– Вы ангел небесный, – скороговоркой поблагодарил Седрик, скользнул вперед и встал за сэром Генри и Агатой. Его появление нарушило стройность процессии, и он столкнулся лицом к лицу с мисс Оринкорт.

Агата услышала, как Седрик издал странный, нечленораздельный возглас. Он у него вырвался непроизвольно и прозвучал без малейшей аффектации. Это было так не похоже на Седрика, что Агата обернулась. Его маленький ротик был изумленно разинут. Белесые глазки застыли, тупо вперившись в грудь мисс Оринкорт, но уже через мгновение, не веря увиденному, заметались из стороны в сторону, поочередно задерживаясь на каждом из Анкредов.

– Это же… – Седрик запнулся. – Это же…

– Седрик! – предостерегающе шепнула Миллеман.

– Седрик! – властно произнес сэр Генри.

Но Седрик ткнул побелевшим пальцем в бриллиантовую звезду и все тем же, на удивление естественным, голосом громко заявил:

– Боже мой, это же парадная брошь нашей прапрабабушки!

– Милая вещица, правда? – не менее громко отозвалась мисс Оринкорт. – До того мне нравится, прямо умираю!

– В наше невеселое время, увы, невозможно принять почетного гостя с подобающей широтой, – любезно сказал сэр Генри, направляя Агату в дверь столовой. – Ничтожный, скромный ужин, как выразился бы старый Капулетти. Войдем?

Шикарное меню «ничтожного, скромного ужина» наглядно подтверждало, что у сэра Генри имелись пылкие поклонники как в британских доминионах, так и в США. Ничего подобного Агата не видела уже много лет. Сам сэр Генри ел только одно блюдо – нечто протертое через сито и похожее на кашу. Беседа касалась лишь общих, безобидных тем, и было впечатление, что все ее участники загодя выучили свои реплики наизусть. Агата изо всех сил старалась не глядеть на бриллианты мисс Оринкорт. Своим видом они словно овеществляли некую бестактность, причем настолько грубую, что ее не сгладишь разговорами о погоде. Анкреды, как заметила Агата, тоже поминутно бросали на брошку косые взгляды. Сэр Генри был все так же изысканно учтив и выказывал Агате повышенную благосклонность. Заговорив о ее работе, он спросил, есть ли у нее автопортреты.

– Всего один, – ответила она. – Я написала его в студенческие годы, когда не могла себе позволить нанять натурщицу.

– Ах вы, проказница, – сказал он. – Нет того, чтобы порадовать нас сейчас, когда совершенство вашего мастерства не уступает совершенству ваших черт.

«Ишь ты!» – восхитилась про себя Агата.

Подали рейнское белое. Когда Баркер неслышно вырос сбоку от сэра Генри, тот объявил, что повод сегодня особый и он выпьет полбокала. Миллеман и Полина поглядели на него с беспокойством.

– Папочка, дорогой, – заволновалась Полина. – А тебе не кажется?..

– Да, папочка. Вам не кажется?.. – шепотом подхватила Миллеман.

– Не кажется что? – Он смерил их злым взглядом.

– Вино… – сбивчиво забормотали они. – Доктор Уитерс… вообще-то не рекомендуется… но, конечно…

– Баркер, наливай полный! – громко приказал сэр Генри. – Наливай полный.

Полина и Миллеман шумно засопели.

Ужин продолжался, но обстановка стала более напряженной. Поль и Фенелла молчали. Седрик – он сидел справа от Агаты – прерывистой лихорадочной скороговоркой заводил разговор с любым, кто готов был его слушать. Источаемые сэром Генри комплименты струились неубывающим потоком уже под третью перемену блюд, и, к тревоге Агаты, мисс Оринкорт стала проявлять признаки откровенной враждебности. Она завязала чрезвычайно аристократическую беседу с Полем и, хотя он отвечал с видимой неохотой, бросала на него многозначительные взгляды и безудержно смеялась каждому его «да» или «нет». Чувствуя, что сэр Генри иссякнет не скоро, Агата, едва появилась возможность, вступила в разговор с Седриком.

– Нуф-Нуф, – в ту же секунду сказала мисс Оринкорт, – чем мы займемся завтра?

– Чем займемся? – переспросил сэр Генри и после короткого раздумья игриво оживился. – А чего бы девочке хотелось?

Мисс Оринкорт вскинула руки над головой.

– Чего-нибудь интересного! – самозабвенно воскликнула она. – Интересного и прекрасного!

– Что ж, если девочка будет очень-очень хорошо себя вести, мы, может быть, разрешим ей поглядеть одним глазком, как рисуют большую красивую картину.

Агата внутренне ужаснулась.

– А еще что? – по-детски настойчиво спросила мисс Оринкорт и бросила на Агату взгляд, начисто лишенный энтузиазма.

– Посмотрим, – неловко сказал сэр Генри.

– Миссис Аллен, – раздался голос Миллеман с конца стола. – Вы не против, если мы перейдем в гостиную?

И дамы покинули столовую.

Остаток вечера прошел спокойно. Сэр Генри устроил для Агаты экскурсию по страницам трех альбомов с его театральными фотографиями. Агате это было даже интересно. Как забавно наблюдать эволюцию елизаветинских костюмов в мире театра, думала она. Вот юный Генри Анкред в постановке викторианского времени: кружевные манжеты, круглый плоеный воротник, тугой камзол, сияющая шпага – изобилие бархата, шелка и кожи; а вот сэр Генри пожилой, в стилизованном и упрощенном костюме, сшитом из раскрашенного холста. Но и то, и другое – герцог Букингемский.

Мисс Оринкорт, капризно дуясь, тоже принимала участие в этом развлечении. Устроившись рядом с сэром Генри на подлокотнике его кресла и распространяя аромат купленных на черном рынке духов, она неуместно хихикала над ранними фотографиями и начала зевать, когда пошли более поздние.

– Лапонька, да ты посмотри на себя! – пропищала она. – Тебе здесь только кастрюли на голове не хватает!

Это замечание относилось к фотографии сэра Генри в роли Ричарда II. Седрик прыснул со смеху, но тотчас испуганно осекся.

– Должна заметить, папочка, – сказала Полина, – что я не знаю ни одного другого актера, который бы так безошибочно подбирал себе костюмы.

– Дело не в костюме, дорогая, а в умении его носить. – Сэр Генри похлопал мисс Оринкорт по руке. – Вот ты, моя девочка, прекрасно себя чувствуешь в этих твоих невесомых современных туалетах. А что бы ты делала, если бы, как Эллен Терри, была одета в стоящий колом тяжелый бархатный кринолин и тебе велели бы с королевским достоинством спуститься по лестнице. Ты бы тут же упала и разбила бы себе этот маленький прелестный носик.

Сэр Генри, вне всякого сомнения, был очень тщеславен. «Удивительно, что он никак не реагирует на непочтительные выходки мисс Оринкорт», – подумала Агата и, вспомнив слова Томаса о Давиде и Ависаге Сунамитянке, поневоле пришла к огорчительному выводу, что сэр Генри в своем обожании мисс Оринкорт впал в старческий маразм.

В десять часов Баркер подал напитки. Сэр Генри выпил ячменного отвара, позволил женской половине семьи поцеловать себя на сон грядущий, кивнул Полю и Седрику, а Агате, к ее огромному смущению, поцеловал руку.

– A demain[17], – сказал он, пустив в ход самые бархатистые нотки из своего арсенала. – Встречаемся в одиннадцать. Я счастлив.

Он эффектно удалился, и десять минут спустя мисс Оринкорт, зевая во весь рот, последовала его примеру.

Ее уход послужил Анкредам сигналом для бурного взрыва эмоций.

– Нет, но честное слово, Милли! Вы только подумайте, тетя Полина! Я собственным глазам не поверил! – закричал Седрик. – И надо же, чтобы именно эта брошь! Ну, знаете ли!

– Да, Миллеман, – сказала Полина. – Теперь я сама вижу – в Анкретоне творится бог знает что.

– Когда я тебе говорила, ты не верила. Живешь здесь уже целый месяц и только сейчас…

– Скажите кто-нибудь: он что, подарил ее или как? – спросил Седрик.

– Подарить он не может, – сказала Полина. – Не имеет права. И главное, сам бы не захотел. Если только… – Она замолчала и повернулась к Полю. – Если он и правда подарил ей эту брошь, значит, решил жениться. Только так.

Агата давно уже безуспешно порывалась уйти и сейчас, пользуясь наступившей паузой, пробормотала:

– Если позволите, я лучше…