Все имена и названия вымышлены, совпадения могут носить исключительно случайный характер.

– Не надо меня шантажировать, Сергей Юрьевич! Идите работать!

Я встал, машинально одернул халат и уточнил:

– Так вы меня отпускаете?

– Я отпускаю вас работать! – рявкнула «мама». – А в отпуск пойдете, когда позволит ситуация!

Ситуация была ко мне неблагосклонна. Коллеги болеют, увольняются, уходят в декретный отпуск, идут учиться, а моим восьмидесятипятикилограммовым телом постоянно затыкаются образовавшиеся бреши. Сначала я должен был идти в отпуск в июне, затем – в июле, потом июль превратился в «с первого августа», первое число стало двадцатым («Ну это, Сергей Юрьевич, в любом случае! Что бы ни случилось!»), а сегодня я понял, что мой летний отпуск накрылся окончательно и бесповоротно.

Ничего страшного, но когда ты входишь в положение и идешь навстречу несколько раз подряд, да еще и практически безропотно, администрация привыкает на тебе ездить. И стоит тебе взбрыкнуть и заявить о своих правах, как начинается…

– По-моему, ситуация вполне позволяет, Зинаида Федоровна, в отделении остаются два врача и заведующая…

– Значит, вы, молодой и полный сил мужчина, поедете загорать в Анталию, а Полина Осиповна вместо вас будет бегать по участку? В ее-то годы? И вам не стыдно, Сергей Юрьевич?

– Ну, если она до сих пор работает, значит силы у нее есть. Потом мой отпуск и так уже сдвинулся с начала июня на конец августа…

– Но ведь не просто так!

– Позвольте, Зинаида Федоровна, я докончу. Если вы так беспокоитесь о Полине Осиповне, то переведите к нам временно кого-нибудь из первого отделения. Или же пошлите на участок кардиолога, ей все равно летом делать нечего…

– Сергей Юрьевич! – Главный врач хлопнула ладонью по столу. – Не учите меня, как надо руководить. Идите работать! Я больше не хочу говорить на эту тему!

Мне тоже не хотелось продолжать дискуссию. Бесполезно, все равно что против ветра писать. Я вышел в приемную, попросил у секретаря чистый лист бумаги и написал заявление об увольнении. Уйти я собирался давно, да все откладывал и откладывал. Разговор с главным врачом стал той последней соломинкой, которая ломает верблюжьи спины.

Снова, увидев меня на пороге, «мама» чуть не задохнулась от возмущения. Пока она пучила глаза и наливалась свекольным цветом, я успел положить ей на стол заявление.

– С завтрашнего дня я вас не отпущу! Что это вы выдумали?! Отработаете две недели, как положено!

– В последнее время я сильно устал, Зинаида Федоровна. – Наглея все больше, я сел на стул и даже позволил себе облокотиться на стол, прижав локтем бумаги. – А сегодня еще сильно понервничал. Боюсь, что две ближайшие недели я буду вынужден бороться с гипертонией…

«Не отпустишь добром – завтра сяду на больничный, на все две недели». Именно так стоило понимать мои слова.

Главный врач попыхтела-попыхтела да и подписала мое заявление.

– Назад я вас не возьму! – предупредила она, сверкнув глазами.

– Что вы, – улыбнулся я, забирая заявление, – у меня и в мыслях ничего подобного не было. Можете не волноваться…

Душа моя ликовала – я настоял на своем, я отстоял свой отпуск и наконец-то сжег за собой все мосты. Теперь моя жизнь непременно изменится к лучшему. О том, где буду работать, я не беспокоился – по нынешнему времени педиатру-москвичу, не имеющему вредных привычек, безработица не грозит. Да и к тому же повсюду были свои люди – бывшие однокурсники. Действительно, повсюду – от Института педиатрии до больницы Святого Владимира. Впрочем, к Святому Владимиру меня не очень-то и тянуло, я еще во время учебы усвоил, что скоропомощная больница – это ад. Как в смысле работы, так и во всех прочих смыслах. Поликлиника, конечно, тоже не рай, но хотя бы без ночных дежурств.

Перемены в жизни всегда располагают к чревоугодию – хочется побаловать себя чем-нибудь вкусным, утешить. Оттого и вешу я килограммов на десять больше, чем положено при моем росте. Я вспомнил, что давно не ел аутентичной китайской еды, и решил немедленно исправить это упущение. Пошел по направлению к метро, не догадываясь, что в уютных закутках моего любимого азиатского ресторана меня поджидает змей-искуситель.

Фамилия «змея» была Костырко, но чуть ли не в первый день занятий он получил прозвище «Касторкин» да так и проходил с ним все шесть студенческих лет плюс год интернатуры. Даже некоторые преподаватели, оговариваясь, называли его по прозвищу. Касторкин не обижался – хоть горшком назови, только зачет поставь.

– О, какие люди!

Увидев меня, Касторкин привстал и отсалютовал палочками, в которых был зажат кусок мяса. Мясо улетело куда-то назад, но, кажется, ни в кого не попало. Во всяком случае, никто не возмутился.

– Присаживайся!

– Пьянствуешь в одиночку, Дима? – поинтересовался я, переводя взгляд с раскрасневшейся физиономии Касторкина на полупустой графин с водкой, стоящий на столе.

– Есть причина! – Касторкин горделиво приосанился. – В очередной раз раздумал жениться. Если свадьбы празднуют так помпезно, то антисвадьба тоже заслуживает внимания. Хотя бы небольшого. Разве не так?

– Так, – согласился я, садясь за стол. После тоста за мужскую свободу я рассказал

Касторкину о переменах в своей жизни.

– Давно пора! – одобрил он. – Я вообще удивлялся, чего ради ты прозябаешь в своей поликлинике?

– «Прозябаешь» – не тот глагол. Суетно, народу много – это да. Но зато на участке опыт нарабатывается, зарплата повыше, график более-менее свободный, и нет ночных дежурств. К тому же поликлиника рядом с домом. Ты представляешь, какой это кайф для москвича – пешком ходить на работу?

– Не представляю. – Касторкин жил в Сокольниках, а работал микропедиатром в перинатальном центре на юго-западе.

– И еще двенадцать дней к отпуску…

– Так чего же ты ушел?

– Заездили! – Желания вдаваться в подробности и переживать все заново у меня не было.

Касторкин понял мое настроение и предложил:

– Давай выпьем за тебя! Чтобы у тебя все было хорошо!

Выпили за меня. Закусили острой свининой.

– А хочешь, я спротежирую тебя на работу? – прищурился Касторкин.

– К себе? – Я прикинул, чем бы я мог заняться в перинатальном центре. – В каком качестве?

– Не ко мне, а к моей матушке. В школу.

Мать Касторкина преподавала историю и любила свой предмет настолько, что непременно иллюстрировала примерами из прошлого любое событие – от убежавшего на плите молока до очередного «кризиса» в личной жизни сына.

– Охранником? – Мне показалось, что Касторкин издевается. Водилась за ним такая привычка. – Или преподавателем биологии?

Что еще мог я преподавать в школе? Да и биологию не мог бы, если честно. Но все же не совсем чуждый предмет, не то что математика.

– Врачом. Школьным врачом.

– Спасибо, не надо, – решительно отказался я. – Хрен на хрен менять – только время терять.

– Поликлиника здесь ни при чем. Это частная школа со своей маленькой медслужбой – врач и две медсестры. Подчиняешься директору, к поликлинике не имеешь никакого отношения. Но кабинет лицензированный, стаж будет идти врачебный, зарплата на уровне…

– На уровне – это сколько? – Знаю я эти уровни, чуть выше плинтуса.

Касторкин палочками нарисовал в воздухе цифру. Впечатляющую, надо сказать, цифру. Дай бог каждому.