Сегодня у меня самый радостный день! И эту радость принесла «Ленинградская правда».

Утром, когда пришла газета и папа стал просматривать её, он вдруг закричал:

— Конец Макарию! Крышка! Нагулялся старец! Читай, Галка! Статья про него есть! Всплыла всё-таки правда!

Я сказала:

— Наверное, это наш директор написал!

— Навряд ли! — покачал головою папа. — Во всяком случае, о Марго ни слова не сказано. Зато уж освещены другие его делишки во всей красе! Тот гусь лапчатый! Тот! И когда только выжгут эту мразь калёным железом!

Я схватила газету и стала читать с таким удовольствием, словно это был приключенческий рассказ или повесть о путешествиях.

Оказывается, этот жулик Макарий был несколько лет назад предателем Родины, служил у фашистов полицаем, выдавал и сам расстреливал советских партизан. Когда же фашистов разгромили, он притворился святым старцем, жил по чужим документам и за чужой счёт. Обманывая верующих, Макарий выманивал у них деньги на божьи дела, но сам тратил их на водку да скупал разные ценности.

Вот какие они, святые старцы!

И к такому человеку чуть не попали наши деньги.

С этой газетой я сразу же побежала к Марго, чтобы прочитать ей и матери о похождениях святого жулика, которого, к счастью, давно уже разыскивали и успели арестовать раньше, чем он забрал деньги Марго.

— Вот кому вы хотели отдать деньги! — сказала я матери Марго, когда прочитала статью до конца.

Я думала, она раскается, перестанет верить, но ничего подобного не случилось. Она поохала, покачала головою и начала креститься, приговаривая:

— Спаси, Христос! Спаси, Христос! И что делается, скажите, на свете! И кому теперь нести пожертвования — ума не приложу.

— Да зачем же пожертвования? — закричала я. От злости я вся тряслась даже. — И кому хотите жертвовать? Врачам? Так они же не возьмут от вас и копейки!

Мать Марго посмотрела на меня с удивлением, словно я сказала немыслимую чепуху.

— Господи Иисусе, так обещала же! Я ж перед святой иконой поклялась! Я ж обет дала: как только выздоровеет Машенька — пожертвую на добрые дела всё, что в моих силах, и молебен отслужу… Ну, скажи на милость, невезенье какое… Вот теперь и подумай, куда нести пожертвование… О, господи, господи, может, свечу сторублёвую поставить? Масла купить лампадного на полтыщи?

Я повернулась к Марго:

— Слышала, какой «святой» этот Макарий?

— Угу!

— Ну и что?

— Жулик он, а не святой!

— А ты не осуждай! — строго сказала мать. — Не судите, да не судимы будете! К старице Аглаиде сходим! Завтра же сходим!.. Святой жизни женщина! А прозорлива как, боже ж мой!

Марго взглянула на мать злыми глазами.

— Не пойду! — сказала она и повернулась к стене. — Никуда не пойду!.. Доктора надо благодарить, а твою Аглаиду пускай в газетах благодарят… Как этого… Макария…

Мать поджала губы.

— Правду не в газетах ищут, а в храме божьем. Вот помолимся, потолкуем с Аглаидой, а потом…

Марго закричала:

— Что я сделала тебе? Что ты позоришь меня?

Она упала на подушку, заметалась, заревела во весь голос. Ну, тут я не выдержала. Бросилась к Марго, обнимаю её и реву тоже, как дурочка. Лежим мы с нею рядом и обе слезами обливаемся, а мать головою качает, плюёт то через правое, то через левое плечо:

— Тьфу, тьфу! Бес мутит вас! Бес смущает сердца ваши!

Потом сложила руки лодочкой и запела:

— Да воскреснет бог, да расточатся врази его…

— Не врази, а враги! — поправила я, вытирая слёзы.

— А вот и нет! — окрысилась мать. — Враги — это враги, а врази — это сатанинское воинство. Враг — сам диавол, а врази — поменьше которые. Подручные диавола. Ты со мною не спорь лучше… О, господи, смотрю на вас, сердце обливается кровью. Святых молитв не знаете! Тьфу! Тьфу!

Ух, какая противная! Сама чуть до смерти не довела Марго, сама же не хотела, чтобы её лечили, а когда врачи вылечили, говорит, что надо бога благодарить да каких-то старцев и стариц. Ненавижу, ненавижу таких!

— Врач запретил ей выходить из дома! — сказала я. — Он сказал: если будет ходить — умрёт!

Ничего врач не говорил мне, но ведь надо же как-то спасать Марго.

— Да я и сама не пойду! Хватит! Находилась! — сказала решительно Марго.

Новый год!

Мы встречали его в школе и дома. Два раза. Два Новых года! А у меня сегодня три встречи с Новым годом.

Вот сейчас хочу его встретить сама. Одна. Со своими мыслями, переживаниями. А их так много накопилось перед Новым годом, что нужно разобраться в них как следует.

Новый год! Новая жизнь!

Ведь с каждого года надо жить по-новому! Лучше! Умнее! Не повторяя глупостей старого года.

Между прочим, Вовка сказал мне как-то:

— А метко же прозвали тебя Антилопой! Ты действительно не живёшь, а скачешь по жизни. С закрытыми глазами. Как антилопы!

В прошлом году я бы обиделась на Вовку, а вот теперь ничего обидного не нашла в его словах. Я только сказала:

— Антилопы не закрывают глаза, когда бегут.

И больше ничего не сказала. Да и что я могла сказать? Я и сама замечаю за собою, что сначала что-нибудь сделаю, а потом уже начинаю думать.

Недавно Люся-Патефон попала в «Спутник». Её протащили в стихах за трескотню на уроках.

Ничего особенного в стихах не было, а Люся расплакалась. Но что обидного в этих забавных строчках:

Люся прочитала и заревела. Ей показалось очень обидным сравнение с драной кошкой. Но это же ведь стихи. Просто Лийка и Пыжик (это они написали) не могли подобрать другой рифмы, ну и пришлось пустить в стихи кошку. А кроме того, Люся-Патефон действительно визжит, как драная кошка.

Как-то совсем незаметно я крепко подружилась с Вовкой, и теперь мы с ним довольно часто ругаемся. То есть, не ругаемся, а критикуем друг друга. Мне, например, совсем не нравится, что он остался в детдоме и не перешёл жить к отцу. Я была недавно в Озерках. Разговаривала с отцом Вовки. Сказала ему, что Вовка, наверное, сам не рад, что отказался переехать из детдома домой.

— Ладно, — сказал отец Вовки. — Мы с директором детдома уже договорились. Вовка переедет ко мне после окончания учебного года. Директор не советует переводить его из школы в школу в середине учебного года.

Этот разговор нужно хранить, конечно, в тайне от Вовки.