— Навскидку в голову ничего не приходит. — Грэг пожал плечами. — Я думаю, гарров не очень много.

— А почему ты думаешь, что это именно гарры?

— Больше некому, — отозвался Грэг.

Лурпо, зарычав, начал пикировать прямо в клубы дыма, заслонившие деревню саква-джуо. Дом был в опасности. Дом следовало защитить…

Эай, сидя на перилах балкона, играл на струнном инструменте, который квостры называли «линшел». Похож он был на лютню, с той лишь разницей, что на линшеле было больше тридцати струн, издающих звуки совершенно разных интонаций. В руках элементала воздуха серебристые нити плакали и смеялись, музыка была то легкой, подобно воздуху, то быстрой, будто ветер, то неторопливой и величественной, словно нагромождение кучевых облаков.

Сильф пел, но его языка Ростислав не знал. Это не был ни один из известных ему языков Каенора, текучий и плавный, словно специально созданный для песен. Юноша стоял в комнате, опираясь на стол, и слушал. Эай не смотрел в его сторону, и Ростислав чувствовал себя немного виновато: у него возникло ощущение, что он будто подслушивает. Но песня была столь прекрасной, что просто взять и уйти юноша не мог.

Крылатый мальчик, свесив одну ногу над бездной улиц Радужного Города, играл под звездами свою песню. Квостры в соседних башнях, случайно услышавшие музыку, останавливались у окон, открыв пошире ставни… По лицу некоторых катились благодарные слезы. Слова древнего, давно умершего среди смертных языка лились в ночь, трогая души случайно пролетающих мимо квостров, идущих по улицам шуолов. Изящные и тонкие пальцы сильфа невесомо порхали по струнам, едва дотрагиваясь до них… Сильф Эаллойенум играл, и, казалось, сами звезды прислушивались к музыке.

Ростислав почувствовал, как из левого глаза выкатилась слезинка, когда сильф закончил игру. Мальчик отложил инструмент и уставился в небо.

Юноша подошел к нему, спросил:

— О чем ты пел, Эай?

— О любви… — вздохнув, ответил сильф. Его сложенные крылья немного дернулись. — О любви, которая обречена на вечную боль.

— Не понимаю.

— Еще бы, — фыркнул сильф. — Что смертный может понять в чувствах элементала…

— Не знаю, — честно сказал Ростислав. — Наверное, любовь элементалов длится очень долго.

— Именно, — подтвердил Эай, и его голос дрогнул. — Вечность. От начала времен и до угасания мира.

— Но почему тогда…

— Почему песня такая грустная? — закончил вопрос сильф. — Всё сравнительно просто. Вечность может быть не только вечностью счастья…

— О Боже, — выдохнул Ростислав, относительно бледно представив себе несчастную любовь, растянувшуюся на века. — Прости меня.

— За что?

— За то, что полез в это с глупыми вопросами… — Юноша хотел добавить «малыш», но язык не повернулся назвать так духа воздуха, прожившего тысячелетия.

— Можно мне полетать? — спросил Эай, подняв взгляд. В радужных глазах стояла влага.

— Да, конечно. Можешь быть свободным до утра… — Ростислав мимолетом подумал, что это минимум, что он может сделать для сильфа.

Тот мгновенно испарился, только одинокая слезинка упала на полированные перила балкона, успев скатиться с настоящей щеки ненастоящего мальчика.

Ростислав, повинуясь непонятному порыву, вытер каплю пальцем и попробовал на язык. Слеза мальчика-элементала была сладкой на вкус.

Похоже на крем-соду, подумал парень, вспомнив вкус любимого лимонада. С чего бы, интересно?..

Он посмотрел на ночное небо Каенора, но сильфа конечно же не увидел.

— Задержка, Повелитель, — отвлек Аргаррона от раздумий голос Императора. — Похоже, что квостры засеяли небо облачной сетью…

— И что? — угрюмо осведомился архидемон, хотя прекрасно понимал, что значит подобный шаг. Облака, зараженные этим древним паразитом, порождением Хаоса, становились смертельно опасными, пожирающими неосторожных летунов чудовищами.

— Мы не можем без риска пролететь через этот массив, — пояснил Император, немного склонив голову. — По крайней мере дирижабли не смогут, и пехота может пострадать.

— Сейчас, иду, — сказал архидемон, вставая с кресла. — Предупреди, чтобы убрали патрули и все попрятались в домах. Дирижабли пусть временно опустятся на острова, для них так будет безопаснее. Через полчаса я начну.

— Да, Повелитель. — Император поклонился и быстро вышел.

Через короткое время с улицы начали раздаваться громовые раскаты Эха Тьмы, предупреждающего армию об опасности, крики офицеров и сержантов, подгоняющих солдат и рабов.

Аргаррон не спеша вышел из зала на балкон, расправил черные крылья и взлетел. Он направился к самой высокой смотровой башне, откуда открывался лучший обзор на всю летящую армаду. Дозорный гроск, увидев летящего архидемона, бухнулся на колени, умудрившись не уронить бердыш, который сжимал в руках.

— Исчезни, — бросил ему Аргаррон, приземляясь. Часовой заскулил и полез через зубцы башни, явно намереваясь спрыгнуть с башни вниз.

— Спятил, Бескрылый?! — рявкнул архидемон. — Сойди вниз по ступенькам, идиот!

Гроск, взвизгнув, бросил бердыш, открыл в полу люк и рванулся вниз. Судя по отдаляющемуся грохоту, по лестнице он в прямом смысле катился, а не шел.

— Ненавижу слабоумных кретинов, — сказал Аргаррон небу Каенора. Оно понимающе вздохнуло легким порывом ветра — впрочем, архидемону было наплевать.

Впереди неприступной крепостью высились зараженные облака, отливающие нездоровой краснотой. Облачная сеть, порождение когда-то царившего здесь Хаоса, рвалась к близкой добыче, заставляя облака медленно ползти к островам гарров.

«Если квостры полагают, что остановят меня реликтовыми тварями, они жестоко ошибаются», — усмехнувшись, подумал архидемон. Повинуясь его мысли, начали собираться нормальные облака, за какие-то минуты заполонив всё небо. Сверкнула молния, затем другая, еще и еще. Полил дождь.

Аргаррон бросил быстрый взгляд на улицы. Кое-кто, видимо самые глупые или самые медлительные, еще носились под дождем, но дирижабли уже стояли на площадках, а большинство гарров и гросков попрятались в недра цитадели, предварительно загнав туда рабов и животных.