– Если ты уже заканчиваешь, я подгоню экипаж, – натянуто сказал он. Дора кивнула и с нескрываемой грустью посмотрела ему вслед. Салли поагукала младенцу, но ничего не говорила, пока Дора застегивала лиф и собиралась уходить. Потом взяла у нее ребенка и сказала:

– Тебе необходимо кое о чем знать, Дора. Застегивая последние пуговицы, та с удивлением посмотрела на Салли. Хозяйка лавки передала ей Фрэнсис.

– Билли Джон говорит, что у Джо Митчелла имеются документы почти на каждый земельный участок от реки до железной дороги.

Дора смотрела, ничего не понимая. Салли огорченно взглянула на нее:

– Ты ни разу не видела карту? Ваша с Пэйсом усадьба и твоя ферма расположены как раз посередине этого участка.

До Доры сразу дошел смысл услышанного, но она подумала, что, когда будет время, надо все как следует осмыслить, а пока что у нее одна-единственная цель и забота – избавить Пэйса от этого ужасного скорбного взгляда.

По дороге домой Дора не позволила себе никаких упреков, но Пэйс воспринял ее молчание как неодобрение. Он знал, что Дора не станет его пилить или читать нотации, но ее молчание говорило само за себя. Он понимал, что она думает о нем, но не мог стать таким, каким жена хотела его видеть. Дора знала, за кого выходит замуж. Он дал ей свое имя, ребенок родился в законном браке, а большего она не должна ожидать или требовать.

Но, черт побери, ведь жена ничего и не просила. Дора никогда ни о чем не просила. Она только смотрела на него большими голубыми глазами, и Пэйс чувствовал себя или героем, или ничтожеством. В данную минуту скорее последним. Уж лучше бы она кричала на него. С этим бы он справился.

Пэйс быстро посмотрел на жену в надежде, что та собирается все ему выложить, но встретил только грустный, отсутствующий взгляд. Его мучила пробудившаяся совесть, и он стал смотреть на дорогу.

Что ж, он не собирался просить прощения за то, чего нельзя избежать. Остановив экипаж у дома, Пэйс помог ей сойти.

– Пойду проверю табачные посадки. Я не очень опоздаю к обеду.

Пэйс понимал, что это звучит грубовато, но не мог не обороняться. Он ожидал, что Дора рассердится или обидится, но та лишь слегка дотронулась до его распухшего подбородка, кивнула и поднялась по лестнице. С тем же успехом она могла бы ударить его ножом в сердце.

Пэйс никогда не знал, чего от нее ожидать. Иногда казалось, будто он женат на трех разных женщинах. А поскольку ему приходилось ладить с матерью, с Джози и полным домом служанок, то еще три женщины в лице жены были ему ни к чему. Он все время пребывал в неизвестности – то ли она испугается, рассердится или будет недовольна его поступками. Он не хотел ни того, ни другого, ни третьего.

Выругавшись про себя, Пэйс поставил экипаж в конюшню, выпряг лошадей, почистил ее и насыпал в кормушку овса, потом побрел к табачным посадкам. Надо бы переодеться, но в этом вроде нет особой необходимости. Доре следовало бы побранить его за порванную рубашку, которую она совсем недавно старательно выстирала и выгладила, а у него их было не так уж много. Но она, казалось, даже не заметила этого.

Да какое, черт возьми, это имеет значение? Это его рубашки. Это его дом. Он тратит свои собственные деньги, пусть они принадлежали отцу и Чарли. Она не имеет права что-либо говорить. Дора неглупа и знает это. Ему бы следовало поблагодарить судьбу за то, что его жена умеет держать язык за зубами.

Однако Дора никогда не держала язык за зубами в его обществе. Он был единственным человеком, с которым она разговаривала. С кем еще она могла говорить? С его матерью? С Джози? Наверное, она все копит в себе. Как он сам. Эта мысль появилась как бы ниоткуда, и Пэйс быстро отправил ее обратно. Мужчины не говорят о своих чувствах. Они проявляют их на деле.

Пэйс остановился возле кухни, чтобы умыться из насоса, прежде чем войти в дом и надеть чистую рубашку ради воскресного обеда. Стояли последние числа апреля. Солнце пригревало, и кое-где уже раскрыли кухонные окна навстречу легкому ветерку. Когда он наклонился над тазом, из окон донесся знакомый голос. Пэйс так стремительно выпрямился, что чуть не ударился головой о кран. Он шумно распахнул дверь кухни, в два шага пересек ее, схватил новоприбывшего за грудки и припер к стене.

– Ты почему, черт побери, не сообщил, что вернулся? Джексон ухмыльнулся и огромной ручищей задрал подбородок Пэйса с такой силой, что тому пришлось его отпустить из опасения, как бы не сломать себе шею.

– Вы хотите, чтобы я оставил у парадного визитную карточку? – язвительно спросил Джексон.

Пэйс шлепнул его по руке.

– Ты свободный человек. Ты имеешь на это право. Но, черт возьми, что ты здесь делаешь?

Ухмылка сошла с лица Джексона, и он кивнул на смеющихся, болтающих служанок.

– Потом расскажу. Слышал, что вы поженились.

Все с тем же выражением лица Пэйс хлопнул Джексона по спине и подтолкнул к галерее, ведущей в дом.

– Идем к Доре. Она будет рада тебя видеть. Входи, я ее позову.

Джексон заупрямился:

– Мне нельзя туда входить. Обстоятельства не настолько еще переменились. Хотите поговорить – давайте здесь.

Но Пэйс дал ему такого тумака, что чуть не сбил с ног.

– Заткнись, Джексон. Это мой дом, и я приглашаю кого хочу.

Джексон замолчал, но пребывал в смущении, пока шел по освещенной солнцем галерее, где теснились горшки с геранью, а также не уместившиеся на кухне тарелки, чашки, кружки. Очутившись в элегантной столовой с полированным обеденным столом и канделябрами, он подался назад и едва не наступил Пэйсу на ноги.

– Мне здесь не место, – пробормотал он, – пойду подожду на крыльце.

– Ты жил в доме у Доры, – напомнил Пэйс, подталкивая его в нужном направлении. – Почему же теперь не можешь войти в мой дом?

Оказавшись в парадной гостиной, Джексон критически оглядел дорогие ковры, потом перевел взгляд на хрустальные светильники, бросавшие блики на полированные столики.

– У Доры не было всех этих побрякушек. Вы же не впустите сюда быков.

Пэйс фыркнул точно так же, как это делала его мать.

– Видел бы ты этот дом, когда мы с Чарли подрались. Босиком здесь пройти было нельзя. Битое стекло до сих пор находят.

Джексон вроде бы согласился, но отказался сесть на вышитый диван, пока Пэйс звал Дору. Он стоял посреди нарядной гостиной и вертел в больших черных руках потертую фетровую шляпу.

Однако Джексон забыл о своем смущении, когда Дора сбежала с лестницы, обняла и чмокнула его в щеку. Пэйс понимал, что Джексон не столько смутился, сколько был поражен такой встречей. В палевом воскресном платье и пышных юбках, Дора со своими локонами была совсем непохожа на ту строгую серенькую квакершу, которую Джексон видел в последний раз. Может быть, замужество не так уж ей не к лицу, как иногда могло показаться.

– Ты жив! Невредим! Слава Богу, Джексон. Я очень беспокоилась. В газете ничего не писали про ваш полк. Я не знала, что и думать.

Дора чуть не танцевала от радости. Она взяла Джексона за руку и подвела к дивану. На этот раз, заметил Пэйс, Джексон сел без уговоров.

Да, она так не смеялась и не танцевала, когда Пэйс вернулся домой, но, с другой стороны, он ведь не давал ей оснований для радости. Кроме того, Дора всегда знала, жив он, здоров или болен и огорчен. Она знала, что Пэйс жив. Она знала, что он нарочно притворялся, будто Дора для него не существует. Пэйс просто не заслужил, чтобы его так встречали.

Тем не менее, с видом собственника он обнял ее за талию и усадил рядом с собой на диванчик для двоих напротив Джексона. Она удивленно взглянула на Пэйса, но тот уже сосредоточил все внимание на Джексоне.