— И теперь вы живете в Риме?

— Да. Здесь, в двух шагах от папского замка Сант-Анджело, никто не будет искать меня. Сиксту и в голову не придет, что следует хорошенько обшарить его любимый Рим.

— Неплохо придумано! — усмехнулся Пардальян.

Он никак не мог отделаться от неприятного чувства. Фауста, непреклонная жестокая Фауста, против его воли все же влекла шевалье к себе… Тогда, на берегу Луары, его сердце трепетало при мысли о ней… Однако же нынче он дорого бы дал за то, чтобы оказаться подальше от ее дворца. В нем поднималось отвращение к честолюбивой красавице, и он даже опустил глаза, чтобы принцесса не прочитала его тайные мысли.

А Фауста говорила, говорила нежно и ласково. И ему была неприятна ее нежность.

— Шевалье, — убеждала она, — я верю в вас… когда я узнала, что именно вы убили герцога де Гиза, я поняла, что вам противостоять невозможно. Вы сломали мне судьбу, вы не дали мне умереть в холодных водах Луары. Зачем вы спасли меня? Да затем, чтобы помогать мне в осуществлении моих замыслов. С вашей помощью я смогу начать все заново… Вы станете моим союзником, от вас у меня не будет секретов… Не торопитесь, не возражайте, выслушайте, прошу вас…

— Я выслушаю вас, сударыня, и, что бы вы ни сказали, это навечно останется в моем сердце. Я умею хранить тайны.

Фауста собралась с мыслями и, не сводя горящего взора с шевалье, заговорила:

— Повсюду в Италии у меня есть могущественные друзья. Сейчас многие из них пребывают в растерянности, ибо подавлены победой Сикста. Но достаточно одного успешного дела — и они вернутся под мои знамена. Эти люди составят поистине непобедимую и преданную мне армию. В Риме две тысячи человек уже ждут моего приказа. У меня есть глаза и уши даже в замке Сант-Анджело. Если Сикст умрет…

Пардальян удивленно взглянул на Фаусту.

— Впрочем, я могу и не дожидаться его смерти, — увлеченно продолжала она. — Я захвачу папу, спрячу его в пустом дворце и тогда смогу действовать свободно. Шевалье, я рассчитываю, что вы поможете мне захватить Сикста в Ватикане. Я вам дам все: и людей, и оружие, и деньги. Как вы думаете, мой план осуществим?

— Все может быть, сударыня, — флегматично заметил шевалье.

— Так вот, у вас под началом будет, как я уже сказала, две тысячи человек, вы сможете держать в страхе весь Рим, а я займусь Ватиканом. Мои друзья выступят, поддержат нас, приведут в город свои войска. Через месяц в окрестностях Рима мы соберем тридцать тысяч пехотинцев, пятнадцать тысяч всадников и сорок орудий. И с этой армией, шевалье, я вернусь во Францию… Но мне нужен главнокомандующий, и судьба посылает мне его в вашем лице, шевалье де Пардальян!..

Это пока все, нам предстоит еще многое уточнить и оговорить. Подходит ли вам мой план, шевалье?

— Это, безусловно, интересный план, сударыня, — произнес Жан так холодно, что Фауста насторожилась.

Она встала, шагнула к шевалье и решительно произнесла:

— Пардальян, все зависит от того, какой вы дадите мне ответ! Возвращайтесь через три дня, и мы поговорим. Если вы скажете «да», вас ждут слава и настоящий триумф. Если вы скажете «нет», то возвращайтесь во Францию, и мы с вами расстанемся навсегда. А сейчас молчите!.. Три дня, еще три дня!

Фауста задохнулась от волнения, однако справилась с собой и бесстрастно добавила:

— Три дня нужны и мне, надо отдать кое-какие распоряжения. А вы должны подумать, прежде чем давать окончательный ответ. Итак, я жду вас через три дня, как стемнеет…

Она исчезла за бархатной портьерой, а в комнату впорхнула Мирти и знаком пригласила шевалье следовать за ней. Он послушно пошел за служанкой. Он чувствовал себя разбитым, слова Фаусты все еще звучали у него в ушах. Вернувшись в гостиницу «У доброго парижанина», он бросился на кровать, бормоча:

— Какого черта я сюда притащился? Тигрица — она тигрица и есть, куда ей меняться?! Мог бы и раньше догадаться… Три дня? Может, уехать прямо сейчас?.. Нет, нельзя. Еще решит, что я трусливо сбежал…

Тем временем Фауста металась по дворцу.

— Ничего! Ничего! — шептала она. — Ни одного слова, ни одного одобрительно жеста! Пусть думает, пусть решает, но пусть и опасается! Его жизнь теперь в моих руках!

Что же происходило в Палаццо-Риденте в последующие три дня? К чему готовилась Фауста? На третий день там развернулись странные события.

К вечеру Фауста удалила из дома два десятка слуг, которые скрывались там вместе с ней. С хозяйкой осталась только ее верная камеристка.

Через полчаса после ухода слуг, то есть как раз в то время, когда на вечный город опустились сумерки, Пардальян, как и обещал, появился у низкой дверцы в боковой стене. Мирти впустила его и провела по потайной лестнице на второй этаж.

Надо сказать, что, покидая гостиницу. Пардальян сказал хозяину:

— Сударь, приготовьте счет, завтра утром я уезжаю.

— Как?! Вы уже оставляете нас? Но вы же так и не осмотрели Рим!

— Поверьте мне, сударь, что главную достопримечательность этого замечательного города я уже видел, а сегодня пойду полюбоваться ею еще раз. Так что, пожалуйста, покормите моего коня ровно в пять утра.

И Пардальян направился во дворец Лукреции Борджиа.

Глава XLI

КОНЕЦ ПАЛАЦЦО-РИДЕНТЕ

Оказавшись наедине с Фаустой, Пардальян заговорил:

— Сударыня, я буду с вами откровенен. Объявляю сразу — завтра утром я уезжаю во Францию. Три дня размышлял я над вашим предложением и понял, что могу сказать только твердое «нет!»

Очевидно, мне следует объяснить вам причины моего отказа…

Вы спросите: «А зачем же вы тогда явились в Италию, во Флоренцию и, наконец, в Рим?» Я и сам задавал себе этот вопрос. И вот что я понял. Я приехал сюда потому, что там, на берегу Луары, и после, в рыбацкой хижине, мне показалось, что вы пережили глубокое потрясение и свет вспыхнул в потемках вашей души. И я решил, что я, ваш бывший враг, а ныне союзник, смогу помочь вам излечиться окончательно. Признаюсь, я был слишком самонадеян. Я не разглядел вас как следует, я ошибся, когда подумал, будто в силах повлиять на вас… Я решил, что смогу вернуть принцессу Фаусту на путь добра и тем самым помочь ей избежать многих страданий. Может, тогда вы перестали бы причинять зло людям… Я рассчитывал на доброе слово, на искренность и открытость…

Увидев вас три дня назад, я сразу понял, что жестоко ошибся. Ваша речь убедила меня, что вы все та же… И, простите, сударыня, я испугался вас, потому что не понимаю вашу душу. То, что я счел лучом света, оказалось на самом деле зловещим блеском молнии, осветившей ваши новые страшные замыслы…

А теперь, сударыня, перейдем к делу. Я не собираюсь захватывать замок Сант-Анджело и арестовывать Сикста V. Я не буду командовать вашими солдатами и держать в страхе Рим. Я не желаю возглавлять армию, которую вы намерены собрать. Pi не потому, что я не верю в вашу победу, и не потому что я устал или не смогу справиться с тысячами вооруженных людей… Все проще: мне внушают отвращение те, кто, набрав множество солдат, сразу кидается грабить, убивать, жечь и притеснять. Их войско налетает на города и селения, словно стая саранчи, уничтожающая все на своем пути. Иногда такие люди преследуют великие цели, но, по-моему, если по их вине гибнут бедные крестьяне и страдают дети, то дело их проклято и изначально обречено. Я всем сердцем ненавижу убийц, сударыня! Мне жаль любого, попавшегося им на пути. Эти честолюбцы ищут славы, но слава, замешанная на крови, отвратительна. Они мне отвратительны и напоминают тех бандитов, которых вздергивают на виселице по приговору суда….

Это, конечно, жалкие резоны для такого возвышенного ума, как ваш. Так перейдем же от общих рассуждений к частным, простым…

Я не могу принять ваше предложение, поскольку мне претит сама мысль о том, чтобы заманить в ловушку немощного старца… Папа мне ничего плохого не сделал и на мою свободу не покушался… Да, я убил Гиза, но убил его в честном поединке. Я дождался подходящего момента и сказал ему: «Защищайся!» Герцог де Гиз и Моревер умели владеть шпагой! Но Сикст V? С чего вдруг я стану мстить ему? Он меня не оскорблял…