— Не может, — покачал головой Володька. — Сущность тёмной земли непреклонна, в этом и её мудрость. А зачем это? Ты слышал о приближающейся буре?

— Ты о циклонах, которые столкнутся над нами? — спрашиваю.

— Да.

— Видел вчера прогноз погоды, и, кстати, почему-то обратил внимание. А что такое?

— Ещё бы ты не обратил внимания! — прыснул Володька. — Это же прямое нарушение циклов Природы. Всякий раз, когда Повелитель отклоняет молнию или сотворяет ещё какую мелочь, он откладывает эти нарушения в копилку. Они нарастают, как снежный ком. И вот, превращаются в серьёзный катаклизм.

— Окей, нам грозит чем-нибудь этот катаклизм?

— Конечно, мы можем все умереть.

Я теряюсь.

— Как? От чего?

Володька встаёт и снимает с холодильника лист бумаги, который кладёт передо мной. Эту цветастую рекламу я видел уже несколько раз на рынке. Пацифистская вечеринка, количество мест в палаточном лагере ограничено.

— Это наши, — говорит Володька, стоя слева и тыкая пальцем в центр плакатика. — Там нам и скажут, будет буря или нет. Ты слышал про такой феномен как парад планет?

— Ну… что-то, — пожимаю плечами, разглядывая зелёненькие мультяшные растения с глазами на плакате.

— Это когда некоторые планеты солнечной системы встают в рядочек, образуя линию. Вот примерно то же самое происходит с дверями Природы на уровнях. Повелитель играет с ними как в кубик Рубика, выстраивая в ряд. И вот когда они выстраиваются, в том месте обязательно происходит катаклизм. И тогда Повелителю прямо-таки открыт туннель в наш мир.

— И он сюда придёт? — боюсь я.

— Да. Не раз уже так было. Правда, не весь. Если бы на пятый уровень проникла вся сущность Повелителя, знаешь, за сколько он бы уничтожил всех зелёных детей? — Я не знаю и не хочу знать, но велю Володьке продолжать. Тот пожимает губами и задумывается. — Думаю, за столько же, за сколько он отключил всех людей от Природы в древние времена. Не больше полутора минут. Вот знай, если он проникнет на пятый уровень, через девяносто секунд выключатся все зелёные дети. Они совсем выключатся. Умрут. Станут холодными и безжизненными.

— Да понял я. Понял.

— А потооооом! — Володька грустно улыбается. — Ещё через девяносто секунд не будет людей вообще. Ну и минут пять, чтобы уничтожить Природу и вернуть всё на планете в исходное состояние холодного камня.

— Паршиво, — говорю я, а самому страшно до чёртиков.

— Но Повелитель никогда не сможет проникнуть сюда весь. Это фантастика. Но та часть, которая сможет пройти в буре, если мы допустим, тоже будет неслабой. Она пришибёт в секунду всех собравшихся, а потом устроит чего-нибудь страшное.

— Чего, например?

— Ну, взрыв на Чернобыльской АЭС, например.

— Блин. — Новости неутешительные, и понятно, что мне придётся вместе с другими оказаться в эпицентре событий.

— Будем его сдерживать, — пожимает плечами Володька. — Если, конечно, прогнозы верные. Возможно, ничего этого не случится. Возможно, будет просто небольшая буря.

— Ты в это веришь?

— Верю я во что-то или нет, вряд ли имеет какое-то значение для событий. Придём в лагерь и там всё узнаем. Первые зелёные дети прибудут уже сегодня вечером. Остальные соберутся к завтрашнему дню. Раскинем палатки, разведём костры, запасёмся едой. Люблю я наши собрания.

— А мне когда приходить и нужно ли?

У Володьки глаза на лоб полезли.

— Ты там просто необходим! — восклицает он. — Приходи в любой момент, но Повелители Стихий приедут только послезавтра, ближе к буре.

— Кто такие Повелители Стихий? Пока всё, что связано с Повелителями, дурно пахнет, — усмехаюсь я, хотя уже предугадываю ответ.

— Помнишь, я говорил, что зелёные дети почти не доживают до взрослости? Так вот: почти! Кто-то вырывается. Повелители Стихий — это старшие ребята, которые дожили до зрелого возраста. Там будут все три: Повелитель Воздуха, Повелитель Леса и Повелитель Воды. Познакомишься со всеми, но инструктировать, скорее всего, будет последний.

Сердце бьётся чаще, когда я представляю встречу с группой зелёных ребят. Уже начинаю подгонять время, и никакая Тёмная Сила теперь не кажется страшной.

— Значит, лучше прибыть завтра, — говорю я. — Когда начнут ставить палатки?

— Я же говорю, сегодня вечером, но ты прав, в настоящий лагерь он превратится завтра. Приезжай.

Я вздыхаю.

— Мы с тобой столько сказали сегодня. Я на уроках меньше слушаю. Всё надо обдумать.

— Предлагаю пока прекратить думать и отвлечься, — улыбается Володька.

До вечера мы копаемся на чердаке, восстанавливая поделку. Когда я вижу результат своего нервного срыва, становится очень стыдно. А потом опять приходят мысли о смерти мамы. Именно в этом месте раздался звонок дедушки, и…

Но я стараюсь думать о том, что моя мама сейчас счастлива и живёт где-нибудь в Ольхе, познавая сущность Природы. Можно сказать, что мама тоже стала зелёным ребёнком и сейчас как никто другой понимает язык живого. Наверное, даже нужно порадоваться за это, но…

Боже, мама, как без неё одиноко и пусто. Мне было бы спокойнее жить рядом с деревом, где она обосновалась. А я, дурак, своими руками Каштан срубил. Обещаю себе в который раз, что вот как закончу с этой бурей — пущусь искать маму. Может, можно как-то узнать это у Природы. Попробую.

К обеду появляется тётя Света. Она не злится на меня. Улыбается, как и раньше, мне кажется, даже больше любит. Но в глазах время от времени мелькает немой вопрос о моей матери и о моём самочувствии. Тогда женщина всякий раз прячет глаза и заводит иную тему. То сок принести нам желает, то спрашивает не голодны ли мы.

Солнце стремительно неслось к западному горизонту, и Володька остановил работу.

— Хватит, — говорит он. — Поехали к тебе.

— Зачем? — спрашиваю.

— Идея есть насчёт твоего Каштана.

Мы стоим у мёртвого ствола. Солнце село. Я с болью смотрю на пожухлые листья, жизнь из которых уходит с каждой минутой всё больше и больше. С тех пор как дед срубил Дерево, я не захожу на восточную часть двора. Только мысль о том, чтобы увидеть поверженный могучий ствол, разрывает сердце грустью. Пугала картина умирающего дерева, и сейчас мои страхи оправдываются.

Я шмыгаю носом, и по щекам катятся слёзы.

— Мдааа, — слышу позади ворчание деда и оборачиваюсь. Тот косится на нас с Володькой и вытирает о тряпку нож. — За мамку ни слезинки не пролил, а за какое-то Дерево в который раз плачет.

— Ну он… он… такой мёртвый, — выдавливаю я из себя.

И вдруг заговаривает Володька:

— Деда Толик, это потому, что мамка для Никиты раз — и исчезла, а Каштан он спилил собственными руками.

— Каштан пилил я собственными руками, — отвечает дед, пряча тряпку в карман.

— Вы знаете, о чём я.

Дедушка вздыхает и принимается затачивать деревянную планку.

— Мне вас не понять.

Володька всё это время не смотрит на деда, и лишь оглядывает место преступления, затем садится на колени перед пнём.

— Я - дитя Леса. Мне подчиняются растения, — говорит он.

— Ты сможешь оживить Каштан? — спрашиваю я.

— Нет, — улыбается Володька. — Я не могу повернуть вспять законы Природы. С ним я уже ничего не сделаю, — он кивает на ствол. — Но здесь я могу возродить жизнь.

Володька гладит пень.

— Пень умрёт без дерева, — приговаривает дед. — Если уже не умер.

— Пень пока в земле, — отвечает Володька, а потом вдруг ложится и обнимает его. Улыбается, смотрит на меня и закрывает глаза. Некоторое время я ничего не замечаю, но потом мне кажется, будто от пня исходит тонкий звук, а ещё сущность Володьки будто светится светло-зелёным.

Дедушка бросает на нас короткие недоверчивые взгляды и продолжает подтачивать планку.

Через минуты три Володька садится. Его чуточку заводит в сторону, и он начинает часто моргать.

— Вот и всё. Можешь поговорить с ним.