Было видно, что аккуратный человечек несколько удивлен столь очевидно глупым упрямством финансистов, но постарался виду не показать. Да? Ну... не пожалейте, бесцветным голосом пожелал он. Счастливо оставаться.
И уже короткое время спустя стало понятно, что выскочить не удастся. Против банка началась неторопливая, но продуманная и серьезная работа. Запросы правоохранительных органов по клиентским счетам поступали десятками каждый день, их еле успевали обрабатывать и готовить ответы. Выемка финансовых и юридических документов – десятками томов, приглашения «на беседу» высшего руководства банка – не куда-нибудь, в Генеральную прокуратуру. Были задержаны и заключены под стражу двое руководителей управлений – кредитного и валютного: именно под их непосредственным контролем осуществлялась операция (у начальника кредитного управления в день ареста родился сын... но это так, лирика). Заведено уголовное дело, начато следствие. Одновременно разворачивалась травля холдинга в средствах массовой информации.
Санчо похудел, начал выпивать; руки тряслись, в глазах появился нехороший блеск. Со дня на день он ждал вызова в прокуратуру и ареста. На работе Костиного управления и на нем самом все происходящее отразилось мало, но он переживал за друга и свой банк. Именно Костя сказал Сане, что необходимо идти к руководству с проектом ряда мер по урегулированию ситуации. Каких-таких мер, спросил Саня нервно; от переживаний его мыслительные процессы явно затормозились. Заплатить, ответил Костя. Лучше поздно, чем никогда. Стоит попробовать.
Летом 200... года представитель банка, бывший комитетчик, имевший множество полезных связей и специально принятый на работу на неплохие деньги для осуществления «операции спасения», без особого труда вышел на руководителей давешнего тихого визитера и произвел первое вливание. Деньгами остались довольны и пообещали сделать все возможное.
День рождения банка 30 июля – 9 лет – отметили с размахом и помпой, на берегу Оки, с шикарным шведским столом, морем шампанского, артистами, танцами и фейерверком. Иллюзия того, что удалось вырваться, «проскользнуть между струйками», привела в эйфорию и затмила разум. В начале августа все сотрудники холдинга получили щедрую премию; Костя – двойную за великолепно организованный корпоративный праздник.
А уже в сентябре стало понятно, что ничего не изменилось. Ну, или почти ничего. Травля и давление продолжались, но приобрели характер разовых, нешумных акций. Следствие по делу шло медленно, но остановить его не удалось. Назрела необходимость кого-то отдавать; посовещавшись, наметили жертву, тем более, что она уже сидела. Начальника кредитного, доселе упорно отказывающегося от дачи показаний, пообещали вытащить, если начнет признаваться. Он очень хотел к семье, поверил и взял все на себя. Вытаскивать его, разумеется, никто не собирался: представители банка тут же радостно завопили, что он действовал в одиночку, вернее – в связке с начальником Валютного управления; руководство банка о его махинациях не ведало. Следствие этому не поверило, но перевело дух: дело сдвинулось с мертвой точки.
Еще дважды переводились крупные суммы на счет хозяев тихого человечка в расчете, что совесть у людей проснется и они начнут действовать. Надежды не оправдались: дальше пустых обещаний и фраз «делаем все возможное» ситуация не продвинулась.
В проведение новогоднего вечера, организованного в одном из новомодных арбатских ресторанов, вновь было вложено немало средств, но прошел он уныло, настоящего веселья не получилось. С января, теплого, хмурого и дождливого, невесть откуда стали просачиваться слухи, что в ближайшие полгода банк придушат окончательно. Люди начали увольняться.
В Костином управлении в марте уволилось сразу двое, и оба начальники отделов – транспортного и эксплуатации здания; немногословные, надежные, с которыми в свое время было немало выпито (а как иначе находить общий язык?!). На них он мог положиться, как, пожалуй, ни на кого. Егоров упрашивал, ругался, даже угрожал: «Денег не получите, вашу мать!!!» Все было напрасно. «Уважаем тебя, Геннадьич, – хмуро сказал главный водила, отводя глаза, – но ты нас не держи. У нас семьи, внуки. А тут со дня на день жди «Маски-шоу». Лично я староват, чтобы такие аттракционы на своей шкуре...» Второй вообще молчал. Выставил за уход литр «Смирновской», но пить не стали оба.
К лету следующего года денег тому аферисту «скормили» немало. Он продолжал успокаивать, но ему никто не верил, платили по инерции, воспринимая этого человека как некую плотину, сдерживающую более тяжелую волну. В том, что плотина была все же необходима, довелось убедиться в июле-августе. В конце июня президент банка запретил переводить деньги на известный счет, и немедленно хлынул поток разоблачительно-обличительных статей, где правда мешалась с вымыслом: в «Коммерсанте», «МК», «Комсомольской правде», деловых и полуделовых журналах; в негативном ключе замелькало имя банка в аналитических телепередачах и радиопрограммах... Как следствие, из банка стали уходить клиенты: крупные и помельче, уважаемые юридические и физические лица – никому не хотелось, чтобы имя их уважаемой организации было упомянуто в связи с запятнавшим себя банком, в котором есть их расчетный счет.
В срочном порядке предпринимались шаги, чтобы не допустить кризиса. Снижались ставки по кредитам, придумывались всякие хитрые схемы для удержания клиентов и привлечения новых... Ничего не помогало.
С осени холдинг начал медленно погружаться в пучину персонального кризиса. Одна за другой, как шлюпки с тонущего лайнера, «соскакивали» и уходили «в свободное плавание» афилированные структуры. Тонуть не хотелось никому.
В начале следующего года стало окончательно понятно, что ситуацию не выправить. Президент распорядился в полтора раза сократить оклады руководителям управлений и отделов (Кости это тоже коснулось), а чуть позже началось урезание штатной структуры: каждого четвертого рядового сотрудника ниже должности ведущего специалиста отправляли в неоплачиваемый отпуск до 1 октября.
В банке царила обстановка медленного умирания. В операционном зале в разгар рабочего дня можно было застать троих-четверых клиентов – зрелище небывалое, обычно здесь столпотворение, тяжелое и плотное облако из коктейля эмоций висело над людьми.
Костя, чья зарплата упала до уровня конца 99 года – шестисот долларов, – передвигался по банку еле-еле, сгорбившись, как старик. Мысли были вялыми. Его никто не беспокоил и никаких задач не ставил. Работников столовой, где питались рядовые сотрудники, уволили первыми, за ними сократили начальника службы питания и упразднили сам отдел. В банке убрали все кулеры с питьевой водой, давно не закупались канцтовары и не было горячей воды.
К безопасникам, с которыми дружил, и юристам Егоров старался не заглядывать, чтобы лишний раз не травмировать их и себя: подсознательно он именно их считал виновными в том, что ситуация была вовремя не локализована и не выправлена. Они не общались и с Саней, обоим было неловко смотреть в глаза друг другу. Костя знал, что Саня стоял «у руля» той многомиллионной финансовой авантюры, и одно время несколько раз говорил, что «украсть у государства – можно и не зазорно, оно ежедневно обкрадывает нас и очень не любит в этом деле конкурентов. Но сумел украсть – подстрахуйся. Поймали за руку – сразу дай отступного, сколько попросят. Иначе не простят, удавят. А воровать и при этом бить себя в грудь – мы честные! – Монблан идиотизма». Егоров понимал, что акция была спланирована и осуществлена талантливо, но не мог взять в толк, почему головастые аналитики не удосужились заглянуть немного вперед и разработать два-три варианта на случай форс-мажора. Вот к чему эта недальновидность и обманчивая уверенность в собственной непогрешимости в итоге привела.
10 марта был солнечный, по-настоящему весенний день. К Косте, бездумно уставившемуся в монитор, пришел Панченко. Рук не жали, поздоровались кивками.
«Ухожу, Костян, – бодро объявил Санчо. – Увольняюсь. Место нашел. И тебе советую. Корабль не выровняется. Поскрипит еще полгода-год, а потом потонет, вот увидишь. Правительство затеяло глобальную проверку всех банковских структур страны на предмет получения лицензии по клиентским рискам. Да ты и сам все по телевизору видишь. Человек несет в банк деньги, а через месяц банк лопается. Люди теряют свои сбережения, накопленные нередко за всю жизнь. Теперь государство будет отвечать перед своими гражданами за их сбережения. Получил такую лицензию, значит, государство доверяет, работай. Но, в отличие от ельцинских времен, купить такой документ сейчас невозможно, а проверку наши не пройдут, они уже замараны по самые... Центробанк лишит их лицензии на проведение банковских операций, а это означает конец фильма. То, что происходит сейчас, – агония».
