Пэйс ехал боковыми улицами, избегая прямого пути мимо лавки Хомера и дома мэра, где проживал один из закадычных дружков Чарли. Джо Митчеллу было двадцать четыре, но он все еще не покинул отцовский кров. У него не было особого желания заняться каким-нибудь полезным делом. Изящный особняк с причудливой железной решеткой, доставленной из Нового Орлеана, считался красивейшим домом в городе. Здесь было достаточно слуг для домашней работы и приготовления пищи. Мать Джо умерла, а отец допоздна занимался делами и не знал, как сын проводит свой досуг. Пэйс не раз слышал, как Чарли и его дружки обсуждали женщин, которых они тайком приводили в дом мэра, в то время как тот обсуждал политические дела с другими важными персонами Франкфурта. У Джо было все, чего только может пожелать человек, и при этом ему не надо было и пальцем шевельнуть. Все доставалось даром.

Пэйс, правда, не испытывал никаких завистлив чувств по поводу того, что у Джо есть все, а у него ничего. Он с момента своего появления на свет знал, что Чарли унаследует ферму и все имущество, а ему, Пэйсу придется самому пробиваться в жизни. Однако это его нисколько не тревожило. При первой же возможности уедет в колледж, чтобы выучиться на адвоката, а потом тоже займется во Франкфорте политикой. Настало время вразумить здешний люд, но теперешний отсталый мэр никогда не сможет этого сделать.

В город Пэйс приехал по причине, не имеющей никакого отношения к Джо, Чарли или Хомеру. По крайне мере сейчас. Пэйс отвел лошадь в закуток, где никто не мог ее увидеть, привязал там и скользнул в ближайший переулок.

Старик, живший в последней хижине на самой окраине города, был такой дряхлый, согбенный и седой, что не представлял для работорговца никакого интереса. После смерти хозяина он получил вольную, но дядюшке Джэз; свобода уже не доставляла никакого удовольствия. Он едва сводил концы с концами, подстригая тех, кто был слишком беден, чтобы пользоваться услугами городского брадобрея, но душа его снискала пищу путем стараний, о которых знали очень немногие.

Пэйс был одним из них. Как только он подошел к порогу лачуги, дядюшка Джэз, распахнув дверь, поспешно втащил его внутрь, прежде чем кто-либо успел заметить приход юноши.

– Глупый парень, – пробормотал старик, возвращаясь к очагу с тарелкой яичницы с ветчиной. – Тебе незачем сюда являться, когда повсюду рыщут эти молодчики.

Он окинул проницательным взглядом из-под кустистых седых бровей разбитое лицо Пэйса.

– Не иначе как досталось вчера вечером.

Пэйс, не обращая внимания на его ворчание, сказал:

– У меня двое на очереди сегодня в ночь. Джош позаботится об ищейках. А как насчет Хауэрда?

Джэз покачал седой головой и неодобрительно поцокал языком:

– Ты уже очень многих перебросил из здешней округи, за тобой следят. Дело опасное.

Пэйс в отчаянии сжал кулаки.

– Знаю, но я не могу допустить, чтобы они здесь оставались. Вчера Чарли и его парни изнасиловали Тесси. Не могу я оставить ее здесь, чтобы все снова повторилось.

Глаза под набрякшими веками затуманились печалью. Старик глядел вдаль, словно ничего не видя перед собой.

– Все идет своим чередом. И Тесси к этому привыкнет, как привыкла ее мать.

Пэйс едва не взорвался от ярости:

– Ты хочешь сказать, что она должна остаться? Да ты за кого? Да они убьют ее!

Старик опять цокнул языком и все тем же затуманенным взглядом следил, как юноша в ярости мерит шагами узкую комнатенку.

– Не она первая, не она последняя. Дай срок, парень, ты сам в этом убедишься. Не можешь ты изменить систему, спасая людей поодиночке. Нет, ты узнай все науки в твоем чудном колледже, а потом поезжай к президенту и расскажи ему, что у нас здесь творится. Пусть он законы переменит. Тогда ты поможешь не одному, а многим. А сейчас единственное, что мы можем, так это помочь случайным беглецам, которые к нам приходят, а ты обижаешь пришлых только потому, что думаешь больше о себе и помогаешь тем, кого хорошо знаешь.

Пэйс все это понимал. Он знал, что с отцовской фермы сбежало слишком много невольников, скоро заподозрят его и будут выслеживать всех, с кем он имеет дела. И Пэйс старался терпеть. Он часто делал вид, что не замечает жестокости и издевательства над черными рабами. Но сейчас он не мог сделать вид, будто с Тесси ничего не случилось.

– Если ты не поможешь мне, я сам справлюсь. Пэйс уже пошел к двери, когда старик его окликнул:

– Мы вытащим Тесси, но сам ты должен изменить поведение, парень. Ты должен примкнуть к ним, завести себе девчонку и вместе с ними охотиться за беглыми рабами и поливать бранью ниггеров, как все остальные, иначе ты мне больше не помощник.

Пэйса затошнило, но он сжал кулаки и подавил позыв. Он медленно обернулся к бывшему рабу и неохотно кивнул:

– Ладно, говори, как и что нужно делать.

На следующий день после того, как Тесси и Мамми благополучно переправились через Огайо, Пэйс задремал под густолиственными кленами на берегу ручья. Он всю ночь сидел на веслах, а потом довел беглянок до первого поста помощи беглым рабам на территории Индианы. Ребра у него были затянуты бинтами, но адская боль все не отпускала. Он ни на мгновение не сомкнул глаз в течение сорока восьми часов, и усталость доконала его. У Пэйса не осталось сил добраться до дому и получить очередную порцию кнута, Подложив руки под голову на берегу, поросшем густой травой, он задремал, не обращая внимания на удилище.

Постепенно, однако, до него стало доноситься какое-то серебристое журчание. Оно настойчиво вторгалось в сознание незнакомыми каденциями. Пэйс попытался отмахнуться от этих звуков, словно от комаров, но мелодия будоражила его, и скоро сонливость как рукой сняло. Вот звук приблизился и теперь напоминал ласковую песенку. Это неопасно, зато любопытно, что бы это могло быть. И Пэйс, наконец, совсем проснулся.

Открыв глаза, он вгляделся в темно-зеленую массу листьев, но не увидел ничего, кроме густой зеленой тени и серебристого мерцания ветвей. Он прислушался повнимательнее. Звук раздавался слева, певучий, тонкий, а потом Пэйс услышал легкий детский смех и улыбнулся, вспомнив, как в детстве ему рассказывали об ангелах, играющих на серебряных арфах. Он давным-давно не верил в ангелов, черт побери, но беззаботная невинность мелодии приятно ласкала слух. Он потянулся и стал ждать, когда звуки приблизятся.

Наверное, проказник карабкается с ветки на ветку. Песенка доносилась откуда-то сверху, раздаваясь прямо над его головой, и если бы он пригляделся повнимательнее, то наверняка бы увидел, как мелькнуло что-то голубое, и то был совсем не проблеск неба.

– Я обычно стреляю в птиц, которые меня будят, – громко крикнул Пэйс самым грозным тоном.

Серебристый звук замер, и юноша пожалел о своей резкости. Затем Пэйсу на нос упал кленовый листочек, и он усмехнулся:

– О, наверное, в моих кленах завелись ангелята. О Господи, что же теперь со мной будет?

Над его головой поплыл чистый детский смех. Пэйс удивился, кто же из чернокожих ребятишек осмелился проникнуть в эту часть их фермерских угодий, но ничего путного не приходило на ум. Он попытался представить себе белого отпрыска Чарли, но тот вряд ли мог поступать с белыми девушками так же, как с Тесси. Пэйс живо вспомнил некогда беззаботную, простодушно улыбающуюся девочку и ее теперешний вид, угрюмый от сознания унижения и позора.

Еще два кленовых листика лениво и плавно слетели ему на грудь. И вновь раздался тихий смех, словно ребенок ждал, какой ответ последует с его стороны. Пэйс схватил один из «носиков» и бросил его в говорливый ручей. В ответ раздался восторженный смех, и он отправил туда же второй. Восторг вылился в волшебную мелодию, спетую на каком-то незнакомом ему диалекте. Пэйс постарался разобрать слова, но смысл ускользал от него. Зная, что никто из рабов не спел бы подобной песни в такой странной манере, он попытался разглядеть существо, спрятавшееся в листве над ним, но опять увидел только что-то голубое и белое, когда оно взобралось повыше. Создание было женского рода. Белое – это, конечно, мелькнувшие панталоны, и ни один мужской голос не мог быть так приятен.