— Знаю! — стукнул Пыжик кулаком по столу. — Место вполне подходящее для преступлений.

Марго побледнела, будто её напудрили для спектакля, а глаза стали круглыми и большими, как пуговицы летнего пальто.

— Ой, — взвизгнула она, — умереть можно!

— Ничего, ничего! — ободряюще похлопал Пыжик по плечу Марго. — Пятеро смелых и отважных не такие ещё преступления могут открыть! Читай дальше!

Марго всплеснула руками. Глаза её так и загорелись. Ох, уж эта Марго! То испугалась, как зайчиха, то так и рвётся в героини.

— Пойду! Обязательно пойду! — заверещала она. — Ну, до чего же интересно! — И вдруг рассеянно поглядела на Пыжика. — Как вы думаете, Пыжик, — спросила она, — а это не разыгрывают нас? Уж очень что-то не так всё получается. Подозрительно. Может, кто-нибудь подстроил? Написал и послал. А потом придёт в парк, спрячется в кустах и — пожалуйста!

— Что пожалуйста?

— Очень даже просто — что! Возьмёт да сфотографирует, как мы ковыряемся в земле… Чтобы потом вся школа смеялась…

— Ты уж скажи прямей что трусишь! — рассердилась Нина.

— Я не трушу… Я только высказала предположение… Но я пойду… Пожалуйста… Как все, так и я! Только бы не посмеялись над нами.

Нина Станцель сказала:

— Ну, а если нас разыгрывают? Ну и что? Всё равно интересно. А насчёт смеха… Ну и пусть смеются. И мы посмеёмся. А тем, кто будет смеяться, скажем: мы сами знали, что это розыгрыш, но просто не хотели портить игры. И почему бы нам не посмеяться? Я недавно слушала по радио, что смех полезен для человека, он делает людей здоровыми, сохраняет старым молодость, а молодых превращает в радостных и счастливых. Да вы и сами, наверное, замечали: все здоровые люди всегда весёлые, а все больные вечно недовольны всем, на всех брюзжат, шипят и похожи на уксусную кислоту, а не на людей.

— Определенно! — одобрительно кивнул Пыжик. — Но тут дело идёт не о том, чтобы посмеяться, а чтобы спасти честь Нептуна и его бородатых матросов! Поклянёмся не отступать перед трудностями. Ура!

— Ура! — закричала Нина.

Она схватила его и закружила в вальсе. Они носились по комнате, всё опрокидывая. Нина напевала вполголоса о лёгком, пушистом снежке, о голубых мерцающих огнях, а я барабанила в такт вальса крышкой чайника и подсвистывала. Валя выводила мелодию вальса на гребёнке, обтянув её бумагой. И только Марго сидела нахохлившись, поглядывая с явным неодобрением на Нину, меня и Валю.

— Чего ты? — спросила я.

— Эта Нинка всегда лезет ко всем со своими танцами! — прошипела Марго, словно проколотый мяч.

Ox, ты дуреха!

Неужели она влюбилась в Пыжика?

Вот и прошло оно, наше школьное лето.

Позади и спортивный лагерь, где было так весело, и моё смешное, немножко глупое детство.

Вчера мне стукнуло четырнадцать лет.

Где-то я слышала, что в этом возрасте ломается характер, человек тоже меняется весь, у него появляются другие желания, другие интересы, новые друзья и привязанности. Словом, меняется всё, всё и поэтому, наверное, такой возраст называют переломным и, кажется, чуть ли не опасным, потому что, по мнению взрослых, ломка характера всегда бывает болезненной.

Но вот я и не заметила даже, как вступила в опасный возраст и как меняется, незаметно для меня самой, мой характер.

И всё это благодаря Пыжику.

Это же он научил меня относиться с уважением к нашему возрасту, и когда я поняла Пыжика, мне стало ясно: детство моё кончилось, наступила уже юность, и с этих дней мне надо относиться серьёзнее к своим обязанностям. Всё-таки я уже почти взрослый человек. Во всяком случае, не маленькая, безответственная девочка. И понять это помог мне опять-таки Пыжик.

Не помню теперь почему, но я сказала как-то, что мы ещё дети и нам корчить из себя взрослых просто смешно.

Пыжик презрительно хмыкнул:

— Дети качаются в люльках, гуляют в саду с мамами за ручку. А мы уже шестиклассники. Знаменитый астроном Клод Клеро в десять лет занимался исчислением бесконечно малых и коническими сечениями. А это знаешь, какая высшая математика? Ого! Такую математику проходят сейчас только в университетах. В тринадцать лет его научную работу уже рассматривала Академия наук. В тринадцать лет! Понимаешь? А какую работу мы можем послать в Академию наук? Писатель Грибоедов к семнадцати годам успел кончить три факультета университета. Представляешь, что он знал в тринадцать лет? Да я тебе могу привести тысячи примеров, а если хочешь, дам почитать книгу. А наши отцы? Мой папа в двенадцать лет уже работал в часовой мастерской и помогал своей маме, моей бабушке. Мамин папа с семи лет начал пасти гусей, а в двенадцать уже работал коногоном в шахте. Думаешь, мало таких?

Как-то очень незаметно я подружилась с Пыжиком, подружилась не хуже, чем с Валей, хотя первое время ужасно переживала эту дружбу. Не так ведь легко в нашем классе дружить с мальчиками, а мальчикам — с девочками.

Оглядываясь назад и припоминая всё, что подружило нас, я прихожу к заключению, что сблизил нас всё-таки Нептун — гроза морей и его четыре товарища, заставив пятерых отважных и смелых пережить удивительные приключения в аллеях парка и такие ужасные минуты в зарослях сирени у памятника Зои Космодемьянской. Помню, когда мы…

Но не будем обгонять собственную тень, как говорит дядя Вася. Уж лучше расскажу всё по порядку, тем более, что делать сегодня нечего.

За окнами моросит противный мелкий дождь. Улицы мокрые, неуютные, тротуары затянуты мутными лужами. Над городом низко висит серое небо. Холодный ветер посвистывает в пролётах улиц.

В такую погоду только и сидеть дома да вспоминать.

И вот я сижу и вспоминаю, пересыпая в памяти, как тёплый песок в руках, все оставшиеся позади и радости и огорчения. Мне хочется писать сегодня о том, что теперь уже всегда будет прошлым, о том, что в то время было ужасным и горьким для пятёрки смелых и отважных, а вот сейчас стало только забавным, смешным ребячеством.

Когда становишься серьёзнее, прежние детские огорчения могут лишь позабавить и лишь чуть-чуть взволновать, как волнует всё оставшееся далеко позади.

Я хочу рассказать сегодня историю Нептуна и его бородатого экипажа потому, что в моих воспоминаниях оно останется навсегда как самое большое событие шестого класса.

Я закрываю глаза и вижу зелёную решётку парка Победы. Вся экспедиция столпилась перед входом в парк; Марго стоит с открытым ртом, Нина беззаботно улыбается, Пыжик смотрит на всех строгим взглядом начальника экспедиции, Валя взволнована, и только один Джульбарс сладко зевает.

Но вот Пыжик строго взглянул на часы.

— Точность, — сказал он, сдвинув сурово брови, — самое главное в таких делах. Мы пришли даже на восемнадцать минут раньше! Но лучше прийти пораньше, чем опоздать на секунду. — Он отступил на шаг, скрестил на груди руки. — А теперь пусть каждый спросит себя: как дело с нервами? Учтите, сейчас ещё не поздно отказаться от экспедиции.

Мы досмотрели друг на друга: неужели среди нас найдётся хоть один трус?

Пыжик помолчал немного, но так как никто не сказал ни слова, он поддернул деловито брюки и скомандовал:

— За мной!

Приключения начались сразу же, лишь только мы подошли к фонтану, где стояла, словно поджидая нас, Инночка Слюсарёва. Задумчиво поглядывая на кипящий столб воды, она полоскала в воде пальцы, как будто собираясь искупаться в бассейне.