Встреч с Вадимом Костя избегал, был с ним резок, иногда грубоват. Не мог простить, что Князев оказался свидетелем ухода Оксаны.

В один из солнечных февральских дней Костя придумал финал романа – и его отношение к Вадиму мгновенно изменилось. Не хотелось плохо обращаться с человеком, который скоро умрет, но пока об этом не подозревает.

Ее звали Ольга.

Именно эта песня в исполнении Николая Носкова звучала негромко тем мартовским утром из динамиков в торговом зале универсама «Копейка». Костя впервые заглянул сюда с месяц назад, обнаружил, что магазин неплохой, уютный, цены приемлемые; он решил, что можно захаживать.

Костя стоял в короткой очереди в кассу сразу за ней, высокой – выше его. У нее были длинные темные шелковистые волосы, лежащие поверх светло-коричневой дубленки. Она выложила на движущуюся ленту какую-то мелочь: пару упаковок мороженых блинчиков, нарезку форели, бутылку минералки, пачку масла. Костя еще не увидел ее лица, но ощутил что-то... Чего не должно было быть. Он был совершенно уверен, что продолжает любить Оксану.

Девушка расплатилась, получила сдачу, чек и покатила тележку к стойке с ячейками, в одной из которых, по-видимому, оставила свою сумку. Стоя у кассы, Егоров следил за ней краем глаза. Оказалось, у нее набрались два до отказа набитых пакета: до «Копейки» она отоварилась где-то еще. Охнув, девушка подхватила свои пакеты и, сгибаясь под их тяжестью, двинулась к выходу. Костя так и не увидел ее лица.

– Молодой человек! – строго сказала кассир. – Не задерживайте. Сто шестнадцать рублей восемьдесят три копейки.

Костя вышел из магазина с легкой сумкой, огляделся и сразу увидел девушку: она медленно двигалась в сторону жилых башен, умудряясь даже при такой скорости оскальзываться на подмороженном тротуаре.

Косте было в другую сторону. Сам не понимая зачем, он пошел за ней.

В очередной раз поскользнувшись, девушка сделала неловкую попытку сохранить равновесие, полувзмахнула сумками (насколько позволял их вес), удержалась на ногах, но... ручка правого пакета порвалась, и все содержимое оказалось на земле.

– Ну это надо! Черт, черт! – беспомощно воскликнула она, останавливаясь и оглядывая рассыпавшиеся яблоки и прочую снедь.

Костя был совсем рядом, подошел, поставил свою сумку, присел и молча стал собирать.

Девушка наконец взглянула на него.

Это была Ольга.

Та самая Оля Дружинина, которую он придумал, героиня романа «Люди и море». Только эта была лет на пять моложе той, из книги. Но внешне – одно лицо.

Костя помог девушке собрать разбежавшиеся продукты в порванный пакет. Он все время хотел что-то сказать, но слова не шли.

– Кажется, все, – сказала она, выпрямляясь. – Огромное вам спасибо. Я Оля. – И протянула руку в перчатке, но тут же, смешавшись, быстро сдернула ее.

– Очень приятно, – сказал он и улыбнулся. – Костя.

– Мало того, что меня сегодня обсчитали на пятьдесят рублей на рынке, – сказала Ольга со вздохом, – пытались в автобусе вытащить кошелек... Так теперь еще это! Как вы думаете, я донесу до дома две неподъемные сумки, одна из которых без ручек?

– А далеко вы живете?

– Да вот, – она показала рукой. Ее дом был совсем рядом.

Она вовсе не напрашивалась на помощь; скорее, это был крик души, и никто не обиделся бы, пожми сейчас Костя плечами, попрощайся и исчезни... Но он сказал:

– Оля, давайте переложим часть продуктов в мою сумку, и я помогу все это донести.

Так и сделали. У самого подъезда Олиного дома благополучно оторвались ручки у второго перегруженного пакета, но Костя был начеку, и история не повторилась.

Ольга жила на восьмом этаже панельной башни в небольшой двухкомнатной квартире с мамой, ветераном труда, инвалидом второй группы. Всю последнюю неделю мама болела, и Ольга, опасаясь оставлять ее без присмотра, взяла больничный по уходу. Сиделкам она не доверяла после того, как одна милая старушка, между прочим хорошая мамина знакомая, унесла два кольца и фамильный браслет, а когда Ольга пришла к ней и потребовала вернуть украденное, кричала на всю лестничную площадку, как оскорбили и оболгали старого кристально чистого человека.

Его пригласили попить чаю, угостили вишневой наливкой, которую бесподобно готовила Галина Романовна, и долго благодарили за помощь. Женщина была приятной, веселой и немного кокетливой; дочь, в отличие от матери, – серьезной и задумчивой. Весь час, пока пробыл у них, Костя старательно отводил от Ольги взгляд, но постоянно получалось, что он смотрит на нее, следит за каждым движением, а сердце при этом колотится так, что вот-вот проломит грудную клетку.

Темы для разговора были отвлеченными. Ни одного вопроса, кто он, откуда и чем занимается, задано не было. Да и зачем? Человек помог донести сумки, проявил вежливость; сейчас он уйдет, и о нем больше никогда никто в этом доме не вспомнит.

Костя знал, что девушка не может быть, подобно Вадиму, оттуда. Она обыкновенная, из реального мира... Но отчего они так похожи – героиня его романа и эта?! Что за знак?!

Сидеть дальше было неудобно, хотя уходить не хотелось.

– Мне пора, – сказал Егоров, поднимаясь. – Выздоравливайте.

Ольга вышла в прихожую проводить гостя.

– Я... могу... – начал Егоров, не глядя на нее, понимая, что идет отсчет последних минут их знакомства.

– Вы можете позвонить мне, если захотите, – сказала Ольга и протянула маленький листок бумаги, сложенный вдвое. – Здесь домашний и мобильный. Еще раз спасибо за помощь.

Это было похоже на чудо.

Лифта он ждать не стал, помчался по лестнице вниз, напевая шепотом: «Это здо-ро-во... Это здо-о-ро-во...»

Всюду принципы невмешательства;

Вместо золота плавят олово.

Но есть приятное обстоятельство:

Я люблю тебя – это здорово...

Вадим никогда не приходил ночью, пока Костя спал. Он никогда не являлся в часы работы над книгой: пока создавался мир, Вадим был заперт, не имея возможности покинуть пределы своего мира. Более того, последнее время Егоров всегда чувствовал, что его герой должен вот-вот его навестить...

– Как ребенок, честное слово, – сказал Князев, возникая на пороге кухни.

Костя жарил картошку. Желтые ломтики шипели, шкворчали и брызгались маслом.

– Ужинать со мной будешь? – спросил он.

– Я сыт. Что происходит? Два брака, замечательный сын, сонм женщин...

– А вы почему интересуетесь? – спросил Егоров и помешал карточку в сковороде.

Он мельком взглянул на Вадима. Тот был в бермудах кричащей расцветки, мятой футболке без рукавов и шлепанцах на босу ногу. Вертел в руках дорогой серебряный портсигар. На лице написано крайнее неудовольствие.

– Просто не понимаю... Девица моложе тебя лет на восемь...

– Тебя это заботит? С чего ты решил, что имеешь право обсуждать мою личную жизнь? – Костя убавил огонь и повернулся к Князеву. – Я ведь не лезу в твои отношения с Ольгой.

Сказал – и сразу понял, какую глупость сморозил. Он не просто лез – он сочинял их, эти отношения.

Вадим на несколько мгновений онемел и даже, кажется, растерялся.