— Здесь живет Сюзан Харт... — Паскью тут же исправился. — Ларкин?

— Что вам нужно? — спросил старческий, дрожащий голос.

— Мне нужна Сюзан Ларкин, — повторил Паскью, сверяясь с номером, записанным на бумажке.

— Я знаю, кто вы такой.

Эта фраза привела Паскью в полное недоумение, и он продолжал говорить, пропустив ее мимо ушей.

— Меня зовут Сэм Паскью. Мы прежде знали друг друга.

Наступило молчание, необъяснимое, напряженное. До Паскью донесся женский голос — он становился все громче, по мере того как женщина приближалась к телефону. Потом раздался стук — как будто уронили телефонный аппарат. Женский и мужской голоса заглушали друг друга, и ничего нельзя было разобрать. Наконец женщина спросила:

— Кто это такой?

— Кто такой? — Мужчина поперхнулся от возмущения. — Твой любовник, вот кто.

Женщина взяла трубку и попросила:

— Подождите, пожалуйста.

Паскью догадался, что она прижала ладонь к трубке.

— Ложись в постель, хорошо? Что ты вообще здесь делаешь? — Голос ее звучал совсем тихо.

— Перехватываю звонки от твоих любовников. — Теперь, когда мужчина кипел от гнева, голос его казался намного моложе.

Паскью представил, как женщина дождалась, пока мужчина уйдет, прежде чем снова заговорить в трубку.

— Да?

— Сью? Это ты? — спросил он. — Тебе звонит Сэм Паскью.

В голосе ее зазвучал металл, когда она сказала:

— Ведь я просила звонить вечером. Тебе разве не передали?

— Я забыл, прости. — Начало разговора показалось ему настолько диким для людей, не видевшихся двадцать лет, что он вновь произнес ее имя: — Сью... — Как будто все еще сомневаясь, она ли это.

— Какой у тебя адрес, Сэм? Где ты находишься?

Он рассказал ей, как к нему добраться...

— Сью...

— Я буду у тебя через час, — перебила она. И повесила трубку.

Домик Зено стоял в лесу, в полумиле от Лонгрока, с видом на море. Проехав по грунтовой дороге до поворотного круга, а затем пройдя пешком ярдов пятьдесят вверх по холму и миновав ворота, вы попадаете в садик с домом, сложенным из красных кирпичей. Главное его преимущество заключалось в местоположении — по соседству никто не жил. Поэтому выбор и пал на него. Никто не задает лишних вопросов, никто не набивается в друзья. Пока вы идете к морю, шум ветра, посвистывающего в кронах деревьев, сменяется плеском волн, разбивающихся о камни.

Видя, что Зено нервничает, Карла стала рассказывать ему историю. Начало было грустным, но заканчивалось все хорошо. Это была история ее собственной жизни. Они с Зено сидели у дома и смотрели на океан.

— Когда-то, очень давно... — произнесла Карла и смолкла. В руках у нее оказался лист — она аккуратно обрывала с него зелень, оставляя лишь тонкие прожилки. — Только так можно начать эту историю, потому что точного времени я все равно не назову. У меня перед глазами лишь отдельные снимки. Каждый снимок несет в себе какое-то настроение. Большинство из них навевает грусть, некоторые вызывают страх, и есть один-два, дающие ощущения счастья. Все мое прошлое в этих нескольких фотографиях, вызывающих определенные ассоциации.

В памяти Зено сохранился другой момент — Лори, спрыгивающая с дерева. Руки и ноги распростерты, как у шкуры освежеванного зверя, лицо искажено гримасой.

Карла продолжала:

— Хорошо помню, как мы вместе с отцом стоим на холме. На мне красное платье. Наверное, мне тогда было лет пять, а может, меньше. Это единственное воспоминание, связанное с отцом.

Лори спрыгивает с дерева...

* * *

Паскью, хоть и узнал Сюзан Харт, но лицо ее затем показалось ему совершенно чужим. Словно прежнюю Сюзан подменили прямо у него на глазах. Черты заострились, выражение стало жестче. На Сюзан был строгий деловой костюм. Прическа была строгая, волосы коротко острижены. Тело — тонкое, как использованный тюбик зубной пасты. Видимо, она изнуряла себя овощной диетой и тренировками. Косметика давала потрясающий эффект, но все-таки не в силах была скрыть две бороздки, тянувшиеся от уголков рта к подбородку, и сеть морщинок на лбу.

— Ты великолепно выглядишь, — сказал он ей.

— Если уж на то пошло, выгляжу я отвратительно, — возразила она. — Так же, как и ты.

— Прости меня за тот звонок. Меня предупредили, но я не придал этому особого значения.

Паскью все еще бил озноб — похмелье бушевало в нем, словно ураган в горах. Паскью сварил кофе для Сюзан, но сам не стал пить: не хотел рисковать.

— Я получила письмо, — заговорила она.

— О Лори?

Она не выглядела удивленной.

— Да.

— Я тоже.

— Так я и думала.

— Неужели? — Паскью почувствовал легкий приступ тошноты, как будто кто-то открыл невидимый кран у него в животе. — Почему?

— Единственный человек из нашей компании, с кем я поддерживала отношения после того, что случилось с Лори, была Марианна Новак. Правда, недолго. С ней мы тоже не виделись много лет. Но я знала адрес ее отца и позвонила туда. Он рассказал, что вы с Софи приезжали к нему, и от него же я узнала, что Марианна исчезла. Я подумала, что вряд ли вы туда ездили, чтобы воскресить старую дружбу. Как поживает Софи?

Паскью пожал плечами:

— Прекрасно.

— Я не могла ее найти. Предполагаю, что она вышла замуж и изменила фамилию. А вот тебя разыскать оказалось достаточно просто. Твое имя в последнее время встречалось во всех газетах.

Паскью с недоумением посмотрел на нее, стараясь найти этому объяснение.

— Ты ведь защищаешь Энтони Стюарта?

— Теперь уже нет, — уточнил он. — Это было раньше.

— Надо же, сидим тут — великие революционеры! Ты — адвокат, а я... — Она не договорила, разведя руками, словно предлагая Паскью самому догадаться.

Он покачал головой, хотя ему пришло в голову то же самое, что и Роксборо. Она или брокер, или банкир, занимающийся инвестициями.

— Я — содержанка, — разъяснила Сюзан. — Вышла замуж за деньги, получила то, что хотела, — преданного богатого мужа.

— Повезло тебе, — сказал Паскью, а сам подумал: «Та же история, что и с Софи. Та же работа, та же сделка за наличные». У Чарли в мансарде они ночи напролет рассуждали о том, какой вред приносят деньги, сколько страха и насилия порождают, как уродуют человека, а на самом-то деле разговор шел не о страхе, не о тлетворном влиянии, не о насилии, а о самих деньгах.

Паскью переменил решение относительно кофе. Будь что будет, но нужно вывести организм из того состояния, в котором он сейчас пребывает.

Сюзан рассмеялась:

— Повезло, говоришь? Раньше это еще можно было расценить как везение, но только не сейчас.

Паскью не стал уточнять, что она имеет в виду.

— Так что за письмо ты получил? — поинтересовалась она.

Паскью рассказал о случившемся. Выложил все — про труп Ника Говарда, найденный в расселине, про ужин и танец со смертью, про фокусы. И увидел в ее глазах понимание и боль прежде, чем закончил рассказ. Но тем не менее договорил до конца.

— Это Люк, — заключила она.

Единственное, о чем он не упомянул, это о встрече с Чарли Сингером.

— Но ведь это может быть и Чарли, — возразил он. — Почему ты так уверена?

— Нет, это Люк.

Лори лежит рядом с ним в постели и умоляет:

— Никогда не оставляй меня!..

— Еще один снимок, — продолжала Карла. — Мама машет мне рукой на прощание. Не помню, что это было — то ли первый день в школе, то ли отъезд в гости, к тете... — Она задумалась, видимо стараясь припомнить подробности, потом сказала: — Нет. Не помню. Но вижу, как она машет мне рукой. Это продолжалось нескончаемо долго — пока она не скрылась из виду. Должно быть, она стояла во дворе, потому что хорошо помню, что фигурка ее исчезла на голубом фоне.

К тому времени они уже шли к морю по лесной тропинке — прогуливающаяся влюбленная парочка, весело щебечущая обо всем на свете. Поскольку дорога спускалась вниз, хромота стала ей мешать, и они взялись за руки, чтобы Карле было легче удерживать равновесие...