На следующий день состоялось торжественное открытие Генеральных Штатов. Старый кардинал де Бурбон отслужил мессу в соборе, и король направился в зал заседаний.

Словно для того, чтобы подчеркнуть, насколько его привычки отличаются от привычек герцога де Гиза, Генрих III велел Крийону расставить в зале заседаний ровно столько стражников, сколько полагалось по этикету. Гиз же, как мы знаем, всегда являлся с огромной, не предусмотренной никакими правилами свитой. Сам же король вошел в сопровождении немногочисленных гвардейцев. Этим он как бы показывал, что абсолютно доверяет своим подданным. Дворяне насторожились, духовенство не одобрило такого безрассудства, и лишь представители третьего сословия с восторгом отнеслись к показной скромности короля.

Встревожился и герцог де Гиз. Он послал Майенна предупредить своих сторонников, собравшихся во дворе замка, чтобы они были начеку.

Король занял место на троне. Гиз — первый из дворян королевства — расположился у самого подножия трона. Генрих III произнес длиннейшую речь, посвященную в основном тому, что королевство устало от бесконечных раздоров, которые следует прекратить.

Он призвал представителей всех трех сословий сделать все, чтобы утихомирить страсти, и заявил, что готов приступить к истреблению ереси. Потом он сказал, что депутаты несут ответственность за Францию перед Господом, и призвал их помочь королю в его благих устремлениях.

Покинув зал заседаний, король вернулся в свои покои и устроил прием в том самом помещении, которое нынче показывают всем посетителям замка Блуа. Похоже, герцог Гиз успел переговорить со своими сторонниками, — они выглядели довольными и оживленными. Зато несчастный король чувствовал себя ужасно: ему казалось, что вот-вот в спину ему воткнется кинжал.

Но Генрих III сумел сохранить достоинство, хотя его и окружали смертельные враги, льстиво улыбавшиеся в лицо королю и нагло хихикающие за его спиной. Взгляд Екатерины ни на минуту не отрывался от лица сына. Королева всеми силами старалась поддержать Генриха. Недаром же она поклялась сделать все, чтобы спасти ему жизнь.

План, задуманный Екатериной, был великолепен. Суть его заключалась в том, чтобы усыпить все возможные подозрения Меченого.

Король начал с того, что отвел в сторону герцога де Майенна и пообещал сделать его губернатором Лионнэ. Майенн рассыпался в благодарностях, и в голове у толстяка промелькнула вполне здравая мысль: «Надо же! Если Генрих III сдержит слово, то я получу больше, чем обещает мне братец!.. Но вот не обманет ли король?»

Кардиналу де Гизу король посулил должность легата в Авиньоне. Господину д'Эспинаку, написавшему на короля памфлет, Генрих заявил:

— Я знаю, как высоко вас ценит герцог. Ваши советы многого стоят. С сегодняшнего дня вы становитесь моим личным советником.

Встретив Менвиля, король сказал ему:

— Господин де Менвиль, я по достоинству оценил ваши заслуги. Я приказал канцлеру приготовить документ о вашем назначении членом Государственного Совета.

В течение часа король осыпал своими благодеяниями едва ли не всех видных сторонников Гиза. Все делалось в соответствии со списком, составленным ночью королевой Екатериной… Роялисты были вне себя. Приверженцы Лиги удивлялись и радовались.

«Он сам лезет в петлю», — думал Гиз.

Итак, король переходил от одного к другому, улыбался, что-то нашептывал, раздавал обещания и, наконец, по знаку Екатерины приготовился нанести главный удар.

— Господин герцог! — громко позвал Генрих III.

— Я слушаю, Ваше Величество! — откликнулся Гиз, до этого приветливо беседовавший с Крийоном.

— Вы ведь первый придворный свиты, не так ли? — спросил король.

— Да, Ваше Величество, — ответил герцог.

— Почему же вы не используете те права, что дает вам ваше звание?

— Сир, я не понимаю… — насторожился Генрих Меченый.

— Что ж тут непонятного! — воскликнул король. — Хватит нам остерегаться друг друга. Я хочу, чтобы мы примирились не только на словах, но и на деле! От всех этих бесконечных подозрений у меня даже голова болит! Первый придворный свиты имеет право держать при себе ключи от замка, и с сегодняшнего вечера ключи будут у вас!

После этих слов воцарилась полная тишина. Потом послышался ропот: неодобрительный — среди сторонников короля, торжествующий — среди приверженцев Гиза.

Действительно, по этикету первый придворный свиты имел право распоряжаться ключами от замка. Но Гиз никогда не осмеливался даже напоминать об этой привилегии — его бы сразу заподозрили в недобрых умыслах. А тут Генрих III сам вручал ему ключи от замка! Или король теперь абсолютно доверял Гизу, или же на него нашло какое-то затмение.

Надо сказать, что удар был нанесен ловко и имел именно те последствия, на которые и рассчитывала Екатерина. С одной стороны, верные слуги короля насторожились и решили, что королевскую особу следует охранять как можно лучше. С другой стороны, приверженцы Гиза оказались сбиты с толку. Им предстояло изменить свои планы либо побыстрее воспользоваться теми преимуществами, что давало неожиданное решение короля, либо спокойно обдумать нынешнее положение дел и попытаться проникнуть в замыслы Генриха III.

Король готовит западню, или же сам вот-вот попадет в ловушку? Этот вопрос мучил всех придворных.

В течение месяца сохранялось хрупкое равновесие — никто ничего не предпринимал. Сторонники и противники короля встречались в Блуа на тайных собраниях. В город прибыла герцогиня де Немур, мать Гиза. Все чего-то ждали, но пока никто не начинал действовать.

Вернемся, однако, к той сцене, с которой мы начали эту главу. Итак, король предложил Гизу ключи от замка. Герцогу пришлось сделать над собой немыслимое усилие, чтобы не выдать противоречивых чувств, охвативших его. Он и обрадовался, и встревожился, и испугался. Наконец Гиз решил вести себя как можно естественнее. Он поклонился с видом человека, которого такое предложение ничуть не удивляет, и произнес:

— Благодарю за честь, Ваше Величество. Если король желает, я буду распоряжаться ключами от замка. Но они останутся у меня только до тех пор, пока это будет угодно Вашему Величеству.

Король едва удержался, чтобы не заметить язвительно:

— Не забудьте, что это налагает на вас определенные обязанности, — например, обеспечивать безопасность короля.

Но взгляд Екатерины остановил Генриха. Он лишь улыбнулся, приказал позвать капитана Ларшана и отдал ему распоряжение каждый вечер оставлять герцогу де Гизу ключи от крепости и замка.

Пятнадцатого декабря 1588 года неожиданно ударили морозы. Король заявил, что плохо себя чувствует, и отменил совет. Герцог Гиз, как обычно явившийся с братьями к королю на утренний прием, был вынужден вернуться домой. Свита, с которой Гиз никогда не расставался — человек сто дворян, — вышла вместе с ним из замка. Удалились и приближенные короля, поскольку Его Величество заявил, что не покинет спальни. Вскоре замок опустел — осталась лишь охрана, часовые да патрульные, обходившие каждые четверть часа все дворы и переходы. В покоях короля было только несколько солдат, несших службу согласно дворцовому распорядку.

Опустели и городские улицы. Люди предпочитали сидеть по домам. Холод, казалось, заморозил всех жителей. Снега не было, но низкое серое небо печально нависло над Блуа. Мрачно несла свои воды потемневшая Луара. Тяжелая тишина легла на замок, на город, на все вокруг…

Иногда случаются такие дни — серые, мрачные, беспросветные…

В спальне у короля в огромном камине разожгли огонь. Весело потрескивали буковые поленья. Бледный, задумчивый Генрих III сидел у камина. Время от времени он поглядывал в окно, словно пытаясь что-то расслышать в царящей вокруг тишине. Напротив него, в кресле, сидела Екатерина Медичи. Королева казалась мрачней обыкновенного. Мертвенно бледная, в темных одеждах, она словно воплощала собой эту грозную, ледяную тишину. И все нарастало ощущение некоей неясной тревоги, разлитой в воздухе…