, как малина. Хочется наброситься на них, смять жадным поцелуем, подчиняя своим желаниям, но я еще помню ее гордое «я вообще-то еще девственница». Девственниц ведь нельзя пугать? Нельзя ставить раком посреди коридора, даже если очень хочется? Я бы поставил, прямо здесь и сейчас. Нагнул, придавливая щекой к стене, и отодрал хорошенько, чтобы кричала, срывая голос, а потом неделю ходить не могла нормально, и при каждом шаге меня вспоминала.

Когда-нибудь я реализую эту фантазию, но не сейчас. Сейчас я гребаный джентльмен, который из последних сил пытается таковым и остаться.

Это сложно, и с каждой секундой выдержка все больше трещит по швам.

Прижимаю ее к своему телу, чувствуя, как гудит, словно натянутая струна. Руками за бедра и ближе к себе. Вдавливаю, позволяя почувствовать каменный стояк. Она вздрагивает, ерзает, пытаясь отодвинуться.

Ты сама этого хотела, девочка, наслаждайся.

Одной рукой снова зарываюсь в огненную гриву, обхватываю затылок и притягиваю к себе, второй сминаю круглую, упругую, но охрененно мягкую задницу.

Все-таки целую.

Тише, Дем, тише! Не сожри ее!

Хотя хочется. Всю, целиком от наглой рыжей макушки, заканчивая пальчиками на ногах.

Она податливая как пластилин. Растекается в моих руках, беспомощно цепляясь за плечи, неуверенно отвечает. Я почему-то думаю о том, целовалась ли она с кем-то другим? Подставляла ли так же губы? Трепетала? Тут же захлестывает пеленой иррациональной ревности, а инстинкт собственника кипятит мозги, призывая к кровавой расплате.