Вглядываясь в мозаику, Смиггенс даже не слышал стука ботинок по гладкому каменному полу.

— Здесь, кажется, изображена история не только этой страны, но и всей жизни на земле.

— Довольно пустых рассуждений, мистер Смиггенс, — заявил Йохансен, который тоже во все глаза таращился на изумительно инкрустированную поверхность. — Здесь нет картины потопа, значит, это не больше чем чье-то разыгравшееся воображение.

Смиггенс предпочел промолчать, поскольку он единственный из всей этой команды был знаком с недавно вышедшими трудами Дарвина и Уоллеса.

— Посмотри, у них же в глазах нет ни искры разума, — зашептала Шремаза супругу. — Они совершенно одержимые, только никак не могу понять чем.

— Может, они забыли про нас. — Хизалка не интересовало бесподобное убранство храма.

— Не нравится мне здесь. Очень холодно.

Пиратов тоже пробирал холодок. Солнце клонилось к закату, и никому не хотелось провести ночь в этом древнем мистическом храме. Возвращаясь тем же путем, они вышли через розоватые ворота и ножами принялись выковыривать драгоценные самоцветы из барельефов и скульптур.

Тем временем сгустилась темнота.

Копперхид умудрился насобирать целую шапку одних изумрудов. Пока Томас играл на своей волынке карибскую жигу, другой матрос, опьяненный привалившим богатством, танцевал перед своими товарищами, разбрасывая горсти зеленых камней, подобно тому как арабский монарх раздает милостыню беднякам. Все веселились, время от времени лениво поглядывая на пленников. Эти зверюшки, конечно, очень забавны, но теперь, когда на долю пиратов выпали такие сокровища, не представляют особенной ценности.

Они делились друг с другом своими мечтами, пережевывая жесткое мясо, которое больше не казалось таким безвкусным. Каждый старался перещеголять товарищей, строя невероятные планы и рассказывая, как он поступит с несметным богатством. Развлечения ради Томас и Андреас вытащили кирпичи из стены храма и сложили из них вокруг костра прочную золотую ограду.

Поддерживать костер было несложно. Повсюду валялось много сушняка, сломанных ветром, или упавших со склонов каньона веток. Блэкстрап милостиво разрешил Смиггенсу разлить на всех поровну крепкий грог из своей заветной фляги — теперь беречь спиртное не было смысла. Опьянеть от такого количества, конечно, было невозможно, но напиток хотя бы заставил слегка расслабиться слишком возбужденных моряков. Раскин достал варган, волынка Томаса присоединилась к его металлическим звукам, и над заброшенным городом разнеслись веселые наигрыши. Все пребывали в веселом расположении духа, Блэкстрап даже не выругался, когда кое-кто из пиратов бросил свои ружья в огонь в знак ликования.

— Их танцы отвратительны, — заявила Шремаза, наблюдая, как их захватчики притопывают и пошатываются. — Эти люди не прошли бы отборочного тура для участия в самом заурядном фестивале.

— Я слышу фейерверк, но ничего не вижу, кроме слабых вспышек света. — Трилл прижалась к матери. — А где же красивые огоньки?

Хизалк увидел, как один человек направил ружье в небо и выстрелил несколько раз в воздух.

— Они так сильно шумят, но это не тот фейерверк, который знаем мы. Они тоже стреляют из длинных труб, но без разноцветных огней. Жизнь таких людей совершенно лишена цвета.

Как обычно, Грызуня не обращала никакого внимания на семейную беседу. Даже если бы она и могла говорить на языке стратиомимусов, она все равно не стала бы в этом участвовать. Выхлопы и выстрелы человеческих игрушек она тоже пропускала мимо ушей. Гимараеш, пожалуй, не стал бы самозабвенно веселиться вместе со всеми, если бы знал, что за каждым его движением следит пара горящих желтых глаз.

Весь последний час Лихой ворчал. Его ворчание сильно напоминало рев надвигающейся бури. Уилл терпел, прекрасно понимая, что тираннозавр расстроен и зол.

Они потратили целое утро в бесполезных блужданиях по джунглям. Запах людей так ослаб, что даже грозные хищники с их удивительно острым обонянием не могли его обнаружить. С тех пор несколько раз прошли сильные ливни, к тому же тропу постоянно пересекали маленькие ручейки. Уилл вообще только диву давался, как тираннозаврам так долго удавалось идти по запаху.

Со своей высоты на макушке громадной головы Уилл взглянул вниз и спросил переводчика:

— Что он говорит?

Чаза по-прежнему очень надежно, но не слишком удобно держала Рыка. Он затрепыхался, пытаясь повернуть голову.

— Ты думаешь, Уилл Денисон, мне больше нечего делать, как болтаться здесь и выполнять твои прихоти?

— Так что он говорит? Нет следов? — Уилл терпеливо ждал ответа.

Протоцератопс ответил не сразу:

— Да, я думаю, ты прав. Лихой говорит, что они потеряли след. Прошло так много времени, что они уже не могут различить запах. Они не знают, каким путем идти.

Уилл обдумал создавшееся положение:

— Я думаю, лучше всего продолжать двигаться на восток, держась слева от горной цепи. Я бы шел так, если бы был здесь чужестранцем.

— Ты, конечно, сделал бы так, но ты знаком с опасностями Дождливой долины. А эти разбойники даже и не подозревают, что такое возможно. Кто может утверждать, что они не двинутся на юг через долину?

Протоцератопс болтался в лапах самки тираннозавра, будто огромный головастик.

— Последние два дня их след тянулся у подножия горы, наши друзья иногда теряли его и снова находили, но пираты никогда не удалялись далеко от гор. Так не логично ли предположить, что они скорее пойдут той же самой тропой, чем неожиданно изменят направление?

Удобно зацепившись за шею Рыки, Килк что-то настойчиво чирикала. Хотя она обращалась прежде всего к Чазу, единственному из всех, кто мог понимать ее речь, она не сводила глаз с Уилла. «У нее красивые глаза, — подумал он. — У всех стратиомимусов красивые глаза».

— Она хочет знать, что случилось, почему мы здесь замешкались. — Чаз признался Уиллу: — Я не знаю, что ей сказать.

— Скажи ей правду, — ответил Уилл.

Во время реплики Чаза Рыка разразилась рядом грозных звуков. Протоцератопс снова перевел:

— Она говорит, что для нас будет лучше, если ее доченька найдется в добром здравии. — Чаз содрогнулся. — Я согласен с этим. Я бы не хотел увидеть, что такое тираннозавр в бешенстве.

— Я бы тоже не хотел. — Покачиваясь в такт шагам, Уилл смотрел по сторонам. — Нам придется самим отыскать след. Я смотрю, нет ли сломанных веток.

— Следы, конечно, были бы кстати, — согласился Чаз. — Но ветки ломают не только люди, но и другие существа.

— Да, это так. — Уилл слегка приуныл. — Ты же знаешь, мне раньше не приходилось разыскивать людей в лесу. Обычно я вел поиски с высоты. — Он наклонился на другую сторону. — Мне кажется, их так много, что мы обязательно найдем какой-нибудь след.

Чаз перевел для Килк, а потом сообщил ее ответ:

— Она говорит, что земля слишком сырая и мягкая. Я не знаю, как мы собираемся…

Его прервал долгий громкий звук. Эхо проносилось сквозь деревья, отражаясь от отвесных скал. Этот звук породил долгие перекаты.

— Странный какой-то гром, — заметил Чаз. Рыка недовольно зарычала.

— Скажи ей, что это не гром, — велел Уилл. Он был возбужден и озабочен одновременно. Возбужден потому, что теперь он знал, куда идти, и озабочен потому, что было неизвестно, что они обнаружат, когда придут туда.

Не многие люди смогли бы балансировать на макушке тираннозавра и одновременно изучать окрестности, но Уилл успешно справлялся и с тем и с другим. К высоте он не испытывал ничего, кроме пренебрежения, в этом ему помогало его удивительное чувство равновесия. Он пристально вглядывался в окружающий лес, пытаясь обнаружить источник резкого шума. Череп, целых пяти футов в длину, слегка подрагивал под ним, заставляя Уилла размахивать руками, чтобы удержать равновесие.