— Эй вы, палубные скребуны, я вас предупнреждал! Первый, кто нарушит строй, получит занряд в кишки!

— Эти джики твои друзья? — громко спросил Ноуг, наблюдая за проходившими мимо ведами. Будучи гуком, он питал антипатию к подобного рода существам.

— У меня нет друзей, — оборвал Роун. — Не веришь, спроси сам.

Двое ведов медленно приблизились.

— Убирайтесь отсюда, — монотонно произнес один из них на плохом интерлингво.

— Здесь нечего делать грязным свиньям, этим земным полукровкам, — добавил второй.

Их когтистые руки ощупывали рукояти киннжалов, словно их вынуждал кто-то защищаться.

— Можно я шлепну этих двоих? — с надежндой в голосе попросил Сидис. Он ухмылялся, и его ровные зубы посверкивали, точно серебро.

— Никаких убийств, — отрезал Роун.

Но пираты словно по команде окружили вендов. Те нервно придвинулись друг к другу, сообнразив наконец-то, что перед ними не простые тамбульские бродяги.

— Проваливайте, — приказал Роун на безупнречном йилийском, которому учила его Белла. — Мои ребята чуют запах легкой крови.

Веды убрали руки с ножей, лица их стали непроницаемыми.

— Сам проваливай, — огрызнулся один, на всякий случай благоразумно попятившись.

— Но сначала, — невозмутимо продолжал Роун, — мне нужно узнать кое-что о Тхой-хое, йилийском барде и сказителе. — Он подчеркнуто опустил руку на силовое ружье.

— Его можно найти в любой таверне, он нанстоящий раб своих привычек, — недовольно бурнкнул вед.

Роун пробормотал что-то себе под нос и нанправился к воротам. Раньше квартал ведов был для него запретной зоной, его туда пускали разве что для выполнения отдельных поручений. Но теперь Роун был Человеком, и он шел туда, куда хотел. Он миновал ворота, и веды, готовые заншипеть от гнева, не издали ни звука. А наблюндая, как его маленькая группа протопала по тронтуару, они лишь вслед ей неуверенно засвистели, но остановить не посмели. Инцидент перед воронтами заставил ведэв насторожиться.

Команда Роуна прошествовала почти через весь квартал ведов, до его окраины, где обычно селились ремесленники. Роун остановился перед таверной, на которой был приколочен разноцветнный символ всех рас.

— Подождите здесь, — приказал Роун. — Я неннадолго. За ружья не хвататься, на чужие коншельки не зариться.

В таверне сидел один йилианин — не Тхой-хой, но кто-то из твикской касты. Эти неприметнные, невзрачные на вид существа частенько обинтали в народе, собирали новости, питались слухами, затем сочиняли странные индийские поэнмы; нередко они помогали составлять послания.

Роун опустился на треснувшее деревянное синденье напротив йилианина, заказал вина для сенбя и бренди для соседа по столу, затем вытащил монету и положил перед собой.

Йилианин вопросительно посмотрел на Роуна, к монете он не притронулся. Он многое мог бы сделать за деньги, но далеко не все. И потому старый Йилианин выжидал, желая услышать от Роуна, какого рода игру тот затевает.

— Первое, — начал землянин, сразу приступая к делу. — Я хочу найти мою мать, Беллу Корней. Во-вторых, мне нужен Тхой-хой, мой дядюшка.

Йилианин взял монету худыми, потерявшими боевые когти пальцами, сунул ее под язык и приннялся терпеливо ждать того момента, когда ненуклюжий официант принесет наконец ему вина. Получив заветную кружку, он понюхал бренди, бросил проницательный взгляд на Роуна и пронизнес:

— Я Лпу, певец стихов. Я знаю тебя, огненноволосый земной мальчик, заполнивший пуснтую жизнь увядшей красавицы Беллы. Когда-то ты был маленьким, дикое пламя юности, а тенперь ты стал мужчиной. Твоя красота заставляла радостно биться сердце матери, вот о чем молят богов великие звери!

— Мать… умерла? — на Роуна неожиданно навалилась тоска.

Он понимал, что никогда не любил свою мать, как она того заслуживала. В его памяти жил только Раф.

— Ее больше нет в живых, — сказал Йилианнин, медленно подбирая слова. Роун замер, ожидал подробностей, но их так и не последовало, и не представилось возможности о них спросить.

— А дядя Тхой-хой?

— Сейчас Тхой-хоя слушают в доме диктатора в вонючем Соэтти. Хочешь, чтобы я привел его?

Роун кивнул. Йилианин допил фауф и вынскользнул из таверны. В грязном, убогом поменщении пахло смесью всевозможных напитков и чужеземными сладостями. В узенькое окошко, завешенное целлофаном, Роун увидел своих парнней. Они громко переговаривались, небрежно швыряя ножи друг другу под ноги. Роун поднялнся и постучал по оловянной крыше. Это напомннило ему о Белле, но он предпочел заглушить свои эмоции хорошим глотком вина. По дому же Роун вообще не тосковал. Тамбул был для него ничем не лучше других миров. И через несколько часов, закончив свои дела, он без сожаления отнправится дальше.

Изнывая от ожидания, Роун еще немного вынпил. Лпу сказал, что Беллы больше нет в жинвых? Что это значит? Что с ней произошло?

Но вот в таверну ворвался хохот его команды, в открывшийся дверной проем хлынул поток свента, и Роун увидел входящего шаркающей походнкой дядюшку Тхой-хоя. Он совсем сдал, дядюшнка Тхой-хой, его серое, точно высохшая глина, лицо было покрыто сетью морщин. Однако радонстная улыбка осветила его доброе лицо, когда он увидел Роуна.

— Мой мальчик, — пропел он. — Мой милый мальчик! — И Роун почувствовал, что если бы йилианин умел плакать, то, наверное, сейчас разнрыдался бы.

Они обнялись.

— Я сильно изменился, — сказал Роун. — Ты бы узнал меня?

— Конечно, узнал бы. Ну, рассказывай свою историю. Ты много убивал, любил и ненавидел?

— Да, это уж точно, — с грустью признался Роун. — Я потом подарю тебе свою историю, для коллекции. Но сначала скажи, что случилось с матерью?

Дядюшка Тхой-хой молча сунул руку за пояс, вытащил большую золотую монету и протянул ее Роуну.

— Твое наследство, — коротко пояснил он. — Все, что осталось от когда-то прекрасного цветка йилии…— Старый сказитель не мог обойтись без поэтических образов.

— Откуда у Беллы золото? — удивился Роун, прикоснувшись к древней имперской монете, конторая так ценилась на рынках Тамбула.

— Ей не на что было жить после смерти Рафа, и она продала себя экспериментальному колледнжу, занимавшемуся вивисекцией. А это — плата за ее тело и жизнь. Она просила передать монету тебе, если ты когда-нибудь вернешься.