Настроение у него было отличное. Он не сомневался в щедрости Киматаре Ойбора. Разве сможет сержант отказать расторопному помощнику в нескольких часах полной свободы после его стараний? Нет, конечно.

Но даже чуткому наставнику не признается Самбонанга, для чего ему так необходимо освободиться сегодня пораньше.

Никто из сотрудников не узнает, что у него наконец-то появилась подружка, самая красивая, самая умная, самая добрая, самая веселая, самая-самая-самая на весь огромный мир, и он, Самбонанга, приглашен к ней сегодня для знакомства с родителями. Дело ответственное. Куда ответственнее для него, чем следственные дела всей столичной полиции.

У здания четвертого зонального управления, продолжая мыслями витать на седьмом небе, он чуть не угодил под колеса резвого "джипа" капитана Даги Нгоро.

От неожиданности Самбонанга не отдал честь и похолодел от своей оплошности, сразу вспомнив нашумевший в управлении случай с часовым.

Но капитан, сияющий и, очевидно, витающий мысленно на собственных небесах, умчался, не обратив на него и малейшего внимания.

Встряхнувшись и расправив плечи, Самбонанга придал еще недавно улыбавшемуся своему лицу серьезное, чрезвычайно деловитое выражение и, печатая шаг, насколько позволяли весьма разбитые сандалии, ступил в пропахшее канцелярским клеем и оружейной смазкой родимое учреждение.

Маленький, юркий вертолет с опознавательными знаками военно-воздушных сил республики опустился прямо на лужайку перед больницей, всполошив находившихся поблизости горожан, вызвав восторг уличных ребятишек и выманив из больничных коек даже тяжело недужных, которые вслед за "ходячими", держась за стены и всевозможные устойчивые предметы на пути, поползли-поковыляли поглазеть на редкое явление.

Из вертолета, продолжавшего ворчать и размахивать лопастями винта, кругами разгоняя от себя воздушные волны по высокой траве лужайки, выпрыгнул правительственный чиновник, которого Светлана не раз встречала среди нефтяников, когда наведывалась в экспедицию.

Он, этот солидный, седовласый мужчина, споткнулся и упал впопыхах, вскочил и под свист и улюлюканье бессердечных мальчишек, слетавшихся сюда, на лужайку, со всех сторон, как мухи на мед, побежал в здание больницы, которое в эти минуты напоминало встревоженный улей.

— Куда! Без халата! — укоризненно воскликнула Светлана. — Это стерильная клиника, а не стройка!

— Скорее! — вскричал мужчина. — Пожалуйста, бросьте все!

— Куда? Что случилось?

— Несчастье!

— Виктор Иванович?!

— Виктор Луковский уже поехал туда! — Седовласый нетерпеливо подергивал ее за рукав. — В Аномо несчастье! Скорей, пожалуйста, в вертолет, захватите на всякий случай и сыворотку на группу крови! Пожалуйста!

Через три минуты Светлана была готова, а еще через две минуты вертолет поднялся над городом и полетел прочь.

Зрители разошлись, мальчишки разбежались, собаки всей округи постепенно прекратили лай, сестры и няньки загнали больных в палаты.

Лишь одна бедовая толстуха-санитарка все еще стояла посреди лужайки, потрясая воздетыми к небу кулаками, на чем свет ругала вертолетчика за то, что помял траву.

В кабинет Даги Нгоро, коротко постучавшись, вошел дежурный связист и доложил:

— В эфире Аномо. Требует вас или сержанта Ойбора.

Капитан спешно спустился вниз, к рации.

— Старший инспектор слушает. Прием. Говорите громче. Прием. Хорошо, понятно, но в таком случае не торопитесь, говорите внятно. Прием. Как сами это объясняете? Зачем он туда полез? Прием. Что значит повздорили? Он был пьян или в состоянии аффекта? Где в это время находился второй? Все имеет значение, запомните раз и навсегда. Прием. Так. Не спешите, спокойней. Черт бы их побрал, эти случайности. Я не верю в случайности!. Он и раньше торчал? Он должен там торчать, этот кол или штырь, я спрашиваю? Прием. Не понял, при чем тут вы? Почему ему было стыдно перед вами, почему из-за этого взрослый и трезвый человек, как ребенок, полез спать на какую-то брезентовую крышу в самом шумном месте? Утверждая такую чушь, он действительно не был пьян? Еще раз все хорошенько разузнайте. Прием. Мне нужна точная информация и тщательно проверенные выводы. Ваши выводы, а не бред пострадавшего. И последнее. Это очень серьезно? Насколько это может отразиться на дальнейшей работе? Прием. Вы уверены? Прием. Вас понял. Благодарю. Конец связи.

Закончив разговор, Даги Нгоро некоторое время сидел в глубокой задумчивости, подпирая кулаками скулы и покусывая губу, что вызывало у стоявших перед ним в почтительно-предупредительных позах дежурного связиста и еще одного полицейского из радиослужбы легкое недоумение, поскольку не в правилах капитана было рассиживаться вне своего кабинета в самый разгар дня,

Наконец Нгоро встал и вышел в соседнее помещение, где перед небольшим световым табло и огромными, во всю стену, планом четвертой зоны и общей картой города бдительно восседал с наушниками на коротко остриженной, будто у арестанта, голове младший офицер.

— Как семьдесят третий?

— Пока по-прежнему, гражданин капитан.

— Значит, плохо.

Нгоро круто повернулся и зашагал наверх, к себе. Эхо его мощной, хозяйской поступи металось по длинному и уныло выкрашенному коридору, как отзвуки резких пощечин. Голоса за пронумерованными дверями притихли, никто не высовывал носа, пока он не заперся в своей келье.

Солнце уже не било в окно, оно поднялось слишком высоко, и Нгоро отодвинул штору. Он устремил на дома и деревья невидящий взор. Он напряженно думал о чем-то.

Потом решительно подошел к столу, снял трубку телефона менее решительно и совсем уж как-то робко набрал номер.

— Извини, это опять я. Послушай, мне очень… не могу поверить… В чем я провинился перед тобой, ну в чем, скажи, ради бога? После всего, что было между нами… Прошу тебя… ты не могла бы сегодня приехать ко мне вечером, как обычно? Пусть в последний раз, очень прошу. Ну почему? За что? Я тебе верил… все равно буду ждать тебя дома весь вечер. Что? Но ты должна объяснить мне… Почему вдруг, я имею право знать? Не лги, тут что-то другое. Подожди, я прошу… Я очень прошу тебя, выслушай… Сука! Грязная сука! Ну, ладно…

Долговязый, как жердь, Баба-Тим стоял посреди склада и растерянно скреб затылок, когда к нему подбежал всклокоченный дизелист.

— Замечтался, Тимоша!

— Нет, нигде нет, везде смотрел, — сокрушался помбур, — что делать?

— Плохо смотрел, — сказал Сергей, двигая бочонки, ящики и рулоны запасного брезента, — помню, были на месте.

— Я плохо смотрел? Я плохо? — возмутился Баба-Тим. — У меня глаза ястреба. Я в селение бегал, раз глянул — и уже знаю каждый камень, каждую собаку.

— Не похваляйся знакомствами, вареник, ищи долотья.

— Ты вареник, я везде смотрел, нигде нет.

Сергей помчался обратно на вышку и доложил бурильщику:

— Как сквозь землю провалились. Вместе с мешком. Что делать, Борь?

— Без этого долота разве нельзя поднять грунт на анализ? — спросила Джой. — Неужели нельзя?

— Попробуем обойтись, — обронил Борис Корин, не прекращая работы. — Уже вызвали КЭТ с базы, выручит, голубушка. Попробуем, короче. Не робей, нефтяники, носы вверх!

— Кэт? — ревниво произнесла девушка и, озадаченная, отправилась следом за Сергеем в дизельный блок.

Между тем по лагерю торопливо шли Светлана и Габи. Луковский и представитель правительства остались возле вертолета, уважив настоятельную просьбу врача. Оба почти не разговаривали, издали сурово поглядывали на скромные жилища нефтяников, окружавшие автобус-лабораторию, точно несколько оброненных и выгоревших на солнце брезентовых шапок.

Габи безуспешно пыталась перехватить у Светланы тяжелый саквояж и сбивчиво поясняла на ходу:

— Обиделся чего-то на всех, полез отдыхать на крышу "сарая", видеть, говорит, никого не хотел. Обиделся чего-то, дурак. Сорвался в отстойник, там торчал лом. Забыли убрать, наверно. Поцарапал бедро, и только. Очень испугался, когда падал. Очень. Темно, высота большая, внизу чего только не валяется, много металла, острых предметов, всякого. Страшно, конечно. Куда летишь — понять невозможно, кувырком. Я бы тоже испугалась. Да, Сергеевна. Так закричал — у меня кровь застыла. Я была на вышке, услышала — сама чуть не в обморок. Он очень испугался. Мы тоже. Бросились к нему, а он уже выбрался. Оказалось — царапина. Небольшая. Я промыла с дезинфекцией, перевязала. Напрасно беспокоишься, Сергеевна. И тогда, ночью, напрасно мы подняли тревогу. Зря сообщили утром: ничтожная царапина. Везучий он, теперь не умрет до самой смерти. Зачем ты прилетела? У меня же аптечка, ты сама оставила. Лекарства хватит еще на десять таких лентяев, как он.