Ох, что началось в классе! Все повскакали с мест, застучали кулаками по партам, заорали так, что учительница закрыла уши ладошками. Бомба завопил, будто ему ногу придавили дверью:

— А кто-о-о? Кто он? Как фамилия?

— Ура! — грянуло в классе. Все бросились к дверям, толкая друг друга, наступая на ноги, осыпая друг друга тумаками. В эту первую минуту совсем неважно знать фамилию. Самое главное было то, что в космосе наш, советский человек. А как его зовут — узнаем минутой позже, минутой раньше.

Коридор уже кишмя кишел ребятами. Из открытых дверей классов выбегали девочки и мальчишки и мчались в большой зал, обгоняя один другого и выкрикивая что-то, а что, наверно, и сами не понимали толком.

Перед экраном телевизора на минуту все успокоились, но когда появился портрет Юрия Гагарина, поднялась такая буря восторженных криков, что задребезжали стёкла в окнах. Кричали не только мы, но и учителя. Даже Брамапутра! И даже Арнольд Арнольдович. Мы, конечно, знали, что нас никто не услышит, ни Москва, ни майор Юрий Гагарин, и всё же мы кричали, бесновались, потому что никто не мог оставаться спокойным. Всех нас распирала радость, да так, что мы могли бы, наверное, взорваться, если бы не орали от счастья. Мальчишки изо всех сил тузили друг друга, но никто не обижался. Некоторые девочки тёрли кулаками глаза. А некоторые плакали, никого не стесняясь. Да и зачем стесняться, если все знают отлично, как часто плачут от радости не только девочки, но и взрослые, женщины и старики.

Учиться никто уже не мог бы в такой день, и хотя ни ребята, ни учителя не знали, что теперь делать, все вдруг решили идти к другим советским людям и вместе с ними праздновать этот день на улицах и площадях Ленинграда.

Когда мы выбежали из школы, мимо нас уже шли с плакатами и флагами колонны взрослых и школьников. К ним присоединялись на ходу все те, кто хотел шагать в одних рядах со всеми.

Мы шли, кричали «ура», пели песни, бросали вверх шапки. И толпившиеся на тротуарах люди тоже кричали «ура» и махали нам платками, руками, шляпами, как будто это мы и взлетели в космос.

Продвигаясь к Невскому проспекту, наша колонна росла, как снежный ком; в неё вливались всё новые и новые толпы народа, и когда мы дошли, наконец, до Невского, — всем пришлось остановиться, потому что проспект и прилегающие к нему улицы были забиты демонстрантами так, что всё движение приостановилось. Прямо посреди проспекта танцевали студенты. Многие незнакомые люди обнимали друг друга, целовались. Меня стиснула крепко старушка с заплаканными глазами и, всхлипывая, стала целовать.

— Бабушка, — сказала я, — зачем же плакать в такой радостный день?!

— От радости, милая! От радости плачу! — сказала она и смеясь и плача. — Ведь до какого дня, подумай, дожила!

Над головами демонстрантов покачивались самодельные плакаты и лозунги. На кусках картона, на фанере и даже прямо на белых халатах были написаны наспех, вкривь и вкось слова: «Ура! Гагарину», «Космос ждёт, кто следующий?», «Даёшь космос!», «Ты первый, мы за тобой!» и много-много ещё других плакатов.

На углу Невского и Литейного я заметила очень важного малыша с куском картона. На картонке падающими, неровными буквами было выведено:

Я крикнула, проходя мимо:

— Неправильно написал! Не в «космас», а в «космос»!

— Ерунда! — презрительно посмотрел на меня мальчишка. — Все понимают, ты не понимаешь! — И уж с непонятной для меня последовательностью вдруг показал язык. — Всё равно девчонок не пустят в космос!

Уж не принял ли он меня за самого опасного соперника, за человека, который встанет поперёк его дороги в космос? Я захохотала. Сегодня невозможно сердиться. Ни на кого! Ни за что!

Праздничный день уступил место ещё более праздничному вечеру. В парке Победы появилось много гуляющих. Мальчишки из разных школ нашего района принесли в парк ракеты, приготовленные к празднику Первого мая и начали запускать их в небо.

Все снова кричали «ура», плясали люди ходили по парку, переговариваясь друг с другом так, словно все были знакомы и всех нас пригласили на большой семейный праздник. До полуночи гремела музыка, и чуть не до утра все бродили по улицам.

Вот уже скоро и рассвет, а я сижу и пишу. И мне кажется, я встречаю за столом рассвет новой эпохи. Я хотела бы рассказать о том, как всё переменилось во мне за один этот день, и о том, что теперь я буду уже как-то по-другому, по-новому всё видеть и ко всему относиться. Но рассказать об этом, чувствую, не сумею, не подберу для этого больших, настоящих слов. А те, что стекают с пера, уж очень крошечные, очень хилые и серые.

…Светает!

Мне хочется сказать просто всем, кто слышит, как моё сердце бьётся с сердцами миллионов счастливых советских людей:

— Доброе утро, люди! С праздником вас всех! С большим первым днём Космической эпохи! Счастья всем и великих свершений!