Талантливый математик, он проходил стажировку в США, в Калифорнийском университете, там и столкнулся с воинственным феминизмом и принял его с легкостью. Да молодцы они, эти феминистки, мужикам от их теорий одни выгоды. Вернувшись в Россию и основав свою фирму, Пустовалов понял, что и в России процветают те же тенденции. Солидная бизнес-леди могла купить на ночь любого московского тарзана и заставить его удовлетворять себя так, как это ей нравится. И куда он денется, если она, как говорится, за ценой не постоит? Так же поступают и солидные бизнесмены, отдыхая в обществе известных артисток и певиц. Артисток, черт побери!

Вот где была промашка. Не учел он то, что Марина — артистка! Но ведь какая девушка — умница, вся из себя правильная, а какой папа за ней стоит! Кто же посмеет? А вот поди ж ты, нашелся козел… Должен ответить за это, но тут проблема — популярен, известен, его фан-клубы по всей стране. Одна оплошность — и подростки-недоумки разнесут любую фирму, мстя за своего кумира.

Не ревность, а холодная ярость заполняла душу Валерия Пустовалова, примерно такая же ситуация, как если бы его кинули в бизнесе. Взяли бы на реализацию лазерные диски с новой программой и не заплатили бы. За такие дела отвечать нужно! Он что, козел, не понимает, что телка прикормлена, на это большие бабки потрачены?!

Нет, корейский кондишен работал нормально. Просто ярость терзала душу Пустовалова, от нее и пот по щекам…

Он взял со стола скомканный носовой платок, промокнул влажные щеки, лоб, бросил платок на стол и уставился на фотографии, которые принес ему Миша полчаса назад. Снимки были сделаны «Полароидом», не особо качественные получились, но вполне понятные. Вот Марина вечером выходит из машины вместе с артистом, идет в подъезд. Вот они выходят утром из подъезда, в обнимку, садятся в его машину, свою Марина оставила, очевидно, на «Мосфильме». А прежде чем тронуться с места, целуются в салоне.

Снимки поцелуя смутные, но вполне понятно, что это за машина и кто в ней целуется. Как понятно и то, что было этой ночью в квартире этого артиста! Никаких чувств по поводу того, что невеста переспала с другим мужиком, у Пустовалова не было. Она — как бриллиант в его короне, который некий говнюк взял, да и выковырял, пока он занимался делами.

Говнюк должен быть наказан за это, и будет наказан. Вопрос ясен. Но как это сделать? Проще всего руками папаши, банкира Стернина. Папаша не в восторге от выбора профессии дочери, оно и понятно, ему же нужен наследник, человек, которому он передаст свой банк и уйдет на покой с проживанием там, где всегда лето. Дочь не оправдала его надежд, ну так хоть муж дочери обязан соответствовать… Он, Пустовалов, соответствовал, а вот артист Муравьев — совсем нет. Оно и понятно — какой же дурак передаст свой банк тупому артисту? Разгневается папаша, ох как разгневается! И этот фактор необходимо использовать.

Пустовалов взял трубку телефона, набрал служебный номер своего будущего тестя. Резко сказал секретарше, что у него срочные новости для Ивана Тимофеевича, и через пару минут надел пиджак, сгреб фотографии, лежавшие на столе, сунул их во внутренний карман и пошел к выходу.

Досадно было, что не смог решить некоторых важных проблем фирмы, отказал надежным клиентам, не подписал выгодных договоров, но что поделаешь, сегодня нужно было решать совсем другие проблемы. И пусть у него будут убытки, прежде нужно компенсировать другие потери, более серьезные, если судить с точки зрения общей выгоды.

Его личный водитель дремал в холле, рядом с охранником, но, услышав знакомые шаги на лестнице со второго этажа, тут же вскочил на ноги.

— Поехали, Ренат, — жестко приказал Пустовалов. — К Стернину, на Кутузовский.

Офис Пустовалова располагался на Большой Филевской, а банк Стернина был на Кутузовском проспекте, так что ехать было близко, и через десять минут «мерседес» Пустовалова остановился у дома, на фасаде которого красовалась вывеска «Стернин-банк».

Пустовалов стремительно прошел мимо суровой охраны, поднялся на второй этаж, толкнул дверь кабинета хозяина. Пожилая секретарша, которая знала его в лицо и была извещена об этом визите, торопливо вскочила со своего кресла, сказала:

— Добрый день, Валерий Ильич. Пожалуйста, Иван Тимофеевич ждет вас.

— Спасибо, Лариса Ивановна, — поблагодарил Пустовалов и толкнул дверь в кабинет хозяина банка.

Стернин встретил его суровой ухмылкой, даже руки не подал, только махнул в сторону кресла у стены. Пустовалов сел, не обращая внимания на эти детали. Все козыри были в его руках, точно знал это. И плевать, что Стернин корчит из себя большого босса. Скоро он станет обычным отцом обычной глупой телки и весьма расстроится этим.

— Иван Тимофеевич, Марина эту ночь провела вне дома. Вас это не удивило?

— Она была в общаге с подругами, — мрачно сказал Стернин. — Меня удивило другое — а где ты был в это время? Что делал? Марина — твоя невеста, ну так нужно думать о ней, где она бывает, с кем… Или я ошибся в тебе, Валера?

— Я и был, но не с ней, Иван Тимофеевич, — со вздохом сказал Пустовалов. — А что остается делать? Отстреливать соперников? Так теперь это не принято.

— Что ты имеешь в виду?

Пустовалов достал из внутреннего кармана пиджака пачку фотографий, положил на стол перед банкиром. Вот и настало время его сатисфакции! Пусть посмотрит, изумится! И точно — не будет уже таким важным!

— Что это значит? — недоуменно спросил Стернин, разглядывая фотографии.

— Только то, что подтверждено документально. Ваша дочь провела ночь в квартире артиста Муравьева. Что там было — судите сами. Кто такой Муравьев, могу сказать. Известный актер театра и кино, заслуженный артист России, бабник, дважды разведен, проживает в однокомнатной квартире на Ярцевской улице, в пятиэтажном доме.

— Валера, в Древнем Риме тем, кто приносил паршивые новости…

— Так то — Древний Рим, Иван Тимофеевич. А тут — современная Россия. Может, скажете, что мне теперь нужно делать?

— А сам как думаешь? Ты мужик или кто?

— Вы и сами знаете, кто я. И что для вашей дочери ничего не жалел. Теперь мне остается… — Пустовалов сделал паузу, внимательно глядя на банкира.

— Ничего не нужно делать тебе, Валера, — мрачно сказал Стернин. — Спасибо за информацию, сам разберусь. Ты не теряйся, звони, а я… решу эту проблему.

— Понял, Иван Тимофеевич. Я надеюсь, что Марина поймет свою ошибку и вы ей поможете в этом. Я не злопамятный, хоть и больно понимать, но… Смазливый самец, известный, нужно было раньше об этом думать, как-то оградить девушку…

— Оградим… Фотографии-то забери, мне они ни к чему.

Пустовалов взял фотографии, сунул их во внутренний карман пиджака, слегка поклонился хозяину кабинета и вышел за дверь. Он довольно усмехался, понимая, что сделал верный ход.

Стернин вынужден будет решить проблему артиста. Ну и флаг ему в руки!

Селиванов снимал на «Мосфильме» сцену ожидания. Молодая жена в исполнении Марины ждала возвращения мужа домой, предчувствуя неладное. Ее предчувствия были вполне оправданы, в это время на него было совершено покушение, после которого Антон чудом уцелел.

Сушина поехала выбирать натуру для съемок покушения, это ведь Москва, нужно найти улицу, которую без проблем можно закрыть на полдня, выбрать подходящий ракурс для камеры, договориться с префектом округа, чтобы приказал гаишникам не мешать, а помогать съемочной группе. С собой она взяла Муравьева, что не противоречило правилам. Актер, исполняющий главную роль эпизода, должен знать натуру, на которой придется играть, продумать свои действия. В сценарии ведь все не пропишешь. Гонка на машинах, перестрелка, ранение, где это будет, как это будет — Муравьев должен увидеть и понять, что и как он должен играть.

Раньше эти вопросы решал режиссер, мог неделю снимать одну погоню, делать по двадцать дублей, но сейчас и бюджет не тот, и обстоятельства не позволяют слишком долго задерживаться на одном месте, будь то московская улица, подмосковная роща или павильон. За все нужно платить. Селиванов доверяет Сушиной в выборе натуры и, снимая напряженное ожидание юной супруги, мысленно прорабатывает завтрашнюю сцену. Таковы реалии сегодняшнего кинобизнеса. И прежде съемочный процесс никогда не шел в той последовательности, в какой видит действие на экране зритель, но теперь, когда каждый цент на счету и каждая минута — условия контракта жестки, — приходится разрываться на части.