Но город Эга довольно интересен. Стоило остановиться, чтобы его осмотреть. Поэтому решили, что жангада пробудет здесь до 27 июля, а завтра, 26-го, вся семья отправится на берег в большой пироге. Таким образом усердный экипаж жангады получит заслуженный отдых.

Ночь провели на якоре возле довольно высокого берега, и ничто не нарушило покоя путешественников. Кое-где на горизонте вспыхивали зарницы, но гроза прошла стороной, миновав озеро.

26 июля, в шесть часов утра, Якита, Минья, Лина и двое молодых людей готовились сойти на берег.

Жоам Гарраль, вначале не выражавший желания покидать жангаду, на этот раз, по настоятельной просьбе жены и дочери, решил отложить свою ежедневную изнурительную работу и сопровождать их во время прогулки.

А Торрес не собирался осматривать Эгу, к великому удовольствию Маноэля, который чувствовал к нему отвращение и ждал только случая, чтобы его выказать.

Что касается Фрагозо, то он был больше заинтересован в посещении Эги, чем Табатинги, которая по сравнению с Эгой была лишь бедным поселком.

Эга, главный город округа, насчитывает полторы тысячи жителей, в нем находятся все власти, представляющие администрацию такого значительного, по местным масштабам, города: военный комендант, начальник полиции, мировой судья, начальник таможни, школьный учитель и воинская часть под командой офицеров разных чинов.

Если в городе живет столько должностных лиц с женами и детьми, то, надо думать, там нет недостатка в цирюльниках и парикмахерах. Поэтому Фрагозо не ожидал там для себя никакой поживы.

Хотя наш Фигаро и не собирался заниматься в Эге своим ремеслом, он, разумеется, хотел участвовать в общей прогулке, потому что Лина сопровождала свою молодую хозяйку; но когда все общество покидало жангаду, он остался по просьбе Лины.

— Господин Фрагозо, — сказала она, отведя его в сторону.

— Что, сударыня? — спросил Фрагозо.

— Кажется, ваш друг Торрес не собирается идти с нами в Эгу?

— Да, он и впрямь остается на жангаде; но я вас очень прошу — не называйте его моим другом!

— А разве не вы надоумили его попроситься на жангаду? Ведь сам бы он не додумался.

— Да, боюсь, что в тот день, если говорить начистоту, я сделал большую глупость.

— Если говорить начистоту, этот человек мне совсем не нравится.

— А мне и того меньше! Притом мне все время кажется, что я его уже где-то видел. Но у меня осталось лишь смутное воспоминание, и ясно только одно — впечатление было неприятное!

— Где и когда вы могли встретить этого Торреса? Неужели вы не можете вспомнить? А ведь было бы неплохо узнать, кто он, особенно — кем он был!

— Нет… Как я ни стараюсь… Когда это было?.. В каких краях, при каких обстоятельствах?.. Никак не могу припомнить!

— Господин Фрагозо!

— Что, сударыня?

— Вам надо остаться на жангаде, чтобы следить за Торресом, пока нас не будет.

— Что?! Не идти с вами в Эгу и целый день вас не видеть?

— Я вас прошу!

— Это приказ?

— Нет, просьба.

— Я остаюсь.

— Господин Фрагозо!

— Что, сударыня?

— Благодарю вас!

— В благодарность пожмите мне покрепче руку, — ответил Фрагозо. — Я, право, заслужил.

Лина протянула руку доброму малому, и тот на минуту удержал ее в своей, любуясь прелестным личиком девушки. Вот почему Фрагозо не отправился со всеми и принялся украдкой следить за Торресом. Чувствовал ли Торрес, что возбуждает всеобщую неприязнь? Возможно, но, по-видимому, у него были веские причины не обращать на это внимания.

От места стоянки жангады до Эги было четыре лье. Чтобы пройти туда и обратно, то есть восемь лье, в пироге с двумя гребцами и шестью пассажирами, потребовалось бы несколько часов, не говоря о том, как утомительно путешествие по такой жаре, хотя небо и было покрыто легкими облаками.

Но, к счастью, с северо-запада задул свежий попутный ветер, так что пирога могла пройти под парусом по озеру Теффе до Эги даже не лавируя, а если ветер не переменится, то быстро вернуться обратно.

Итак, на пироге подняли парус. Бенито сел за руль, Лина махнула рукой, напоминая Фрагозо, чтобы он хорошенько караулил, и лодка отчалила.

Путь к Эге лежал вдоль южного берега озера. Два часа спустя пирога вошла в гавань этой основанной кармелитами миссии, которая в 1759 году стала городом и отошла к Бразилии.

Пассажиры вышли на плоский берег, возле которого выстроились не только местные суденышки, но и несколько небольших шхун, ведущих каботажное плавание вдоль Атлантического побережья.

Все удивляло девушек, когда они высадились в Эге.

— Какой большой город! — вскричала Минья.

— Сколько домов! Сколько людей! — вторила ей Лина, у которой просто глаза разбегались.

— Еще бы! — смеясь, подхватил Бенито. — Полторы тысячи жителей, не меньше двухсот домов, есть даже двухэтажные, и две-три настоящие улицы!

— Милый Маноэль, — сказала Минья, — защитите нас от моего брата! Он смеется над нами только потому, что сам уже побывал в самых красивых городах на Амазонке!

— Значит, он смеется и над своей матерью, — добавила Якита. — Признаюсь, я тоже никогда не видела ничего подобного.

— Тогда, матушка и сестра, берегитесь обе, — заявил Бенито, — вы придете в восторг, увидев Манаус, а приехав в Белен, упадете в обморок!

— Не беспокойся, — сказал, улыбаясь, Маноэль, — наши дамы понемногу привыкнут восхищаться, побывав в первых городах Верхней Амазонки.

— Как, и вы, Маноэль? — воскликнула Минья. — Вы заодно с Бенито? Вы тоже насмехаетесь?..

— Нет, Минья! Клянусь…

— Пускай эти насмешники смеются, — перебила его Лина, — а мы с вами будем смотреть во все глаза, тут так красиво!

Красиво! И всего-то куча глинобитных или побеленных известью домиков, крытых чаще всего соломой или пальмовыми листьями, и лишь кое-где — каменная или деревянная постройка с верандой, ярко-зелеными дверьми и ставнями, окруженная садиком с цветущими апельсинами. Было там, правда, и два-три учреждения, одна казарма и церковь Святой Терезы, которая по сравнению с икитосской часовней казалась собором.

А оглянувшись на озеро, можно было увидеть красивую панораму, обрамленную каймой кокосовых пальм, подступавших вплотную к водной глади, а в трех милях подальше, на другом берегу, — живописную деревню Ногейра, домишки которой выглядывали из густой листвы старых олив.

Но восхищение обеих девушек вызвало иное зрелище — зрелище, особенно интересное для женщин: они залюбовались нарядами местных щеголих, носивших не простенькие платья уроженок племени мурас, а одетых, как настоящие бразильские горожанки. Да, жены и дочери здешних чиновников и крупных торговцев гордо носили парижские туалеты, правда, довольно старомодные, но ведь Эга находится за пятьсот лье от Пара, а Пара — за несколько тысяч лье от Парижа.

— Глядите, глядите скорей, до чего же красивые дамы и какие на них прелестные платья!

— Боюсь, они сведут нашу Лину с ума! — засмеялся Бенито.

— Если б эти дамы умели носить свои красивые платья, — заметила Минья, — они, может, не казались бы такими смешными.

— Поверьте, дорогая, — сказал Маноэль, — в вашем скромном ситцевом платье и соломенной шляпке вы куда изящнее всех этих дам в высоченных токах и юбках с воланами, которые чужды и их стране, и их народу.

— Если я вам нравлюсь и так, — ответила девушка, — то мне некому и не в чем завидовать!

Но ведь они пришли сюда, чтобы все осмотреть. Поэтому они побродили по улицам, где оказалось больше ларьков, чем магазинов; погуляли по площади, где встречались местные франты и франтихи, задыхавшиеся в своих европейских костюмах; и даже позавтракали в гостинице, смахивавшей на постоялый двор, где они пожалели о вкусных блюдах, подаваемых каждый день на жангаде.

После обеда, состоявшего исключительно из черепашьего мяса в разных видах, Гаррали отправились еще раз полюбоваться озером, сверкавшим в лучах заходящего солнца, и вернулись на пирогу, пожалуй, немного разочарованные в красоте города, который можно было осмотреть за один час, и немного уставшие от прогулки по раскаленным улицам, таким непохожим на тенистые тропинки Икитоса. И даже восторг любопытной Лины немного поостыл.