А почему вы не воспользовались моим винчестером, мистер Смит? — раздался из кустов голос Кардосо.

— Не был уверен, что он заряжен.

— Неужели я похож на человека, который ездит с незаряженными винтовками?

Кирилл вышел из-за бука и похлопал его по коре, словно доброго коня. Ему было приятно, что ни одна пуля не угодила в дерево.

— Дева Мария! — причитал Мануэль, застыв с бумажником и револьвером Ильи. — Матерь Божья, молись за нас ныне и в час смерти нашей…

— Помолись лучше за этих, — сказал ему Илья. — Да расцепи ты пальцы! Ну и хватка у тебя!

Кирилл вернулся к костру и поднял свою кружку. Кофе немного остыл, но он и не любил пить слишком горячий.

Первые пять лет своей жизни в Америке Илья Остерман провел в Нью-Йорке. Он считал себя чистокровным горожанином. Однако стоило ему подняться на борт парома или сесть в лодку, как что-то неведомое просыпалось в душе и гнало прочь из города. Хотелось, чтобы паром не остановился у причала Лонг-Айленда, а пошел дальше, дальше и вышел в открытое море. А еще его тревожили паровозные гудки. Казалось, они звучат именно для него, куда-то зовут — но куда? В другие города? Они ничем не лучше Нью-Йорка. А иной жизни, кроме как в каменном мешке, он себе уже не представлял. Он думал, что не сможет обойтись без таких мелочей, как водопровод или уличное освещение, без прачечных и парикмахерских. А если б вдруг оказался где-то на природе, то наверняка заблудился бы, потому что привык ориентироваться лишь по номерам домов и вывескам.

Покинув Нью-Йорк, он неожиданно обнаружил, что вполне приспособлен для жизни под открытым небом. В лесах или среди скал Илья чувствовал себя так же свободно, как в лабиринте Чайна-тауна. Но больше всего он полюбил пустыню. Впервые увидев бесконечные пески, Остерман испытал ветхозаветный трепет. Он сначала ощутил себя Иосифом, которого коварные братья бросили подыхать среди барханов, а потом — Моисеем, ведущим народ свой к Земле обетованной. Впрочем, на месте Моисея Илья не стал бы возиться сорок лет с этим маршрутом. Он вел бы колонну по ночам, когда не так жарко и когда можно прокладывать путь по звездам.

Тот, кто называет пустыню мертвой, безжизненной, никогда не видел, как она оживает после захода солнца. Куда-то исчезает пыль, весь день закрывавшая горизонт своим полупрозрачным занавесом, и воздух понемногу заполняется новыми звуками — это просыпаются невидимые насекомые. Илья не знал, как их назвать, да и не видел никогда. Наверно, что-то вроде сверчков. И вот они начинают скрипеть, трещать, повизгивать, и под этот аккомпанемент над голыми горами разливается серебристое сияние. Еще минута полной темноты — и восходит луна. Пустыню заливает холодный свет, и черные длинные тени протягиваются со всех сторон.

А над головой уже наклонился знакомый ковшик Большой Медведицы, и, значит, вон там север, там запад, а нам — сюда.

Из лошадей, которые достались после стычки на перевале, Илья выбрал самую смирную кобылу. Он ехал позади фургона, рядом с Кардосо. Тот зевал и кутался в пончо.

— Вам холодно? — спросил Илья.

— Понимаю, что это выглядит странно, но меня иногда знобит даже в жару.

— Ничего странного. Вам надо как-нибудь при случае обратиться к врачу. Я слышал, что от лихорадки помогает хинин.

— Возможно. Но я привык к другим медикаментам. — Кардосо достал фляжку в чехле, расшитом бисером. — Текила. Не желаете?

— Спасибо, у меня виски.

Они чокнулись фляжками. Из фургона послышался сонный голос Кирилла:

— Когда увидите на небе две луны, дайте знать.

Илья подмигнул Кардосо, и они чокнулись еще раз.

— Мой друг — поборник трезвости и целомудрия, — сказал Остерман. — Но я прощаю ему эти слабости, поскольку и сам несовершенен.

— Все мы не без греха.

Один глоток виски имеет удивительное свойство — он никогда не бывает один. Сразу за ним следует второй, и только после третьего можно продолжить беседу. И, хотя Илью клонило в сон, он не мог удержаться от расспросов.

— Помните о своих планах, Дэвид? Вы собирались взять реванш. Предлагаю сесть за первый же карточный стол, как только приедем в Тирби.

— Что ж, ради этого стоит задержаться. Хотя Тирби для меня промежуточная станция.

— Да? По-моему, дальше уже ничего нет, только мексиканская граница.

— Именно так.

Фургон остановился на вершине холма, и Рико спрыгнул на землю. В руках у него была лопата.

— Что случилось? — спросил Кардосо, подъехав к нему.

— Надо пометить место.

Мексиканец подошел к одинокому высокому кактусу, который чернел на фоне лилового звездного неба, как огромный трезубец — от центрального трубчатого столба слева и справа отходили еще два отростка, чуть пониже.

— Этот сагуаро поможет нам на обратной дороге, — сказал Рико и несколькими ударами лопаты срубил правый отросток. — Теперь я буду знать, с какой стороны его объезжать, чтобы попасть на перевал.

— Разумно, — одобрил Кардосо.

«Разумно-то оно разумно, — подумал Илья, — да только вряд ли мы поедем обратно этой же дорогой».

Он еще не знал и не мог знать, какое дело предстоит им в Тирби. Возможно, будет лихой налет с пальбой и погоней. Или они подберутся к сейфу ночью, бесшумно вскроют его и испарятся, как призраки. А может быть, придется полежать в засаде на дороге, подстерегая транспорт с золотом. В конце концов, Кирилл может придумать вообще что-нибудь абсолютно новое — на то он и Кирилл. Но в любом случае команда Энди Брикса будет уходить из Тирби не той дорогой, по какой придет туда.

Они еще в поезде решили, что лучше всего было бы уйти на юг, к границе. Углубиться в Мексику и пробраться на восток по узким долинам среди гор. Затем пересечь Рио-Гранде, чтобы оказаться в Техасе. А там уже разбиться на двойки и тройки и, поделив добычу, разбежаться в разные стороны.

«Поедем в Джорджию, — подумал Илья. — На Юге я еще не был. Значит, Джорджия. Потом Флорида. А может быть, застрянем в Новом Орлеане. Кира говорил, там весело. Можно сесть на пароход и отправиться вверх по Миссисипи. А потом вниз. И кататься, пока не спустим все деньги».

— Лучше бы вам поспать, Билли, — сказал Кардосо. — До рассвета далеко, дорога спокойная. Хватит и двоих бодрствующих в конвое. А вот с рассветом нам придется всем быть настороже. Это земли апачей. Они никогда не нападают ночью. Но с первыми лучами солнца, я уверен, мы их увидим рядом с собой. И вот тогда мне бы не хотелось, чтобы у кого-то из стрелков слипались глаза.

— Мы рассчитывали к рассвету быть возле форта Сьерра-Виста.

— В пустыне невозможно следовать по расписанию. Так что ложитесь спать и держите винтовки наготове.

— Слушаюсь, господин полковник.

— Майор, — сухо поправил Кардосо.

— По сравнению со мной вы вообще генерал, — козырнул Илья.

Он забрался в фургон и устроился на боковой лавке, закутавшись в одеяло. Кирилл и Мануэль спали на полу, положив в изголовье чемоданы. Илья заметил, что между ними лежит винчестер. Ему было лень снова вставать, чтобы взять и себе одну из трофейных винтовок.

«Обойдется, — подумал он. — На лавке и так тесно, а в обнимку с ружьем вообще не заснуть».

Засыпая, он слышал, как Кардосо проскакал вперед, потом вернулся и о чем-то долго говорил с Рико по-испански. Те слова, которые уловил его слух, не внушали тревоги. Маньяна — завтра. Или утро. Пронто — скоро.

«Да, скоро утро», — подумал он и заснул.

Ему показалось, что буквально в следующую секунду кто-то толкнул его в бок.

— Держи винтовку. — Кирилл зевнул и сунул ему в руки винчестер. — Вот гады, не дали сон досмотреть.

— Что такое?

— Апачи.

Кирилл бесцеремонно стащил его на пол и, отстегнув крепления, поднял боковую лавку, чтобы нарастать борт фургона. Теперь, стоя на коленях, они были прикрыты от пуль и стрел, и сами могли стрелять, опирая ствол на поднятые скамейки. Осталось только закатать кверху тент, и Остерман принялся отвязывать тесемки, которыми тот крепился к дугам.