— Да, гражданин капитан.

— Хорошо. Дальше.

— Дальше уже предположения, основанные, правда, на данных экспертизы следов на месте происшествия и предварительных выводов следствия. Кто-то наехал машиной на инженера еще раз. Для этого ему пришлось убрать посольского стража, привлеченного подозрительным шумом. Он каким-то непостижимым для меня образом вернул полицейского в будку и там прикончил. Самое необъяснимое, пожалуй.

— Неужели нет ни малейшей зацепки насчет этого негодяя?

— Ни малейшей, гражданин капитан. Ясно только, что неизвестный сумел завести стоявший неподалеку от ворот русский автомобиль, с помощью которого попытался накрыть следы прежней машины, еще раз наехав на умирающего. А ведь ключ от зажигания лежал в кармане русского, который, как установлено, находился все это время в здании представительства. И все же убийца сумел управиться с машиной. Надо полагать, с незнакомой. Впрочем, автомобилей этой марки у нас не так уж мало.

— Чудовищно! Трудно поверить в подобную жестокость человека.

— Вот именно, — сжав зубы, процедил Киматаре Ойбор, — поверить трудно…

— Трудно поверить также, что все это проделал опытный преступник, — сказал Нгоро. — Нет логики в его действиях. Если уж задумал навести подозрение полиции на русского, то воспользовался бы его машиной сразу. Глупо пытаться заметать ею следы предыдущей. Глупо и бесполезно. Скорее всего убийство не планировалось преступниками, оно совершено внезапно, вынужденно. Отсюда и последующая суета, паника и как следствие паники глупые поступки.

— Нельзя не согласиться с вами, — заметил Ойбор.

— Мерзавцы, — негодуя, сказал Даги Нгоро, — бьют и бьют в спину. На войне с ними проще, в открытую… Но ничего, задавим и сейчас.

После слов капитана Ойбор молчал некоторое время. Потом продолжил:

— Он гнал автомобиль до самого каньона, куда и сбросил, выскочив на ходу. Матерый гонщик.

— Так что, повторите, услышал наш доктор?

— Почти все из оперативной группы подтверждают, что пострадавший успел произнести несколько несвязных слов: "Берегите наших", "Аномо", "Сухая лагуна справа". По всей вероятности, инженер хотел предупредить, что русским угрожает какая-то опасность. В ту ночь он возвращался после совещания с экономическим советником советского посла Виктором Луковским. Вы знаете.

— Он сказал "наших"?

— Осмелюсь заметить, и я на его месте не сказал бы иначе.

— Банго Амель и его жена связаны с ними особенно крепко. Есть сведения, что русские переживают это несчастье как собственное. — Нгоро вскочил из-за стола и взволнованно прошелся из угла в угол. — А что бы могло означать "Сухая лагуна справа"? — вслух размышлял он. — В провинции Аномо не существует лагуны, даже высохшей. Там вообще отсутствуют водоемы. Разве что родник за селением того же названия.

— Еще одна загадка, — согласился Ойбор.

— Банго Амель был настоящим патриотом, — вздохнул Нгоро. — Я понимаю и разделяю озабоченность правительства. Потеря собственного специалиста — ощутимая рана для новорожденной республики. Не для того мы изгнали автократию, чтобы терпеть ее затаившихся провокаторов, их надо решительно искоренять, иначе за Банго последуют новые жертвы.

— Остались жена и двухлетний сынишка. Очень образованная женщина, очень. С таким же русским дипломом. Они обучались там вместе.

— Я знаю, — сказал Нгоро, — только она химик.

— Может быть, разрешите отрядить в экспедицию группу охраны?

— Воображаю, какой бы мы имели вид, — хмуро сказал капитан. — Нет, наш долг — поймать и вырвать у змеи жало, а не отгораживаться от нее веревкой. — Внезапно зазвонил телефон. Нгоро взял трубку. — Слушаю. Кто? Да, разрешаю. Обеспечьте пропуском и всем необходимым. Два дня, не больше. Заготовьте приказ. — Положил трубку и вновь обратился к Ойбору, не сразу поймав прерванную нить своего рассуждения: — Так вот… э… жало врага нацелено на экспедицию, это ясно. Нефть — проблема номер один для нашей экономики.

— Так как же, гражданин капитан, насчет группы охранения?

Нгоро укоризненно взглянул на сержанта. Снова прошелся из угла в угол. Сказал:

— Окружной комиссар рекомендует иное. Предлагает послать туда одну уже упомянутую мною особу. Ту самую, из "Абреже". Идея комиссара. Весьма юную, но смышленую. Оказывается, девчонка знала покойного инженера по совместной деятельности в Ассоциации свободной молодежи. По словам комиссара, она охотно согласилась помочь нам. Это хорошо. В колледже успешно изучила русский.

Ойбор сказал:

— Признаться, я и сам собирался просить еще одного-двух помощников. Правда, не из иностранцев.

— Сержант! Я вас не узнаю. Белые такие же люди, как и мы. Их светлая кожа вовсе не означает, что они хуже.

— Да нет, у меня и в мыслях не было. Уж я-то не забыл, сколько имею друзей среди белокожих. Просто она слишком бросается в глаза.

— Она будет там, не в городе. Проинструктируйте. Но прежде поинтересуйтесь, умеет ли девушка готовить хотя бы элементарный суп. Суп, лепешки, пошо и все такое.

Киматаре Ойбор удивленно вскинул глаза на начальника.

— Благодарю вас, — сказал Нгоро, — вы свободны.

Выйдя из его кабинета, Ойбор увидел Самбонангу, нетерпеливо поджидавшего сержанта в коридоре. Ойбор подмигнул молодому полицейскому и чуть слышно произнес:

— Все как нужно. А теперь поспешим, а то малыш уйдет, не дождавшись. Бери велосипеды, а я прихвачу одежду.

16

Ник Матье любил посещать центральный почтамт.

Присаживался где-нибудь в сторонке и наблюдал за толчеей, испытывая необъяснимое волнение.

Как правило, он не ждал ниоткуда писем, посылок или телеграмм, не отправлял их. Он просто смотрел, как это делают другие. Смотрел, и все.

Кроме глубокодумного созерцания отправителей и получателей писем, его привлекало в гулкий и величественный, слегка кичащийся искусными витражами и позолоченными сводами зал почтамта то обстоятельство, что здесь всегда было множество красивых женщин. Не меньше, чем в театре.

С тех пор как Матье пришел к такому заключению, его тянуло в здание почтамта, точно пьяницу к дармовой рюмке.

В театре, рассудил он, подойти и заговорить с приглянувшейся милашкой не так-то просто, даже если ее не опекает кавалер, а здесь благодать.

Театр — храм, где женщины, получая со сцены уроки житейской нравственности, зачастую настороженны и недоступны. Театр — храм похлестче церкви.

Большой почтамт тоже храм, но церковным трепетом тут и не пахнет, тут есть где развернуться жаждущему сердцу, считал Ник.

В самом конце зала находилось отгороженное ширмой вместилище, прозванное "Тайной Амура". Там плотными рядами, словно книги на стеллаже, пестрели вмонтированные в стену маленькие разноцветные ящики для секретной частной почты.

Каждый ящик был обозначен номером и открывался лишь ключиком его обладателя или чаще обладательницы. За ними-то и нравилось Нику наблюдать больше всего.

Ник Матье был красив. Красив той красотой, какая отличает внешность зрелого, ладно скроенного мужчины, над лицом которого природа-создательница потрудилась особенно старательно и вдохновенно, будто для конкурса.

Он готов был поклясться, что ненавидит человечество вообще. Но он любил женщин. Они занимали в его жизни и мыслях очень много места.

Разумеется, имелись в виду не те жалкие существа, что темными вечерами в глухих закоулках пугливо зазывали мужчин, опасаясь преследования нового закона, охранявшего нравственность, а женщин иного полета. Женщины часто попадались в его сеть. Матье и тут не любил угождать, он любил побеждать. Он привык к удачливой охоте.

Однако не мог привыкнуть к постоянному амплуа человека без почвы, который рано или поздно изгонялся напрочь если не из памяти и постели, то из сердца.

"Все у меня ворованное, — нередко признавался Ник случайным собутыльникам, — все улетучивается, все не мое. То, чего я хочу, невозможно. Даже с бабами".