— А у меня вопросов нет, и не нужен мне ответ, — проворчал великан.

— У меня складывается впечатление, что мы навязываем нашему хозяину то, чего он совсем не хочет, — на удивление дипломатично заметил Честер.

Выкручивание и превращение бревна в щепки, а также прессовка соломы, похоже, произвели на кентавра глубокое впечатление. Определенно, такого сильного существа наши путешественники еще не встречали.

— Но есть же что-то такое, чего Хруп хочет, просто он сам об этом не догадывается, — возразил Бинк, — и мы должны найти это для него.

Возражать никто не стал, но Бинк прекрасно понимал, что всем хотелось, чтобы он оставил эту затею.

— Слушай, Кромби, — продолжал настаивать Бинк, — может, ему нужен не сам волшебник, а что-то такое, что находится на волшебнике. Ну-ка уточни, куда ты показывал.

Кромби устало и покорно что-то прочирикал, опять закружился и вытянул крыло. Бинк собственным пальцем провел линию от крыла до волшебника.

— Вот! — воскликнул он, — Он хочет что-то, находящееся у него в паху, — Потом несколько смутился и добавил: — Может, ему понравилась его куртка.

Но уставший волшебник уже заснул. Вместо ответа они услышали только похрапывание.

— Ну, давайте же! — сказал голем, — Я сейчас проверю.

И он проворно вскарабкался на волшебника и полез ему под куртку.

— Я не думаю, что… — начал было Бинк, пораженный такой храбростью.

— Это твои трудности, — ответил голем уже откуда-то из-под куртки, — Должно быть, вот это!

Он вынырнул наружу, обхватив обеими руками пузырек. Для голема пузырек был довольно тяжел.

— Это же пузырек с демоном, — сказал Честер, — Только не вздумай…

Но Гранди уже выбил пробку.

Бинк ринулся к нему, но, как всегда, опоздал. На этот раз пробка не сопротивлялась, она вылетела из горлышка как раз в тот момент, когда Бинк схватил пузырек.

— Ну вот, доигрались, — сказал Честер. — Если волшебник проснется…

Бинк продолжал держать пузырек, в то время как дым превращался в демона, которого теперь не удерживали ни пентаграмма, ни заклинание.

— Кто… кто… кто-нибудь, сотворите… — заикаясь, бормотал Бинк.

Но из дыма уже возник Борегар, который стоял перед Бинком, держа под мышкой огромный том. Он взглянул на Бинка поверх очков.

— …пентаграмму, — закончил за Бинка демон. — Я думаю, не стоит.

— Что я натворил! — простонал Бинк.

Борегар пренебрежительно махнул свободной рукой.

— Да ты, Бинк, ничего и не сделал. Это все старания дурака голема.

— Но затея была моя.

— Возможно. Но не расстраивайся. Лучше считай, что ты был просто рукой судьбы. Пойми, ни пентаграмме, ни бутылочке меня не удержать, я просто соблюдал эти условия из соображений профессиональной этики. У нас с волшебником договор, что я буду служить ему в качестве резервного источника знаний, пока меня не освободят обстоятельства, соответствующие общепринятым условиям повелевания демонами. Вот такой случай и представился, как и было предначертано судьбой. По-настоящему плененный демон в таких условиях обрел бы свободу, поэтому и я теперь предоставлен самому себе. Я благодарен тебе за эту случайность и теперь ухожу.

Демон начал бледнеть и растворяться в воздухе.

— Подожди, — крикнул Бинк, — ответь, по крайней мере, на вопрос этого милого огра!

Борегар снова предстал перед Бинком:

— У него же нет вопросов. Он хочет только спать. Ограм надо много отдыхать, иначе они лишатся своего предназначения.

— Но талант Кромби указал…

— А, ты об этом. Конечно, здесь что-то есть, но он и сам не осознает этого.

— Пусть так, — согласился Бинк. До сих пор он и не подозревал, что у огров могут быть неосознанные желания. — Прежде чем уйти, расскажи нам об этом.

— Он хочет узнать, стоит ли ему жениться, — ответил демон.

Великан что-то проревел.

— Как я дальше заживу, коль жену себе возьму? — перевел голем.

— А вот это уже интересно, — заметил Борегар, — голем, отрабатывающий ответ, который не в силах понять.

— Кто найдет смысл в ответе из одного слова? — спросил Гранди.

— Только настоящее существо, — ответил Борегар.

— В том-то и дело, — заметил Бинк, — он же не настоящий и хотел узнать, как стать настоящим.

Борегар повернулся к кентавру:

— А ты хотел бы узнать, есть ли у тебя магический талант. Я, конечно, могу тебе сказать, но тогда тебе придется отработать ответ, а ни ты, ни я этого не хотим.

— Почему бы тебе просто не ответить на вопрос огра и не уйти? — спросил Бинк, не очень-то доверяя слишком знающему освободившемуся демону.

— Я не могу дать прямой ответ, Бинк. Я же демон. Огр не сможет воспользоваться моим ответом, каким бы рациональным он ни был. Он, как и ты, слишком нерационален, поэтому ответ на его вопрос должен дать ему ты.

— Я! Но я… — Бинк запнулся на полуслове, вспомнив о неурядицах, которые на данный момент возникли между ним и Хамелеошей.

— Я хотел сказать, что этот ответ вы должны дать все сообща, — несколько снисходительно пояснил Борегар. — Ты, Честер и Кромби должны обсудить свои отношения с вашими уважаемыми половинами; общее мнение, к которому вы придете в результате этого обсуждения, и будет ответом огру, — Демон немного подумал и добавил: — Вообще-то в этих условиях мои комментарии тоже могут быть уместны.

И он уселся на солому рядом с ними.

Последовала тишина.

— Э-э-э… Как ты… Есть у тебя на примете какая-нибудь великанша? — спросил Бинк Хрупа.

Великан разразился целым потоком рычания и фырканья, сопровождавшегося поблескиванием желтых зубов. Это было все, что голем получил в качестве основы своего перевода, но Гранди воспользовался возможностью и показал себя в полном блеске.

— Раз прекрасным мрачным днем, когда только первый гром приближенье бури сильной сообщил округе мирной, я от дома вдалеке в чаще шастал налегке. В самочувствии прекрасном, в настроенье самом мирном, ощущая благодать, я искал, чего пожрать. Так от дома далеко не отважится никто в одиночестве бродить, чтоб себе не навредить. Ты дракона там не встретишь, монстра тоже не приметишь, да в такой дали от дома не увидишь даже гнома. Я забрел в дремучий лес, где деревья до небес, и под сенью тех ветвей быт я словно муравей.

Чтобы в чаще той пройти, даже не было пути. И внезапно предо мной в середине чащи той, прямо будто наважденье, появилось вдруг ущелье. Не ущелье, просто клад, да полушки там кишат, да с зеленою трясиной, полной жирной яркой тиной, в общем, честно вам сказать, все, о чем я мог мечтать. Ну а в самой глубине скрылся замок в темноте, вместо стяга саван вьется, вместо кисти череп бьется. В стенах замка ветер воет так приятно, словно стонет, похоронный слышен звон от костей со всех сторон. У ворот дракон зевает и такое охраняет, что, признаться, даже я удивился, как дитя. Там фонтан из красной глины — ну как будто бы с картины — алой кровью в небо бил. Я как был у тех ворот, так и встал, разинув рот, даже слюнки распустил, сапоги все замочил. Но откуда-то я знал, как — и сам не понимал, стоит лишь начать мне жрать или что-нибудь сказать, и все чары пропадут и с собою унесут это чудо из чудес, что таил дремучий лес. Не терпелось мне узнать, что еще за благодать ожидает храбреца, коль дойдет он до конца. В центре замка, в гамаке, на засаленном мешке величаво возлежала, гордо голову держала людоедка-великанша — так собою хороша, как кошмарный страшный сон, тот, что порождает стон. Шапка спутанных кудрей опускалась до бровей, словно заросли крапивы, что так осенью красивы, кожа словно шлак вулкана, а это гордость великана, на лице такой оскал, что и зомби не мечтал. Изо рта такой душок, что меня поверг он в шок, от самой такая вонь, что подохнет даже конь. Тут меня чуть не стошнило, так все было сердцу мило. Словом, эта красота словно в животе глиста. Я по морде красавице той засадил волосатой рукой — огры так признавались всегда в нежной страсти во все века. Потом поднял ее высоко я за левую ногу ее и ее за собой поволок, чтоб для нас отыскать уголок. И все в замке тогда пробудились и навстречу нам с криком спустились. Поздравлять нас валили гурьбой гоблин, тролль, вурдалак молодой. Чтоб поздравить героя с красоткой, зашвыряли нас тухлой селедкой. В своем радостном ликованье напоролись мы на заклинанье; оно тут же забило тревогу, зазвенело на всю берлогу, и все злющие духи проснулись, и с тревогой они встрепенулись, и наслали на замок сон, чтоб столетия длился он, — всем нутром ненавидят они людоедов счастливые дни. И проклятие вдруг появилось и за нами в погоню пустилось; от него мы тотчас без оглядки припустили — сверкали лишь пятки. О него мы пытались уйти, свои души надеясь спасти, но оно все равно нас догнало, в самой гуще деревьев поймало. И я в ужасе громко вскричал: «Я костей никогда не глодал!» Все же счастие мне привалило, и дурное проклятие решило: людоеды сумели сбежать и теперь их уже не догнать. В яркой вспышке проклятие пропало, на деревьях всю злобу сорвало. И стоит теперь мертвым тот бор, я же в страхе живу с тех пор. Опасаюсь я кости глодать — духи озера могут узнать, что проклятие их промахнулось, что меня оно и не коснулось. Могут снова проклятие наслать, от которого уж не сбежать. А красавица дремлет в лесу и проспит всю свою красу. Но сомненье меня терзает, обо мне ли она скучает. И никак не могу я понять, надо ли мне ее спасать.