Он только крикнул, ворвавшись в отделение: «Ленька Пантелеев в аптеке»,- как через минуту шесть человек торопливо садились в машину. Вел отряд начальник отделения Борзой. На машине путь до аптеки занял буквально полторы минуты. Времени переодеться у работников милиции не было. Ленька Пантелеев мог уйти. Они все так и вошли в аптеку в милицейской форме. Ленька сидел на скамейке, лицом к входной двери. Гавриков перевязывал ему руку. Ему входная дверь была не видна. Третий бандит ушел. Ленька послал его в притон, предупредить, что скоро придет.

Все шесть милицейских работников вытащили револьверы. Они знали, что с Пантелеевым справиться будет, наверно, нелегко. Но еще раньше их Пантелеев, резко оттолкнув Гаврикова, вытащил из кармана брюк два нагана и первым же выстрелом насмерть застрелил Борзого. У него в обоих наганах всего и была одна пуля, остальные он израсходовал во время погони. Гавриков так и не успел вытащить оружие. Его и Пантелеева схватили под руки. Четыре человека вывели их из аптеки и посадили в машину. Пятый остался с Борзым, чтобы организовать помощь. Вызвали врача, но начальник отделения был уже мертв.

Так закончился первый этап похождений Леньки Пантелеева. Он начал его хладнокровным, веселым человеком и грабил с юмором, не позволяя себе ни убийств, ни издевательств над теми, кого грабил. Прошло всего восемь месяцев с начала его преступной карьеры. Тогда это был грабитель-спортсмен, уверенный в себе, с великолепными нервами, без озлобления на весь мир, которое присуще всем бандитам. Теперь это был издерганный неврастеник, озлобленный на всех, не доверяющий никому. Прошли времена, когда Пантелеев за компанию выпивал самое большее рюмочку вина. Теперь он пил, как пьют все бандиты,- с истерикой, с надрывом.

Закончился первый этап первым его убийством. Дальнейший его путь был устлан трупами.

В угрозыске Пантелееву перевязали рану. Опасности не было никакой. Рана даже не мешала ему спокойно двигать рукой. Васильеву сообщила о том, что Пантелеев задержан, сразу же. Первый допрос назначили на утро. Допрашивать должны были двое, Васильев и Сергей Иванович Кондратьев, опытный и умелый оперативник. Васильев был совершенно уверен, что допрос будет очень трудный. Конечно, Пантелеев будет лгать, изворачиваться, придется вызывать свидетелей, устраивать очные ставки, уличать в каждой мелочи. Надо было хорошо подготовиться к допросу. Весь вечер Васильев просидел, листая и запоминая дело Пантелеева. Да, такое дело уже было, и папка получилась довольно толстая. Редко удается до ареста преступника завести на него такое большое дело. Преступник темнит, скрывает свое имя, неизвестно, в каком преступлении он участвовал, а в каком нет. Но Пантелеев всегда сам себя называл, так что можно было сразу сгруппировать совершенные им ограбления. Васильев и так помнил их все наперечет, но все-таки хотел освежить в памяти.

И вот ввели Пантелеева. Внешне он был совершенно спокоен. Так же были внешне спокойны Васильев и Кондратьев. Васильев предложил Пантелееву папироску, дал прикурить, и они сделали по нескольку затяжек, прежде чем Иван Васильевич заговорил. Он заметил за это время, что Пантелеев курит так, как обычно курят люди, не привыкшие курить. Он не затягивался. Он выпускал дым, просто подержав его во рту. Значит, волнуется, подумал Васильев, иначе зачем некурящий взял бы папиросу.

— Фамилия? — спросил он.

— Пантелеев.

— Имя, отчество?

— Леонид Федорович.

— Возраст?

— Двадцать четыре года.

Пантелеев отвечал спокойно, не думая, и, если бы не то, что он часто подносил ко рту папиросу, никак нельзя было бы предположить, что он волнуется.

Он протянул руку и стряхнул пепел в пепельницу, стоявшую на столе. Рука не дрожала.

И вот Пантелеев начал рассказывать. Он рассказал о том, что работал в ГПУ, спокойно рассказал, как он попал в облаву в притоне и как его за это выгнали из ГПУ, назвал адрес притона, хотя это не имело значения, потому что притон был уже раскрыт и Васильев сам прекрасно знал его бывший адрес. Рассказал про свои мытарства па бирже труда, про свою дружбу с Гавриковым. Это тоже не имело значения, потому что Гавриков был задержан вместе с ним.

Потом рассказал об ограблении профессора.

— Кто вас навел? — спросил Васильев.

— На бирже какие-то люди разговаривали о том, что профессор богато живет.

— Что же, вы и адрес спросили?

— Фамилию они назвали, имя, отчество, а адрес я потом в телефонной книжке нашел.

— Но ведь вам надо было узнать, когда он дома, кто остается в квартире, когда его нет.

— А мы с Гавриковым два дня последили. Дело нехитрое.

И Кондратьев и Васильев понимали, что Пантелеев врет. Были наверняка наводчики. Как важно узнать, кто они! Но опровергнуть Пантелеева невозможно. Все убедительно в его показаниях.

Пантелеев подробно, спокойно и с юмором рассказал, как он грабил профессора и как он грабил Ростовцева, которого знал, потому что видел несколько раз в театре и сообразил, что такой хороший артист зарабатывает, наверно, много.

— Адрес узнали по телефонной книжке? — с издевкой в голосе спросил Васильев.

— А где же еще? Конечно, по телефонной книжке.

Подтекст этого короткого обмена репликами был гораздо большим, чем высказано было словами. Васильев, в сущности, спросил: значит, так и будете морочить мне голову, что не было у вас никаких соучастников? Пантелеев, в сущности, ответил: так и буду. Про себя все расскажу, а других не назову никого.

Это был только первый допрос. За ним должно было последовать еще много других. Не было смысла с самого начала настораживать и раздражать Пантелеева. Надо было пока хотя бы получить его признание о грабежах, совершенных им. Поэтому Васильев кивнул головой, как бы примиряясь с этой позицией Пантелеева, как бы соглашаясь не настаивать, чтобы он говорил то, о чем говорить не хочет.

Про себя Пантелеев не скрывал ничего. Он спокойно рассказывал, кого ограбил и что взял и сколько это приблизительно стоит. Большинство грабежей они совершили вдвоем с Гавриковым, и про Гаврикова Пантелеев говорил спокойно', по-видимому ничего не стараясь скрыть.

— А где вы жили все это время? — спросил Васильев небрежно, как будто это был совсем неважный вопрос. Он спросил, хотя понимал отлично, что орешек попался ему не простой и, конечно, Пантелеева он врасплох не поймает.

— Днем по городу ходили,- отвечал Пантелеев, широко улыбаясь,- а ночью в скверах спали или на Острова уедем, там где-нибудь прикорнем.

— И холодно не было? — спросил Васильев.

— Нет,- по-прежнему с улыбкой ответил Пантелеев.- Пальто накроемся, друг к другу прижмемся и спим.

— Ну, а куда же вы прятали награбленное?

— Прокучивали. Награбим и прокутим,

— Где же вы кутили?

— В разных местах. Я и не помню где.

— Водку пьете?

— Пью понемногу.

— Как же понемногу? Тут получается, что по государственным ценам вы цистерны две выпили за восемь месяцев.

Васильев и раньше понимал, что на первом допросе добиться ничего не удастся. Он только не ожидал встретить у Пантелеева такую спокойную уверенность. «На что он рассчитывает? — мучительно думал Васильев.- На побег? Из тюрьмы убежать невозможно, и он это, конечно, понимает. Что он будет оправдан? Для осуждения достаточно того, что он показывает. Ладно, посмотрим пока Гаврикова».

Гавриков показывал точно то, что показал уже Пантелеев. Опять откровенный рассказ о преступлениях их двоих и ни одной фамилии, ни одного адреса, как будто никто им не помогал, никто их не укрывал. Если у Пантелеева было еще какое-то обаяние, какой-то юмор, какая-то веселая наглость, то Гавриков оказался мрачным и неприятным человеком с бегающими глазами. Он хмуро, как заученный урок, повторял то, что говорил Пантелеев. Конечно, свести этих людей мог только случай. Интересно другое: когда они успели условиться о показаниях? Сидели они в разных камерах. Может быть, еще до ареста, на всякий случай, они обо всем договорились? Может быть, конечно, хотя обычно бандиты не любят думать об аресте. Обычно они, чтобы не терять уверенности, уговаривают себя, что задержаны никогда не будут.