– Ох... когда ты такое произносишь, я снова завожусь!..

Сорвав покрывало, боярыня опять оседлала меня, и скачки на родео пошли на второй круг.

Вышел я из покоев сиятельной госпожи лишь под вечер. Обед, а затем и ужин нам принесли прямо сюда. Поговорили, кстати, о многом. Ей было известно и о случае в ресторане с княжной Еникеевой, и о моём полёте с тарзанки в кусты. Причём, как мне показалось, все эти факты её больше возбуждали, нежели настораживали.

Стало окончательно ясно, что у Лифариуса не вышло на меня опалу навести. Златолесская была дамой азартной и любила азарт в других. Я ей тупо подходил по темпераменту.

Но самое главное – это статус завгара, пусть и не единоличного, дающий мне право командовать. И ещё, конечно же, закреплённое за мной собственное жилище.

Кивнув уже ожидающей меня Захаровне, я, улыбнувшись, прошептал ей на ухо:

– Всё отлично!

После чего мы пошли обратно в мои покои.

И только глаза Лифариуса, с которым мы буквально столкнулись за первым же поворотом, всё никак не давали мне в итоге спокойно уснуть. Слишком много в них было невысказанных угроз и молчаливых обещаний.

– Ну что? – спросила Мирослава, критически оглядывая смятую постель главы рода и одновременно давней и самой близкой подруги. – Поговорили?

– Поговорили, – боярыня расчесала гребнем волосы, туго стянула в хвост. – О многом.

– Да я вижу. И сколько раз, если не секрет?

– Три-четыре, – пожала плечами Златолесская, прекрасно поняв, о чём речь.

– И что ты решила?

– Вообще?

– Ну да, – Гиржовская посмотрела на неё, скрестив руки под грудью. – Что ты решила по парню вообще.

– Решила… – сделала паузу женщина. – Пожалуй, рожу от него.

– Что?! – главной безопаснице показалось, что она ослышалась.

– То, – произнесла боярыня, удобно устраиваясь в любимом кресле. – Давно пора. Жанка у меня единственная, мало ли что. А других ветвей Златолесских, сама знаешь, уже не сыскать.

Нахмурившись, Мирослава кивнула. Относительно тёмной истории, связанной с родом, она давно была в курсе. Что, впрочем, её ничуть не отпугивало. Знавала тайны и пострашней.

– Тебя что-то не устраивает? – поинтересовалась Руслана, видя, что безопасница никак не может успокоиться.

– Меня не устраивает, что он здесь без году неделя, а уже становится твоим фаворитом. Можно было подыскать и другую кандидатуру в будущие отцы ребёнка.

– Уж не ревность ли в тебе говорит? – с улыбкой посмотрела Златолесская на подругу. – Я слышала, он и к тебе смог подход найти.

– Смог, – вздохнула та, не желая врать. – Но не это главное. Слишком уж много в нём странностей. Слишком он отличается от других.

– И тебя это беспокоит?

– Конечно, – Мирослава прошлась по комнате, хмурясь. – Уж очень не вяжется его возраст с поведением.

– Ну, мы же не знаем, что с ним происходило до того, как его привезли сюда. Возможно, мальчику пришлось рано повзрослеть.

– Вот именно, что мы не знаем.

– Слушай, дорогая, – боярыня задумчиво крутанулась в кресле, – мнится мне, что ты просто боишься, что Петя, став фаворитом, перестанет обслуживать тебя. Я же вижу, что в тебе сейчас говорит не только долг, но и эмоции. Чересчур давно мы друг друга знаем, чтобы я в этих вещах могла обмануться.

– Вовсе нет! – запротестовала Гиржовская, но глава рода в ответ улыбнулась, видя, с какой горячностью её собеседница пытается опровергнуть высказанное предположение, и попросила:

– Ну мне-то хоть не ври, я же за версту вижу твой интерес к нему. Успокойся. Он сам сказал, что воспользуется своим правом замены, чтобы прикрыть других в вопросах с тобой.

– Так и сказал? – бросила недоверчивый взгляд на подругу Мирослава. И буркнула, увидев подтверждающий кивок: – Ну наглец!

– Ещё какой. За это и люблю.

– Не понимаю, почему ты так спокойна, – глядя на продолжающую расслабленно сидеть Златолесскую, произнесла Гиржовская.

– Я не чувствую в нём угрозы, – ответила Руслана. – Он искренен в своих словах и эмоциях.

– Я тоже не чувствую. Но тем не менее, – упрямо продолжила безопасница, – с ним пока многое не ясно.

– Так выясни, – спокойно предложила боярыня. – Если хочешь, считай, что такого моё тебе поручение. Расходы род возьмёт на себя, в разумных пределах, конечно.

– Хорошо, – кивнула Мирослава. – Постараюсь как можно быстрее во всём разобраться.

– Господин, я не могу! – испуганно прошептал слуга.

– Ты забыл, как я тебе помог? Если бы не я, тебя бы уже давно вышвырнули с волчьим билетом, – прошипела фигура в капюшоне.

– Но ведь это... это…

– От тебя требуется всего ничего. Слуг на кухне крутится много, незаметно добавить что-либо ему в еду будет не сложно.

– А если я ошибусь?

– Не ошибёшься, – фигура в капюшоне язвительно хмыкнула, – ему еду носят отдельно.

– Как и вам.

– Как и мне, но я завтра закажу положить пару листов салата и половинку лимона, ты сразу отличишь.

– Господин…

– Не канючь! – пощёчина в тишине коридора прозвучала как выстрел, и слуга, схватившись за щёку, испуганно сжался. – Никто тебя не найдёт. Даже не спросит.

– А если…

– Никаких “если”. Или ты делаешь, или о дальнейшей службе здесь, как и вообще о какой-либо нормальной работе, можешь забыть.

– Понял, господин, сделаю.

Наутро в гарем я ступил уже полноправным управляющим. Даже Захаровна, что представила меня остальным в новом качестве, теперь демонстративно обращалась ко мне “господин”. Приятно, чёрт возьми.

Ну а я, оглядев застывших от неожиданности наложников, улыбнулся и пообещал, что теперь всё будет по-другому и я сделаю из них настоящих мужиков. Правда, в ходе моей проникновенной речи несколько особо впечатлительных потеряли сознание, но это были мелочи, главное — народ проникся и прочувствовал.

А началось всё с того, что я выгнал всех в общий зал и расставил по росту. Заложив руки за спину, прошёлся вдоль строя.

— Вы все – не мужики. Вы мальчики! Якорь мне в… ладно, это опустим.

Полыхнув взглядом, я заставил поднявшийся было ропот утихнуть.

– Думаете, такие, как вы, нужны женщинам? Хрена с два! Что вы им можете предложить кроме своей пипирки, которая стоит только под эликсиром? — я прищурился. – Лежите, хнычете, сиську просите. А её надо брать! В свои руки.

Демонстративно растопырил пальцы и показал, как именно нужно хватать даму за грудь.

– А если ей не понравится? – поинтересовался кто-то.

— Понравится, – убежденно ответил я. – Грудь – средоточие женской сексуальности, её, не побоюсь этого слова, управляющий центр.

– А как же... там? – спросил ещё один.

– Где “там”?! – рявкнул я, заставив строй вздрогнуть.

-- Ну, там… – тихо проблеял тот же голос.

– Кто это сказал?! – я прошёлся, заглядывая каждому наложнику в глаза. – Ты? Или ты? Или, может быть, ты?!

– Я… – прошептал парень лет двадцати пяти, затравленно глядя на меня.

– Значит так, никаких “тут” или “там” чтобы я больше не слышал. Называем всё своими именами. В качестве тренировки хором повторяем за мной. Сиськи!

Скептически посмотрев на вразнобой и невпопад прямямливших что-то навроде “си-си” белоручков, разочарованно покачал головой, повторил протяжно для большей убедительности:

– Си-иськи-и!

Но и второй раз оказался далёк от совершенства, и я, заложив руки за спину, пробормотал:

– Да, тут ещё работать и работать, – возвысил голос: – А для поднятия боевого духа и привыкания к женщинам с завтрашнего утра все вместе со мной выходят на пробежку с девчонками из охраны. Уж они-то сделают гомиков из таких мужиков, как вы… Тьфу, блин, мужиков сделают из таких гомиков. Опять перепутал.

Скомандовав отбой, я встретился с остановившимся взглядом Захаровны, что всю мою речь молча простояла у двери. Пообещал ей: