Шериф нервно оглянулся. Никто не спешил ему на помощь. Стоявшие рядом фермеры выжидающе молчали, сплевывая табачную жижу на землю. Шериф был избран народом, он должен защищать его, иначе потеряет место и должность и навсегда погубит свою карьеру. Шериф все еще колебался, когда один из стоявших рядом пожилых мужчин сухо сказал:

– Сдается мне, раз у нее есть квитанции, дело затеяно незаконное, Харли. Пусть заплатит что должна, и давай покончим на этом.

Куда только подевалось воинственное настроение шерифа. Он быстро сделал какие-то подсчеты и назвал сумму. Ужаснувшись, Дора все же стала вытаскивать из муфты кошелек, когда незнакомый седой джентльмен выхватил у шерифа счет и стал его проглядывать.

– Нельзя брать проценты с уплаченных денег, Харли. У леди и половины этой суммы не наберется.

Он тоже набросал несколько цифр, получил другой итог и протянул счет Роберту, чтобы тот проверил.

Дора сильно подозревала, что Роберт совершенно не разбирается в четырех действиях арифметики, но позволила ему все просмотреть с важным видом, прежде чем взять листок у него из рук и убедиться лично. Она внимательно вгляделась в цифры платежей за предыдущие годы, вычеркнутые шерифом. Новая сумма показалась ей почти такой же, как прежняя. Она проверила, сходятся ли цифры с теми, что указаны в квитанции, и осторожно вынула кошелек. Дора начала кое-что понимать относительно денежных сделок с подобными людьми.

– Янки заплатили нам вот этими деньгами за лошадей. Они годятся? – спросила Дора нарочито жалобным тоном. Если ей удастся склонить всех этих людей на свою сторону, она, уж конечно, попридержит золото.

Шериф нахмурился и стал, было возражать, но Роберт взял банкноты, пересчитал их, сунул шерифу под нос и потребовал квитанцию.

Для этого им надо было войти в здание суда. Мужчины вокруг заворчали, что вот опять задержка, но и они понимали, что маленькой леди обязательно надо получить свою квитанцию. Дора снова задрожала с ног до головы, когда они вошли, и шериф подал ей бумагу на подпись, но она сделала над собой усилие и заставила пальцы повиноваться. Дора позволила себе только одну вольность и подписалась «миссис Пэйс Николлз», вместо «Чарли». Дора не знала, не повлияет ли это на законность документа, но на ее взгляд, закон уже так много и часто за это время нарушался, что еще одно-два нарушения большой роли не сыграют.

Дора чуть не лишилась чувств, когда шериф скатал в трубку документ и подал его ей со словами:

– Сделка состоялась, миссис Николлз. Полагаю, вы сделали неплохое приобретение.

– Но я не могу принять владение, – в ужасе прошептала Дора. – Сделка незаконна, имение принадлежит Чарли.

– Больше не принадлежит, – отрезал Роберт. – Вы только что купили усадьбу на аукционе. Харли не слишком сообразителен. Он знает только один способ передачи имущественных прав. Раз Чарли не уплатил вовремя налоги, значит, можно продать усадьбу тебе.

– Но это неправильно, – возразила Дора, а Солли в это время уже нагнал их за зданием суда. – И я что-то должна с этим делать.

Роберт пожал плечами.

– Сейчас вы ничего не должны делать. Главное, Джо Митчеллу не удалось заграбастать вашу собственность, а мы приехали сюда как раз вовремя, чтобы ему помешать. Когда бы Чарли ни вернулся домой, вы всегда успеете уладить это дело с ним. Передать имущественные права дело не очень сложное. И давайте поскорее уберемся отсюда, пока наши парни не отпустили Джо.

Это было разумное предложение. И поспешный отъезд, ничего не исправляя сейчас, самое мудрое, что они могли предпринять. Дора была не слишком заинтересована в том, чтобы встретить Джо Митчелла, уже знающего о происшествии. Разумеется, если Джо будет наводить дотошные справки, то откроет фальшь. И Дора начала молиться, поднимаясь на повозку.

– Я подписалась как жена Пэйса, – прошептала она удрученно, когда Роберт поехал рядом с повозкой, показывая Солли, как и где можно избежать скопления лошадей и пешеходов.

Роберт снова пожал плечами.

– Ну и хорошо. Пэйс все сам уладит. Прошу прощения, я не знал, что вы с ним пара, но меня не было в городе, когда сюда приезжал Пэйс. А слухам я не очень-то доверяю. Как он поживает?

Дора никогда не лгала, но сейчас увязла в липкой паутине обмана. Она еще не готова принять реальности окружающего мира. Как бы сейчас пригодился совет папы Джона. Впрочем, Дора и так знала, что бы он сказал. Ей не следовало ни за какие блага подписываться именем Пэйса.

– Мы уже давно ничего о нем не знаем, – правдиво ответила Дора. – И тебе не надо нас провожать, если ты хочешь быть на сегодняшнем заседании, – добавила она, чтобы немного успокоить растревоженную совесть, которая и так болела, даже без присутствия свидетеля ее обмана.

– Нехорошо ездить женщине одной по этим дорогам. Да у меня и денег нет на приобретение какой-нибудь собственности.

Дора виновато вспомнила о золотых монетах, так и не увидевших свет.

– Я могу оплатить твои услуги? – нерешительно спросила она. – Я бы ничего не сумела сделать без твоей помощи.

Роберт жизнерадостно улыбнулся.

– Я бы сам с удовольствием тебе заплатил за доставленное развлечение. Не скоро Джо переживет, что его перехитрила женщина! Пригласи меня пообедать и передай Пэйсу, что мы с ним в расчете.

Надо бы написать Пэйсу и сообщить, что она сделала. Дора очень сомневалась, что имела право совершить акт подлога, хотя и на бумаге. Ну, у нее будет время обо всем как следует подумать, когда она доберется домой.

Но, приехав, домой, Дора должна была приготовить обед и заняться кашлем Эми. Харриет Николлз провела беспокойную ночь, и за ней тоже следовало поухаживать. Дора хотела обо всем рассказать Джози, но та принимала родственников, и ее не интересовали дела. После обеда она осталась составить компанию Роберту, а Дора направилась к своим пациентам.

Когда она, наконец, удалилась к себе, то постель ей показалась одинокой, как никогда. Хорошо бы вернуться к себе домой и спать в кровати, которую они делили с Пэйсом, но жить одной в доме небезопасно. Ей надо с кем-то говорить и чтобы кто-то ее хвалил за правильный поступок, и при этом она не могла унять угрызения совести. Ложь умолчания – все равно ложь, и ее подпись на документе – подложная.

Теперь, конечно, ничего нельзя изменить, но люди шерифа не смогут выгнать их из дому. И эта мысль утешила Дору.

Граф лежал, откинувшись на подушки, тяжело дыша. Больные легкие забила мокрота. Красивые черные волосы выцвели, сильно тронутые сединой. Тяжелые бархатные занавеси у кровати повытерлись на краях, да и все убранство богато отделанной спальни являло следы изношенности. Оконные драпри заслоняли путь солнечным лучам и мешали оценить степень разрушения и упадка былой роскоши.

– Найди ее, – приказал больной, комкая старое письмо и стукнув кулаком по одеялу. – Найди и привези сюда.

Человек помоложе безостановочно мерил шагами некогда изящный ковер. Он снял сюртук и галстук, и полотняная рубаха чересчур вольно расстегнулась на шее. Угрюмые, когда-то юношеские черты с возрастом огрубели. Толстые надутые губы говорили скорее о жестокости, нежели о чувственности. Глаза под набрякшими веками раздраженно обратились к больному.

– А ты думаешь, я не пытался? Но там же идет война. Письма идут неделями, месяцами. Последнее могло где-то затеряться. Мой поверенный сломал ногу, садясь на корабль. Одна дьявольская трудность все время сменяется другой.

– Поезжай сам, – хрипло приказал немощный больной. – Поезжай и доставь ее ко мне.