Васильев и два сотрудника бегом поднялись по лестнице. Дверь открыл невысокий человек с опухшим, одутловатым лицом.

— Я Миронов,- ответил он на вопрос Васильева.

У него забегали глаза, когда он увидел милицейскую форму. Он пошел вперед, показывая дорогу, и ввел Васильева в большую запущенную, неубранную комнату. На письменном столе, накрытом газетой, стояла бутылка пива, лежало кольцо колбасы и толсто нарезанный хлеб.

— Где ваш маузер? — спросил Васильев быстро и резко. Нельзя было давать время Миронову придумывать оправдания.

— У меня,- удивленно сказал Миронов.

— Покажите,-потребовал Васильев.

Миронов пожал плечами и вынул из ящика письменного стола большой маузер старого образца, совсем не похожий на тот новенький, аккуратно вычищенный и смазанный, который лежал у Васильева в кармане.

Иван Васильевич посмотрел на номер. Номер был правильный — 485996. Что-то странное было в цифрах. Не очень ровно они стояли, как будто их выбивали поодиночке.

— Где вы взяли это старье? — резко спросил Васильев.- И куда дели ваш?

Миронов молчал.

— Говорите быстро: пропили, продали, проиграли?

— Проиграл,- сказал Миронов.

— Кому, когда, где?

— В одном доме, вчера вечером, Климову.

— Кто такой Климов?

— Не знаю.

— Где этот дом?

— На Бассейной.

— А откуда у вас этот маузер?

— Землечерпалка подняла. На Крюковом канале. Рабочие мне и отдали.

— Номер сами перебивали?

— Сам.

Сразу было видно, что это не человек, а размазня. Так же точно, как он не мог противиться предложению выпить, поиграть в карты, так же не мог он противиться и резкому, требовательному тону Васильева. Иван Васильевич не сомневался, что теперь, когда угроза наказания стала реальной, он без сопротивления ответит на все вопросы, чтобы выторговать за это поменьше хоть на годик-другой заключения.

— Одевайтесь,- сказал Васильев,- поедемте с нами в этот дом.

В машине Васильев сказал:

— И помните, Миронов, там есть, конечно, условный звонок. Не пытайтесь нас обмануть.

Надо сказать, что хозяйка притона держалась довольно спокойно. Она давно была готова к тому, что, открыв дверь, увидит людей в милицейской форме, и понимала, что раньше или позже посидеть все равно придется. Она знала только одна, даже ее муж об этом не знал, что в городе Ростове-на-Дону у ее двоюродной тетушки, старушки, не вызывающей никаких подозрений, лежит запечатанный ящик, в котором хранится достаточное количество драгоценностей, чтобы, отсидев года два или три, прожить беспечально остаток жизни. Муж ее, который, повторяем, об этом ящичке ничего не знал, был зато перепуган ужасно. У него дрожали руки, и он лепетал что-то невнятное об интеллигентном обществе, которое здесь собирается, о литературных беседах и даже дошел до того, что утверждал: за этим ломберным столом играют, конечно, в карты, но только так, для развлечения, и не больше чем в подкидного дурака. Сказав про подкидного дурака он, впрочем, покраснел.

Этот дом жил круглые сутки. Днем здесь тоже бывали гости. Хозяйка, державшая себя так, как будто она служит у Васильева и спокойно выполняет его приказания, как было условлено, взялась за медальон, висевший у нее на груди, когда вошел Петя Кулябко. Васильев сразу отвел Кулябко в отдельную комнату.

— Где вы познакомились с Климовым?

— В ресторане,- сказал Кулябко.

Он был очень спокоен. В сущности, он был виноват только в том, что посещал притон. Он понимал, что за это в тюрьму его не посадят. Да и, кроме того, если с законом получатся небольшие неприятности, то отец сумеет выручить. Он и посложнее дела решал.

Узнав, что Климов бывал в ресторане со студентами мединститута Ладыгой, Мещаниновой и Михайловой, Васильев позвонил в милицию и узнал адреса всех четырех. После этого два сотрудника остались в засаде, а Васильев помчался в угрозыск за подкреплением. Он не рассчитывал, что найдет преступников дома, но все-таки надо было проверить.

Климова дома, конечно, не оказалось, и обыск не дал ничего. Само по себе было подозрительно, что нигде не записано ни одного адреса, ни одного телефона. Конечно же, Климов ждал обыска. Потеря маузера его насторожила. Не было дома и Ладыги. Он снимал комнату у врача, у которого были излишки площади. Вся квартира, в том числе и комната Ладыги, была заставлена красным деревом с бронзой. Не старинным красным деревом точного стиля и строгих форм, которым обставлялись дворянские усадьбы, а тем красным деревом в стиле модерн дурного вкуса, который появился в начале века и являлся признаком преуспевания у частнопрактикующих врачей и адвокатов.

И у Ладыги не было никаких записей. Лежала, правда, бумага с подсчетами, но квартирохозяин показал, что квартирант подсчитывал, сколько он должен за свет, за телефон и за домработницу. Домработница тоже оплачивалась на паях. Поехали к Мещаниновой. Она жила на Загородном проспекте, в большом пятиэтажном доме. Квартира была на втором этаже. Рядом с дверью висела старая вывеска: «П. Н. Мещанинов — обувной мастер. Поставщик Двора Его Императорского Величества».

Открыл дверь сам поставщик двора. Это был сухонький старичок с маленькой бородкой клинышком. Он сказал, что дочери нет дома, и непонятно было, то ли он в самом деле не удивился, увидев работников милиции, то ли просто его лицо никогда ничего не выражало. У Мещаниновой Васильев оставил двух человек в засаде, а сам поехал к Михайловой. Надежды застать ее дома у него почти не было. По-видимому, потеря маузера заставила всю шайку сняться с места. Но, к его удивлению, Михайлова оказалась дома.

Она очень испугалась, увидев милицейскую форму. Она так испугалась, что даже не смогла говорить. У нее прыгали губы, и она вся дрожала.

После обыска (и здесь тоже ничего не нашли) Васильев повез ее в угрозыск. Она, очевидно, сразу решила, что все погибло и что лучше всего говорить правду.

Она рассказала, в сущности, то, что уже знал или подозревал Васильев. Да, и кража шуб, и убийство шофера, и ограбление артельщиков, и вчерашнее дело — всё это они, «Черные вороны».

— Как? — спросил Васильев.- Что это за «черные вороны»?

— Ну, это мы себя так называли. Это Вера предложила, Мещанинова. Ведь у нас вроде как шайка была, ну, а шайка должна иметь название.

Она рассказала, как после каждого дела «мальчики»- этих многократных убийц она с абсолютной уверенностью называла «мальчики» разъезжались по разным городам, а они с Верой ждали неделю или десять дней, а потом давали объявление в «Красной газете».

— Деньги они вам оставляли перед отъездом? — спросил Васильев.

— Да, они брали себе две трети, а треть давали нам с Верой на двоих. Но зато в ресторанах платили они.

— А когда они вам должны были передать деньги за вчерашнее?

— Сегодня в пять часов.

— Где?

— На трамвайной остановке на Невском возле улицы Марата.

— Кто?

— Климов.

— Кому?

— Мне.

— Дайте карточку Климова.

— У меня нет.

Впрочем, словесное описание наружности Климова дали уже и Кулябко, и Миронов, и хозяйка притона. Васильев оформил ордер на арест Михайловой и поехал к Мещаниновой. Если, как говорила Михайлова, до назначенного свидания «мальчики» и «девочки» не должны были видеться и, значит, Климова никто предупредить не мог, Климов мог сегодня прийти на трамвайную остановку.

Михайлову Васильев решил с собой не брать. Она была, очевидно, не самой страшной преступницей из шайки. Судя по тому, как она испугалась и как сразу все стала откровенно рассказывать, это была просто слабовольная девчонка, которую затянули в шайку более сильные товарищи. Да она, в сущности, и не принимала непосредственного участия ни в одном из преступлений, если, конечно, верить ей. Но Иван Васильевич ей верил. Он верил в то, что она действительно случайно попала в шайку и не была закоренелой преступницей. Но бог ее знает, может быть, есть у них какие-то условные знаки; может быть, все-таки она захочет и сумеет подать Климову понятные ему и не понятные другим сигналы опасности.