Вечером меня просит проводить в Хогсмид миссис Джигли, престарелая дама, работающая на четверть ставки в менталистике. Она постарше лорда Ллеувеллина будет, вдова того самого Джигли, но еще боевая такая старушка. Однако возраст дает себя знать, после камина у нее кружится голова и потому она просит меня оказать ей любезность — помочь с парной аппарацией. В Хогсмиде живет ее подруга, они давно не виделись. Беру миссис Джигли под руку и вместе мы аппарируем на окраину Хогсмида, конечно я вызываюсь проводить ее до дома подруги. Мимо пробегает стайка старшекурсников Хогвартса, явно сбежавших в деревню нелегально. Миссис Джигли нервно оглядывается и вручает мне свою сумку со словами: «Максимилиан, держите ридикюль крепко. Те дети что побежали, побежали не просто так, это сущие хулиганы, они внимательно смотрели на мой ридикюль. Они хотят его забрать». Конечно, я клянусь всеми клятвами, что не подпущу хулиганов к столь ценному ридикюлю, и мы мирно добираемся до нужного дома. По дороге она рассказывает продолжение истории про черного низзла. Как постановил заведующий менталистикой, сначала спросили Арвен, что она думает. Арвен, естественно, пожелала посмотреть на шкаф, низзла и истории. Низзл ей понравился очень. А истории она долго листала, крутила в руках и даже нюхала. Выяснилось что, один из новых ординаторов имеет дурную привычку раскладывать еду прямо на историях и те пропитались запахом ветчины и котлет. Низзла привлек запах еды, а потом и сам шкаф показался достаточно уютным, чтобы в нем спать. Низзл оставлен у менталистов, ординатор получил выговор за неряшливость и фаянсовую тарелку.

* * *

В отделении ненадолго появился адвокат Беллатрикс Лестрейндж, покрутился, о чем-то пошушукался с Форсманом и исчез. Уж не знаю, что у него получается, но идею доставить Беллатрикс на обследование он не оставляет. Знать бы еще что из того выйдет.

Но это так, все пустые разговоры. Есть события и поважнее визита адвоката, например, в мой дом влезли воры. Украли не слишком много, больше напортили и поломали, но сам факт. Нас с женой не было дома, мы ходили слушать «Лоэнгрина», и пока мы были в театре, к нам в дом залезли и утащили деньги, украшения жены и зачем-то подпалили книжные шкафы. Противно невероятно, ощущение как будто я вышел голым на площадь полную народу. Авроров я вызвал сразу и примерно тогда же я послал сову Форсману. Авроры, конечно хорошо, но что-то подсказывает мне, что не будут они толком никого искать. Послушаю, что Форсман скажет. Он появился у меня почти одновременно с аврорами, и я обратил внимание, что те слегка подобрались, перестали бестолково кружить по гостиной. Как будто кто из начальства пришел.

Форсман мои подозрения подтвердил — никого и ничего они не найдут. Авроры нынче ищут только темных магов, желательно, самого Волдеморта с ближним кругом. А кражи, да кому эти кражи нужны? Ну влезли, ну утащили, вот если бы влез лично Его Темнейшество Лорд Судеб, да с применением черной магии, да оставил над домом черную метку и записку на кухне, где скрывается он сам с мешком ворованного дамского барахла… да! тогда бы искать стали. Сказал, что защиты взломали довольно интересным способом. Использовали исключительно методы светлой магии, немножко рун, немножко чар, чуть-чуть трансфигурации, зато большое внимание было уделено астрологии, начертательной магии и геомантии. Во как!

Я так понял, чтобы успешно воровать надо получить очень хорошее теоретическое образование. Форсман обещал узнать хоть что-нибудь по неофициальным каналам в аврорате, а пока надо делать новую защиту — старая уже никуда не годится. С этим проблем нет никаких, коллега Райзенберг мастер Рун. А сам Форсман попробует позвать одного человека, который многим ему обязан, еще с аврорских времен.

Насчет Райзенберга я сильно засомневался, у него самого отродясь на доме никакой защиты не стояло, так декоративный заборчик, чтобы низзлам и детям перепрыгивать было повеселее, но Эдвин настаивал на его участии. Райзенберг пришел тут же, как будто ждал моего патронуса, Форсман с ним поздоровался и аппарировал искать того «одного человека», про которого упоминал.

Надо сказать, что все это происходило довольно поздно вечером, опера «Лоэнгрин» длинная. Жену я сразу отправил к старшей дочери, как увидел, что в доме дверь нараспашку. Аппарировал к Эмми и сдал ее под расписку зятю. Зять у меня не дурак, лишнюю активность пресечет моментально.

Соломон на тропе войны был очень похож на одного из своих «сибирских котов — сотрудников КГБ». Ходил вокруг, что-то высматривал, разве что не скреб землю когтистой лапой, потом переместился в дом и принялся соваться во все углы. Потом он часа два безостановочно колдовал, резал руны, чертил руны, красил кровью, пеплом и кровью смешанной с чем-то невообразимым. В подвале дома вывел магический источник и запитал круги защиты от него. Тут я удивился преизрядно, ведь полугода, о которых Райзенберг с Малфоем твердили тайнюкам, не прошло, вроде как высшие силы должны быть против. Оказывается, высшим силам наплевать, а тайнюки должны понимать, что им оказывают большое благодеяние. А потом мы сидели в кухне, ели какую-то ветчину, нашедшуюся в запасах, и запивали абрикосовым бренди, которое Райзенберг упорно называл «спотыкаловкой». Зря он так, уж всяко получше маггловского виски, да и старого огденского тоже.

Я всегда знал, что пить мне нельзя, ни с горя, ни с радости. Подвыпив, я совершенно не контролирую свой язык. Любопытство зашкаливает, вопросы задаются помимо моей воли. И конечно же, я лезу с вопросами к своему собутыльнику. Мне интересно, почему у самого Райзенберга на доме нет даже намека на защиту, его-то дом выглядит как просто как жилье состоятельного маггла. И Райзенберг, конечно, рассказывает. Трепло он, ничуть не меньше меня. Оказывается, к нему в дом никто никогда не полезет. Ни маггловское ворье, ни наше. И политические к нему тоже не полезут. А все потому, что он знаком с нужными людьми, те прекрасно знают, что в доме одного старого еврея нет ничего для них интересного. И всем, кому следует сообщат, что лазить не надо. «Так ты крестный отец русской мафии! Или советский шпион!» — догадываюсь я. Промолчать я не способен физически, тому причиной бренди. Райзенберг ржет, как обычно. Нет, он не гефатер, он скромный мастер Рун. А мастера Рун, которые не задают лишних вопросов, нужны обществу почти так же как гефатеры и шпионы.

— Макс, ты должен понимать, когда я приехал сюда много лет назад, меня тут никто не ждал. Я был никому не нужный эмигрант невнятной национальности с двумя детьми и беременной женой. Да, у меня были целительский диплом и китежский посох, но кому это все интересно, если диплом московской школы, а посох не в Хогвартсе получен? И спасибо тебе, Макс, и поклон до земли, что ты меня тогда взял к себе работать. Твоими молитвами мы не сдохли с голоду, я заработал Шэве на пеленки и погремушки, но поднимать детей на одно только целительское жалование невозможно. Тем более, сам знаешь, как платят в наследии крови — вот примерно такой монолог Райзенберг запивает еще одной стопкой.

— Так те портключи? — задаю очередной дурацкий вопрос я.

— Нет, конечно — отвечает Райзенберг — я никогда не делаю ничего с енисейскими рунами на продажу, рун на свете очень много, я могу хоть ветвистыми, хоть киртом и тенгваром писать, хоть ладожскими с арабской огласовкой. Просто тогда ко мне очень хотели прицепиться, а в Англии я единственный, кто способен что-то работающее написать енисейским письмом, это знают все. Даже Шэва не умеет, а она талантливая девочка.

Потом бренди кончается. Райзенберг берет с меня страшную клятву «не признаваться Идочке, если та спросит, что за ветчину мы тут с тобой ели, она расстроится, когда узнает». Обещает уточнить у сведущих людей, кто же все-таки так обнаглел, чтобы воровать у его друзей. И мы аппарируем, каждый в свою сторону. Райзенберг домой к котам и своей безумной семье. А я в маггловскую придорожную гостиницу, кажется, это называется «мотыль», ночевать в своем доме я сегодня не в состоянии.