Собравшись с мыслями и постаравшись не дать петуха, Лифариус начал:

– Слышал я, что вы можете помочь в решении проблем.

– Смотря каких. Ты не юли, не люблю я этого. Прямо говори, чего хочешь.

На секунду замолчав, мужчина облизнул резко пересохшие губы, но затем, скрипнув зубами, ответил, вновь представив перед внутренним взором ненавистное лицо соперника:

– Смерти хочу. Человеку одному.

– Кто она? – поинтересовалась бабка без особого удивления.

– Не она, он.

– Хм, неожиданно... – Аграфена задумчиво потёрла подбородок. – Я уж было решила, что ты боярыню заказать захотел. Вдовствующим стать.

– А что, можно? – неожиданно даже для себя самого заинтересовался Лифариус.

– Были дурачки, кто с подобным приходил, – ответила собеседница. – Я отшила. На благородных рыпаться – это совсем дурным надо быть.

– И что, никто не согласился?

– Ну почему? Нашлись одни на всю голову отмороженные. Раньше-то я их не на всю голову считала. Но после того, как они на такое подписались, точно на всю стали.

– И получилось?

– Нет конечно же, – бабка посмотрела на мужчину как на идиота. – Ранить смогли, но положили их там в итоге всех, а затем такую облаву устроили, что всем всё враз понятно стало. Тех, кто заказывал, тоже, кстати, нашли. Имперская безопасность работала, от таких не спрячешся. Так что мой тебе совет: подобные идеи из головы выбрось.

– Ну а не барыню-то можно? Он просто наложник, – чуть охолонув, уточнил Лифариус.

– Наложник? Если в родовой усадьбе, то без вариантов. Никто не подпишется. Посягать на родовое гнездо – всё равно что на саму боярыню, результат сам знаешь.

– А если я его в город вывезу?

– В городе – другое дело. Только тоже не абы где. В общем, думать надо. Ну и деньги. Сам понимаешь, покушение на собственность рода, рыть однозначно будут. Это не безродного терпилу кокнуть. Сумма выйдет немаленькая.

– У меня есть, – нетерпеливо кивнул фаворит.

– Ну тогда слушай…

Оторвав веточку винограда, я откинулся на стуле и принялся задумчиво закидывать по одной виноградине в рот, лопая зубами терпкие, полные чуть кисловатого сока ягоды. Посмотрел на остальных наложников, обедающих за общим столом, подмечая неторопливые движения столовых приборов в их руках, работу челюстей, ходящие вверх и вниз кадыки. Вслушался в негромкие позвякивания тарелок, короткие тихие фразы, которыми парни иногда перебрасывались меж собой.

Я больше не обедал один, позволяя себе лишь завтракать в одиночестве. При зрелом размышлении решил быть ближе к народу. Почему? А всё очень просто. Авторитет должен формироваться не только на страхе, но и на уважении.

Почему они изначально подчинились мне, когда я сходу стал ломать привычный им уклад в гареме? Я тоже задавался подобным вопросом. Вот так, безропотно, без попытки саботировать, демонстративно не выполнять мои требования. Что им мешало?

А затем понял, что изначально неправильно подхожу к вопросу. Ну с чего бы им начать сопротивляться? Менталитет-то у них совсем иной. Это я автоматом всех пытаюсь подгонять под человека моего мира. Но здесь-то мир другой, особенно в рамках дворянского рода, всё ещё нет-нет, но отдающего махровым средневековьем.

Я со своим воспитанием свободного общества, давно избавившегося от подобных пережитков прошлого, все эти родовые отношения воспринимал скорее как малозначащую условность, совершенно упуская из виду, что они-то, наложники эти, не жили, как я, в обществе равных прав и свобод. Парни привыкли подчиняться, делая это, может, и без удовольствия, но покорно.

А я… я после месяца среди них даже испытывал уверенность, что стою выше их хотя бы по морально-волевым качествам.

Поэтому когда я что-то командовал им, то даже тени сомнения не допускал, что они могут не послушаться. Тем более что, получив карт-бланш от боярыни, чувствовал себя здесь хозяином, и это ощущение передавалось и остальным.

Так вот, сейчас парни подчинялись мне больше из страха, чем из уважения. И знаете что? Это меня тоже раздражало. Я не хотел быть надсмотрщиком бессловесных рабов — я хотел быть начальником умных и инициативных подчинённых, которые бы уважали меня, но не боялись.

И поэтому я теперь обедал и ужинал с ними.

Когда все приём пищи окончили, я, промакнув рот салфеткой и бросив обобранную веточку обратно на опустевшее блюдо, произнёс:

— А теперь все дружно посуду на столик убрали и садитесь обратно, нужно кое-что обсудить.

Сам, подавая пример, встал и, сгребя стопкой тарелки, отнёс на специальный столик на колесиках, который потом слуги укатывали обратно на кухню. Раньше и со стола убирали они же, но я это дело прекратил, решив, что мои не переломятся сами сделать.

Когда звон грязной посуды затих и все снова расселись по местам, я, сцепив перед собой руки в замок, спросил, ни к кому, правда, конкретно не обращаясь:

– Ну что, как вам с девчонками по утрам бегать?

И тишина…

Я осмотрел скромно потупившихся парней, добавил:

– Это просто беседа. Считайте, что я такой же наложник, как и вы, так что не бойтесь и не стесняйтесь, — я взглянул на ближайшего ко мне. – Григорий, ну давай ты. Как тебе совместные пробежки?

– Тяжело, – со вздохом ответил кареглазый брюнет, чем-то похожий на Эштона Катчера.

— Физически? – уточнил я и получил утвердительный кивок. – А сами девушки как? Не обижали, не приставали?

– Нет. Алёна хорошая, – наложник неуверенно улыбнулся, – помогала, подсказывала.

– Ну и отлично! А ты, Матвей?

Вот так, дёргая то одного, то другого, я наконец смог их немного расшевелить, заставив делиться подробностями. А затем, когда от формата “вопрос-ответ” дискуссия отошла, превратившись в междусобойчик, я задал ещё один провокационный вопрос:

– Ну так что, ребят, страшные всё-таки девчонки или нет?

-- Не страшные. Красивые, – внезапно ответил, к моему удивлению, Джаспер, предпочитавший после последних событий со мной особо не контактировать.

– Я не про внешность, а про чувство страха. Прошло или всё так же боитесь их?

– Не боимся, – зашумели наложники.

– Ну вот. Значит, бегать с ними не страшно. А почему же тогда в постели их боитесь?

Оглядел притихший стол.

– Они там какие-то слишком агрессивные становятся, – в конце концов дал ответ Витольд, как раз один из тех, кто подбирался к тридцатилетнему юбилею.

– Конечно агрессивные, – согласился я с ним, – большинству секс перепадает раз в месяц, будешь тут кидаться, с голодухи-то.

– Вот это и пугает, – подытожил парень.

– Понятно. Что ж, этот страх мы тоже переборем.

Я поднялся, прошёл ко входу в гарем, к принесённому мною заранее большому, в человеческий рост, свёртку, и, с некоторым напряжением подняв его, притащил обратно, выкладывая под любопытными взглядами наложников на стол.

– Ну что, давайте знакомиться, – я развернул плотную упаковочную бумагу. – Это Маша, прошу любить и жаловать.

Приподнявшись со стульев, парни уставились на лежащий на столе голый женский манекен.

Вы бы знали, сколько трудов мне стоило его достать. Вот именно такой, анатомически правильный, и чтобы лицо и грудь были хорошо сделаны. Между ног, конечно, имелась лишь гладкая поверхность, всё-таки не кукла из сексшопа. Но там я сам вчера вечером, как смог, несмываемым маркером недостающее нарисовал.

Далее я сходил ко входу опять и принёс большой лист ватмана, который развернул, вешая на стену. Там схематично была нарисована на манер витрувианского человека, только без второй пары конечностей, ещё одна дама. Ну, в меру моих художественных способностей, разумеется.

Я полюбовался на сноски с указанием частей тела и эрогенных зон.

– Значит так, с сегодняшнего дня мы начнём изучать женщину, из чего она состоит и что с ней можно делать, а что – нельзя.